Человек: микрокосм или макрокосм?
(Святоотеческий взгляд на проблему)
В своем сообщении я затрону одну из проблем православной антропологии, унаследованную христианскими богословами от античной дохристианской философии. Речь пойдет о весьма важном для святоотеческой антропологии понимании образа человека как всеобъемлющего “микрокосма” (μικροκοσμος). Как известно, по выраженному в святоотеческих писаниях мнению, человек “микрокосм” отражает в себе и включает в себя качества предметов материальной вселенной-“макрокосма” (μακροκοσμος). По определению святителя Григория Нисского, “человек есть некий малый мир, содержащий в себе те же стихии, которыми наполнена вселенная”. О том же свидетельствуют и другие Отцы. Например, преподобный Исидор Пелусиот учит: “человек, содержа в себе все составляющие мир стихии, сам есть сокращенный мир”. Подобные же суждения мы можем обнаружить в творениях Климента Александрийского, Оригена, священномученика Мефодия Патарского, Тертуллиана, Лактанция, святителя Василия Великого, Немесия Эмесского, преподобного Максима Исповедника, преподобного Иоанна Дамаскина, святителя Григория Паламы и целого ряда других церковных писателей.
Как я уже сказал, идея человека-“микрокосма” берет начало в античности. Однако для доклассической античной философии человек является “микрокосмом” прежде всего постольку, поскольку он отражает и включает в себя реальность только материально-чувственного космоса. Именно в таком виде это учение формулируется в трактатах гиппократовой школы, у Галена, Демокрита и других. Замечу, что и Аристотель, размышляя о проблеме вечности движения во вселенной, также использует идею “микрокосма”. Говоря на страницах своей “Физики” о способности к движению всех живых существ и сравнивая при этом образ их бытия с образом бытия окружающего неодушевленного мира, Стагирит именует всякое живое существо космосом “маленьким” — на фоне космоса бесконечного, “большого”. Присутствует идея “микрокосма” и в сочинениях Филона Александрийского, чья философия, как известно, оказала заметное влияние на христианскую письменность. Вместе с тем, у Филона человек-“микрокосм” является таковым уже не только потому, что включает в себя все основные элементы материального творения, но также и элементы мира духовного.
Святые отцы и учители Церкви, будучи прекрасно знакомы с языческой философской традицией и обличая заключавшиеся здесь ложь и заблуждения, одновременно восприняли из нее все то доброе и благое, чего достигло античное любомудрие за время своих многовековых блужданий в поисках истины. “Все, что сказано кем-нибудь хорошего, принадлежит нам, христианам…” – властно утверждает право Церкви на такие заимствования святой Иустин Мученик. Вместе с тем подобные заимствования никогда не осуществлялись бездумно-автоматически, но были всегда критическими и творческими. Отцы Церкви неизменно заново осмысливали воспринимаемое ими чужое наследие, наполняя его новым, подлинно христианским содержанием. Так происходит и с античной идеей “микрокосма”. Посмотрим же, что внесли нового святые отцы и учители Церкви в древнее учение о человеке как о микрокосме. Во-первых, в творениях древних церковных писателей понятие человека-“микрокосма” уже не ограничивается лишь включенностью в этот малый мир качеств только материальной стороны “большого”мироздания. Ведь и люди не только материальны, но и духовны. Человек, по определению Климента Александрийского, – странное двойственное существо, он “представляет собою нечто вроде мифического Кентавра, почитавшегося в Фессалии. Он составлен, с одной стороны, из тех же элементов как и животные; с другой стороны, есть в нем начало еще духовное… человек состоит из души и тела”. Именно поэтому человек, включая в себя элементы как умопостигаемого, так и материального бытия, оказывается единственным связующим звеном между духовным и перстным пластами мироздания. Немесий Эмесский пишет об этом так: “Творец… через сотворение человека связал воедино умопостигаемое (τα νοητα) и видимое (τα Θεωρατα)… По сотворении умопостигаемого и — затем — видимого бытия, надлежало произвести (создать) и некоторую связь того и другого, чтобы все бытие (το ον) было единым, соразмерным в себе самом и не чуждающимся самого себя. Вот человек и явился живым существом, связующим обе (вышеупомянутые) природы. Все это выразительно свидетельствует о мудрости Творца”. Однако идея “микрокосмичности” человека как отражающего в себе основные элементы не только материального, но и духовного планов бытия, не может, как я уже заметил выше, восприниматься в качестве достижения исключительно христианского богословия. Идея эта была отчасти выражена уже философами классического периода античной философии, и наиболее ярко Филоном. И тем не менее, в христианском богословии человеку – существу, содержащему в себе элементы и материального и духовного планов бытия, – отводится гораздо большая роль, чем в философии Филона. В соответствии со святоотеческим взглядом, человек после его сотворения оказался на границе двух планов сущего – духовного и перстного, связуя два эти плана благодаря собственному родству с тем и с другим из них. Каждому из этих миров человек принадлежит по естеству, причем оба уровня бытия приведены в его природе в строгое единство. При этом не только духовная и перстная природы внутри человека, но и все находящиеся вне его сотворенные из этих природ духовные и чувственные предметы также оказываются, благодаря человеку, неразрывно связанными между собой. Ведь явившийся в бытии последним из всего созданного Адам – посредник между ангельским и материальным – стал во главе мироздания, “возглавил” всю тварь.
И тем не менее, важнейшую заслугу христианского богословия в разработке учения о человеке как о существе, включающем в себя все важнейшие элементы тварного – во всем его пестром разнообразии, – следует видеть не в этом.
Здесь следует отметить, что помимо основного, магистрального русла святоотеческого подхода к данной проблеме, существует и еще один, иной взгляд на то, как соотносится человек с окружающей его вселенной. При изложении святоотеческого учения о понятиях “микрокосма” и “макрокосма” нельзя не упомянуть и о тех двух традициях использования этих философских категорий, которые равно присущи образу мысли древних церковных писателей. В понимании ряда отцов (как я уже говорил) человек есть “микрокосм”, включающий в себя и отражающий собой как чувственный, так и умопостигаемый уровни тварного бытия – “макрокосма”. Ярче всего это учение выражено, пожалуй, в творениях преподобного Иоанна Дамаскина: “И так, Бог сотворил человека непричастным злу, прямым, нравственно добрым, безпечальным, свободным от забот, весьма украшенным всякою добродетелью, цветущим всякими благами, как бы некоторый второй мир: малый в великом (выделено нами, — П. М.), – другого ангела смешанного (т. е. из двух природ) почитателя, зрителя видимого творения, посвященного в таинства того творения, которое воспринимается умом, царя над тем, что находится на земле, подчиненного горнему Царю, земного и небесного, преходящего и бессмертного, видимого и постигаемого умом, среднего между величием и ничтожностью, в одно и то же время — духа и плоть…”.
Весьма, казалось бы, схожие тексты находим мы и среди писаний святителя Григория Богослова. Однако святитель Григорий осмысливает понятия “микрокосма” и “макрокосма” иначе. И святителю Григорию человек тоже видится как странное двусоставное существо, духовное и перстное одновременно, единство противолежащего, посредник между невидимым и видимым. Но если большинство Отцов говорит о человеке как о “малом мире”, то для святителя Григория человек — это “макрокосм”, “великий мир”, вбирающий в себя и вмещающий в себе без остатка все материальные и духовные реалии полноты творения, — творения, зримого уже теперь — в сравнении с таинственным величием человеческого устроения — лишь как “микрокосм”, “малый мир”. Вот что пишет святитель Григорий Богослов: “Художническое Слово созидает живое существо, в котором приведены в единство… невидимая и видимая природа; созидает, говорю, человека и, из сотворенного уже вещества взяв тело, а от Себя вложив жизнь (что в слове Божием известно под именем разумной души и образа Божия), творит как бы некоторый второй мир — в малом великий (выделено нами, — П. М.); поставляет на земле иного ангела, из разных природ составленного, поклонника, зрителя видимой твари, таинника твари умосозерцаемой, царя над тем, что на земле, подчиненного горнему царству, земного и небесного, временного и бессмертного, видимого и умосозерцаемого, ангела, который занимает середину между величием и низостью, один и тот же есть дух и плоть — дух ради благодати, плоть ради превозношения, дух, чтобы пребывать и прославлять Благодетеля, плоть, чтобы страдать и, страдая, припоминать и поучаться, сколько ущедрен он величием; творит живое существо, здесь предуготовляемое и преселяемое в иной мир и (что составляет конец тайны) чрез стремление к Богу достигающее обожения”.
Итак, для святителя Григория “малый мир” — это отнюдь не человек, но вся окружающая нас материальная вселенная; человек же по отношению к ней является подлинным “макрокосмом”, “великим миром” — как включающий в себя не только материальную, но и духовную реальность тварного бытия и как способный достигать максимальной степени богопричастности, обожения. Замечу, что святитель Григорий все же использует однажды понятие “микрокосм” и в приложении к человеку. Однако делает он это лишь при изложении натурфилософских античных взглядов на физическую и психическую организацию человеческих существ, не касаясь вплотную вопросов метафизики. Таким образом, человек видится святителю как “микрокосм” лишь при рассмотрении нашей физико-психической конституции, а отнюдь не духовной стороны людской природы.
Интересно отметить, что такая, осуществляемая святителем Григорием, взаимозамена понятий — при определении человека как “в малом великого” мира — зачастую воспринимается исследователями как допущенная Святителем ошибка. Представители патриотической науки иногда бывают склонны принимать эти (дважды встречающиеся в двух проповедях святителя) слова всего лишь как досадную неточность, “описку”. Так думает переводчик и комментатор известного творения преподобного Иоанна Дамаскина “Точное изложение православной веры” А. Бронзов. В примечании к содержащемуся в книге и цитированному нами выше фрагменту из сочинения преподобного Иоанна, характеризующему человека как “малый в великом” мир, он отмечает: “У Назианз hom. 38 и 42 читается: εν μικρω μεγαν… Однако на этом чтении нельзя остановиться: человек не макрокосм, а микрокосм”. Отец же Павел Флоренский, приводя в статье “Макрокосм и микрокосм” воспроизведенную нами цитату из проповеди святителя Григория, никак не оговаривая своих действий, меняет порядок слов в предложении, поправляя “в малом великий” на “в великом малый”. Таким образом отец Павел, стремясь достичь унификации понятий, механически уравнивает понятие о человеке с понятием “микрокосм”.
Но, может быть, пример из сочинений святителя Григория, свидетельствующий о понимании человека как “макрокосма”, единичен? И если так, быть может, святитель действительно неверно использует этот термин и, таким образом, невольно совершает некую достаточно серьезную философскую ошибку? Однако, и это важно подчеркнуть, пример святителя Григория не может рассматриваться как единичный. Приведу, в частности, высказывание преподобного Никиты Стифата, которому человек также, как и Назианзину, видится “великим миром в малом”: “человек был создан миром, отличным от мира, лучшим и высшим, и как в малом /мире/ видится великим”. Преподобный Никита писал об этом неоднократно. Важно отметить, что в одном из своих сочинений, говоря о том, что человека следует рассматривать как “великий” и лучший мир в окружающем его мире “малом”, он прямо ссылается на святителя Григория Богослова. Таким образом, преподобного Никиту, в том что касается его учения о “макрокосме”-человеке, можно считать последователем святителя Григория. Допустимо почти с полной уверенностью утверждать, что это учение святителя Григория преподобный Никита скорее всего воспринял и усвоил через посредство своего духовного наставника — преподобного Симеона Нового Богослова. Преподобный Симеон, следуя богословию Назианзина и даже прямо ссылаясь на него, утверждает: “Каждый из нас создается Богом как второй мир, большой внутри малого сего видимого мира, как свидетельствует вместе со мною и Григорий Богослов…”. Таким образом, можно сделать вывод, что святитель Григорий закладывает здесь целую традицию понимания человека именно как “великого мира”, вбирающего в себя элементы “мира малого”. Именно при таком подходе, соответствующем взгляду святителя, “сумма” содержащихся в человеке и связуемых им двух (материального и духовного) уровней бытия — как единение и полнота в нем этих “слагаемых” — оказывается более значима, чем их независимое и друг от друга и от человека автономное существование. Кроме того, человек не есть просто сумма, состоящая из этих двух слагаемых. В нем присутствует и третье — “несчисляемое” слагаемое: заложенный при творении таинственный образ Божий, который и выделяет его из всего разнообразия тварного; этот-то живущий в нем образ и соделывает его подлинно великим миром, “макрокосмом”, отражающим в себе не только всю тварь, но и ее Предвечного Творца. При этом далеко не случайным оказывается и то, что двое из придерживавшихся подобной точки зрения церковных писателей — святитель Григорий и преподобный Симеон — получили именование “богословов”. Именно они, возносившиеся в собственном богомыслии до лицезрения тайн Троичного Божества в той степени, в какой эти тайны и могут быть открыты человеку, через такое обретаемое ими видение величия Трехипостасного Бога удостоились понять и степень величия богообразного в собственной ипостасности человека.
Вспомним о том, что в соответствии с православным антропологическим учением, человеческая богообразность прежде всего находит свое основание в присущем нам богообразном личностном начале — “во образ” бытия Лиц Пресвятой Троицы. Само понятие человеческой личности представляется христианскому сознанию также вполне “апофатическим”, как апофатичен и Сам Бог, а потому и определяемым и выражаемым через отрицание: по мысли В. Н. Лосского, “личность есть несводимость человека к его природе”. Именно благодаря такому несчисляемому превосходству обладающего божественным образом человека…, изначальному его превосходству над всем окружающим мирозданием, он и может рассматриваться как подлинный “макрокосм” на фоне кажущегося столь огромным и бесконечным космоса-“микрокосма”. Разумеется, редкость подобного употребления этих понятий в православном богословии еще отнюдь не означает, что все остальные святые отцы и учители Церкви не понимали того, что было сформулировано святителем Григорием и преподобными Симеоном и Никитой. Конечно же, и они, в своем большинстве, вполне могли представить себе все то, о чем говорилось выше. Просто именно тем, кто по праву носит высокое имя “богослов” и надлежит всегда находить самое верное и точное слово как о Боге, так и о призванном к таинственному богоуподоблению человеке.
Малков П.Ю. Человек: микрокосм или макрокосм? (Святоотеческий взгляд на проблему) // Ежегодная богословская конференция. М., 1999, с. 18–21.
Источник