Меню

Что это стена теней ночей тюрьма под солнц двустволкой пала

Необычайное приключение

Текст стихотворения Маяковского «Необычайное приключение» был написан в 1920 году. В нем рассказывается о том, как Маяковский, разозлившись на солнце за то, что оно сильно печет, пригласил его в гости. На удивление поэта, солнце откликнулось и в скором времени уже сидело у него дома. Владимир Владимирович и его гость стали вести беседу о том, как трудна их работа. К концу вечера они стали друзьями. Маяковский даже стал хлопать солнце по плечу. В ходе беседы они пришли к выводу, что каждый должен следовать своему призванию и выполнять свою работу с полной самоотдачей.

Произведение изучается в школе на уроке литературы в 7 классе. Учитель полностью читает его детям, вместе с ними анализирует его, а затем дает учить отрывок из него на дом. На нашем сайте вы можете читать стихотворение в режиме «онлайн» или скачать его.

(Пушкино. Акулова гора, дача Румянцева,
27 верст по Ярославской жел. дор.)

В сто сорок солнц закат пылал,
в июль катилось лето,
была жара,
жара плыла –
на даче было это.
Пригорок Пушкино горбил
Акуловой горою,
а низ горы –
деревней был,
кривился крыш корою.
А за деревнею –
дыра,
и в ту дыру, наверно,
спускалось солнце каждый раз,
медленно и верно.
А завтра
снова
мир залить
вставало солнце ало.
И день за днем
ужасно злить
меня
вот это
стало.
И так однажды разозлясь,
что в страхе все поблекло,
в упор я крикнул солнцу:
“Слазь!
довольно шляться в пекло!”
Я крикнул солнцу:
“Дармоед!
занежен в облака ты,
а тут – не знай ни зим, ни лет,
сиди, рисуй плакаты!”
Я крикнул солнцу:
“Погоди!
послушай, златолобо,
чем так,
без дела заходить,
ко мне
на чай зашло бы!”
Что я наделал!
Я погиб!
Ко мне,
по доброй воле,
само,
раскинув луч-шаги,
шагает солнце в поле.
Хочу испуг не показать –
и ретируюсь задом.
Уже в саду его глаза.
Уже проходит садом.
В окошки,
в двери,
в щель войдя,
валилась солнца масса,
ввалилось;
дух переведя,
заговорило басом:
“Гоню обратно я огни
впервые с сотворенья.
Ты звал меня?
Чаи гони,
гони, поэт, варенье!”
Слеза из глаз у самого –
жара с ума сводила,
но я ему –
на самовар:
“Ну что ж,
садись, светило!”
Черт дернул дерзости мои
орать ему,-
сконфужен,
я сел на уголок скамьи,
боюсь – не вышло б хуже!
Но странная из солнца ясь
струилась,-
и степенность
забыв,
сижу, разговорясь
с светилом
постепенно.
Про то,
про это говорю,
что-де заела Роста,
а солнце:
“Ладно,
не горюй,
смотри на вещи просто!
А мне, ты думаешь,
светить
легко.
– Поди, попробуй! –
А вот идешь –
взялось идти,
идешь – и светишь в оба!”
Болтали так до темноты –
до бывшей ночи то есть.
Какая тьма уж тут?
На “ты”
мы с ним, совсем освоясь.
И скоро,
дружбы не тая,
бью по плечу его я.
А солнце тоже:
“Ты да я,
нас, товарищ, двое!
Пойдем, поэт,
взорим,
вспоем
у мира в сером хламе.
Я буду солнце лить свое,
а ты – свое,
стихами”.
Стена теней,
ночей тюрьма
под солнц двустволкой пала.
Стихов и света кутерьма
сияй во что попало!
Устанет то,
и хочет ночь
прилечь,
тупая сонница.
Вдруг – я
во всю светаю мочь –
и снова день трезвонится.
Светить всегда,
светить везде,
до дней последних донца,
светить –
и никаких гвоздей!
Вот лозунг мой
и солнца!

Источник

Самый гениальный поэт

Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче
(Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева, 27 верст по Ярославской жел. дор.)
В сто сорок солнц закат пылал,
в июль катилось лето,
была жара,
жара плыла —
на даче было это.
Пригорок Пушкино горбил
Акуловой горою,
а низ горы —
деревней был,
кривился крыш корою.
А за деревнею —
дыра,
и в ту дыру, наверно,
спускалось солнце каждый раз,
медленно и верно.
А завтра
снова
мир залить
вставало солнце а;ло.
И день за днем
ужасно злить
меня
вот это
стало.
И так однажды разозлясь,
что в страхе все поблекло,
в упор я крикнул солнцу:
«Слазь!
довольно шляться в пекло!»
Я крикнул солнцу:
«Дармоед!
занежен в облака ты,
а тут — не знай ни зим, ни лет,
сиди, рисуй плакаты!»
Я крикнул солнцу:
«Погоди!
послушай, златолобо,
чем так,
без дела заходить,
ко мне
на чай зашло бы!»
Что я наделал!
Я погиб!
Ко мне,
по доброй воле,
само,
раскинув луч-шаги,
шагает солнце в поле.
Хочу испуг не показать —
и ретируюсь задом.
Уже в саду его глаза.
Уже проходит садом.
В окошки,
в двери,
в щель войдя,
валилась солнца масса,
ввалилось;
дух переведя,
заговорило басом:
«Гоню обратно я огни
впервые с сотворенья.
Ты звал меня?
Чаи; гони,
гони, поэт, варенье!»
Слеза из глаз у самого —
жара с ума сводила,
но я ему —
на самовар:
«Ну что ж,
садись, светило!»
Черт дернул дерзости мои
орать ему, —
сконфужен,
я сел на уголок скамьи,
боюсь — не вышло б хуже!
Но странная из солнца ясь
струилась, —
и степенность
забыв,
сижу, разговорясь
с светилом постепенно.
Про то,
про это говорю,
что-де заела Роста,
а солнце:
«Ладно,
не горюй,
смотри на вещи просто!
А мне, ты думаешь,
светить
легко?
— Поди, попробуй! —
А вот идешь —
взялось идти,
идешь — и светишь в оба!»
Болтали так до темноты —
до бывшей ночи то есть.
Какая тьма уж тут?
На «ты»
мы с ним, совсем освоясь.
И скоро,
дружбы не тая,
бью по плечу его я.
А солнце тоже:
«Ты да я,
нас, товарищ, двое!
Пойдем, поэт,
взорим,
вспоем
у мира в сером хламе.
Я буду солнце лить свое,
а ты — свое,
стихами».
Стена теней,
ночей тюрьма
под солнц двустволкой пала.
Стихов и света кутерьма —
сияй во что попало!
Устанет то,
и хочет ночь
прилечь,
тупая сонница.
Вдруг — я
во всю светаю мочь —
и снова день трезвонится.
Светить всегда,
светить везде,
до дней последних донца,
светить —
и никаких гвоздей!
Вот лозунг мой —
и солнца!

Читайте также:  Краткое содержание произведения кладовая солнца пришвин по главам

Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
.
Нежные!
Вы любовь на скрипки ложите.
Любовь на литавры ложит грубый.
А себя, как я, вывернуть не можете,
чтобы были одни сплошные губы!

Уже второй должно быть ты легла
В ночи Млечпуть серебряной Окою
Я не спешу и молниями телеграмм
Мне незачем тебя будить и беспокоить
.
Ты посмотри какая в мире тишь
Ночь обложила небо звездной данью
в такие вот часы встаешь и говоришь
векам истории и мирозданью

Другие статьи в литературном дневнике:

  • 30.04.2019. Воистину Воскресе!
  • 26.04.2019. Язычник языка Людвиг Витгенштейн
  • 25.04.2019. Мой Маяковский
  • 22.04.2019. Последняя тайна Набокова
  • 15.04.2019. Самый гениальный поэт
  • 14.04.2019. Дворянская Атлантида
  • 13.04.2019. Театр непоставленных пьес
  • 12.04.2019. Весна 2019
  • 06.04.2019. Поэзия это голос космоса
  • 05.04.2019. Девочки
  • 04.04.2019. Поэма зверьЯ
  • 03.04.2019. Мозгобабочка

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+

Источник

Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче (Маяковский)

← Владимир Ильич! Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче
автор Владимир Владимирович Маяковский
Отношение к барышне →

Необычайное приключение,
бывшее с Владимиром Маяковским
летом на даче

В сто сорок солнц закат пылал,
в июль катилось лето,
была жара,
жара плыла —
на даче было это.
Пригорок Пушкино горбил
Акуловой горою,
а низ горы —
деревней был,
10 кривился крыш корою.
А за деревнею —
дыра,
и в ту дыру, наверно,
спускалось солнце каждый раз,
медленно и верно.
А завтра
снова
мир залить
вставало солнце а́ло.

  • 20 И день за днем
    ужасно злить
    меня
    вот это
    стало.
    И так однажды разозлясь,
    что в страхе все поблекло,
    в упор я крикнул солнцу:
    «Слазь!
    довольно шляться в пекло!»
  • 30 Я крикнул солнцу:
    «Дармоед!
    занежен в облака ты,
    а тут — не знай ни зим, ни лет,
    сиди, рисуй плакаты!»
    Я крикнул солнцу:
    «Погоди!
    послушай, златолобо,
    чем так,
    без дела заходить,
  • 40 ко мне
    на чай зашло бы!»
    Что я наделал!
    Я погиб!
    Ко мне,
    по доброй воле,
    само,
    раскинув луч-шаги,
    шагает солнце в поле.
    Хочу испуг не показать —
  • 50 и ретируюсь задом.
    Уже в саду его глаза.
    Уже проходит садом.
    В окошки,
    в двери,
    в щель войдя,
    валилась солнца масса,
    ввалилось;
    дух переведя,
    заговорило басом:
  • 60 «Гоню обратно я огни
    впервые с сотворенья.
    Ты звал меня?
    Чаи́ гони,
    гони, поэт, варенье!»
    Слеза из глаз у самого —
    жара с ума сводила,
    но я ему —
    на самовар:
    «Ну что ж,
  • 70 садись, светило!»
    Черт дернул дерзости мои
    орать ему, —
    сконфужен,
    я сел на уголок скамьи,
    боюсь — не вышло б хуже!
    Но странная из солнца ясь
    струилась, —
    и степенность
    забыв,
  • 80 сижу, разговорясь
    с светилом постепенно.
    Про то,
    про это говорю,
    что-де заела Роста,
    а солнце:
    «Ладно,
    не горюй,
    смотри на вещи просто!
    А мне, ты думаешь,
  • 90 светить
    легко?
    — Поди, попробуй! —
    А вот идешь —
    взялось идти,
    идешь — и светишь в оба!»
    Болтали так до темноты —
    до бывшей ночи то есть.
    Какая тьма уж тут?
    На «ты»
  • 100 мы с ним, совсем освоясь.
    И скоро,
    дружбы не тая,
    бью по плечу его я.
    А солнце тоже:
    «Ты да я,
    нас, товарищ, двое!
    Пойдем, поэт,
    взорим,
    вспоем
  • 110 у мира в сером хламе.
    Я буду солнце лить свое,
    а ты — свое,
    стихами».
    Стена теней,
    ночей тюрьма
    под солнц двустволкой пала.
    Стихов и света кутерьма —
    сияй во что попало!
    Устанет то,
  • 120 и хочет ночь
    прилечь,
    тупая сонница.
    Вдруг — я
    во всю светаю мочь —
    и снова день трезвонится.
    Светить всегда,
    светить везде,
    до дней последних донца,
    светить —
  • 130 и никаких гвоздей!
    Вот лозунг мой —
    и солнца!

    Примечания

    Черновой автограф в записной книжке 1920 г., № 5 (БММ); беловой автограф (осень 1920 г.), подарен Г. К. Флаксерман с подписью «Маяковский Владимир». Часть текста, начиная от строки 60 и до конца записана Л. Ю. Брик под диктовку Маяковского (БММ). Фонографическая запись авторского чтения, 1920 г. (БММ). Машинопись-копия с неизвестного оригинала, без правок, с дарственной надписью А. В. Февральскому от 9 марта 1921 г. (хранится у него же). «Лирень», М. 1920 (сборник стихов и прозы, вышедший при участии Маяковского; фактически вышел в 1921 г.); «13 лет работы», т. I; журн. «Красная нива», М. 1923, № 1, 7 января; «Солнце»; «Маяковский для голоса»; «Солнце в гостях у Маяковского»; «Избранное из избранного»; Сочинения, т. II, «Школьный Маяковский». Написано летом (в июне — июле) 1920 г.

    Фонографическая запись авторского чтения. Петроградский Институт живого слова, Декабрь 1920

    Источник

    Маяковский Владимир — Необычайное приключение на даче

    Маяковский. [1928]. … — Пушкино — дачная местность под Москвой (теперь город Пушкин), которую Маяковский описал в одном из своих самых популярных стихотворений «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром.

    НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ, БЫВШЕЕ С ВЛАДИМИРОМ МАЯКОВСКИМ ЛЕТОМ НА ДАЧЕ

    (Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева,
    27 верст по Ярославской жел. дор.)

    В сто сорок солнц закат пылал,
    в июль катилось лето,
    была жара,
    жара плыла —
    на даче было это.
    Пригорок Пушкино горбил
    Акуловой горою,
    а низ горы —
    деревней был,
    10 кривился крыш корою.
    А за деревнею —
    дыра,
    и в ту дыру, наверно,
    спускалось солнце каждый раз,
    медленно и верно.
    А завтра
    снова
    мир залить
    вставало солнце ало.
    20 И день за днем
    ужасно злить
    меня
    вот это
    стало.
    И так однажды разозлясь,
    что в страхе все поблекло,
    в упор я крикнул солнцу:
    «Слазь!
    довольно шляться в пекло!»
    30 Я крикнул солнцу:
    «Дармоед!
    занежен в облака ты,
    а тут — не знай ни зим, ни лет,
    сиди, рисуй плакаты!»
    Я крикнул солнцу:
    «Погоди!
    послушай, златолобо,
    чем так,
    без дела заходить,
    40 ко мне
    на чай зашло бы!»
    Что я наделал!
    Я погиб!
    Ко мне,
    по доброй воле,
    само,
    раскинув луч-шаги,
    шагает солнце в поле.
    Хочу испуг не показать —
    50 и ретируюсь задом.
    Уже в саду его глаза.
    Уже проходит садом.
    В окошки,
    в двери,
    в щель войдя,
    валилась солнца масса,
    ввалилось;
    дух переведя,
    заговорило басом:
    60 «Гоню обратно я огни
    впервые с сотворенья.
    Ты звал меня?
    Чай гони,
    гони, поэт, варенье!»
    Слеза из глаз у самого —
    жара с ума сводила,
    но я ему —
    на самовар:
    «Ну что ж,
    70 садись, светило!»
    Черт дернул дерзости мои
    орать ему, —
    сконфужен,
    я сел на уголок скамьи,
    боюсь — не вышло б хуже!
    Но странная из солнца ясь
    струилась, —
    и степенность
    забыв,
    80 сижу, разговорясь
    с светилом постепенно.
    Про то,
    про это говорю,
    что-де заела Роста,
    а солнце:
    «Ладно,
    не горюй,
    смотри на вещи просто!
    А мне, ты думаешь,
    90 светить
    легко?
    — Поди, попробуй! —
    А вот идешь —
    взялось идти,
    идешь — и светишь в оба!»
    Болтали так до темноты —
    до бывшей ночи то есть.
    Какая тьма уж тут?
    На «ты»
    100 мы с ним, совсем освоясь.
    И скоро,
    дружбы не тая,
    бью по плечу его я.
    А солнце тоже:
    «Ты да я,
    нас, товарищ, двое!
    Пойдем, поэт,
    взорим,
    вспоем
    110 у мира в сером хламе.
    Я буду солнце лить свое,
    а ты — свое,
    стихами».
    Стена теней,
    ночей тюрьма
    под солнц двустволкой пала.
    Стихов и света кутерьма —
    сияй во что попало!
    Устанет то,
    120 и хочет ночь
    прилечь,
    тупая сонница.
    Вдруг — я
    во всю светаю мочь —
    и снова день трезвонится;
    Светить всегда,
    светить везде,
    до дней последних донца,
    светить —
    130 и никаких гвоздей!
    Вот лозунг мой —
    и солнца!

    Читайте также:  Расстояние между солнцем марсом

    читает Олег Басилашвили
    Басилашвили Олег Валерианович
    Родился 26 сентября 1934 года в Москве.
    Заслуженный артист РСФСР (1969).
    Народный артист РСФСР (4.08.1977).
    Народный артист СССР (30.11.1984).

    Маяковский Владимир Владимирович (1893 – 1930)
    Русский советский поэт. Родился в Грузии, в селе Багдади, в семье лесничего.
    С 1902 г. учился в гимназии в Кутаиси, затем в Москве, куда после смерти отца переехал вместе со своей семьей. В 1908 г. оставил гимназию, отдавшись подпольной революционной работе. В пятнадцатилетнем возрасте вступил в РСДРП(б), выполнял пропагандистские задания. Трижды подвергался аресту, в 1909 г. сидел в Бутырской тюрьме в одиночке. Там и начал писать стихи. С 1911 г. занимался в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Примкнув к кубофутуристам, в 1912 г. опубликовал первое стихотворение — «Ночь» — в футуристическом сборнике «Пощечина общественному вкусу».
    Тема трагичности существования человека при капитализме пронизывает крупнейшие вещи Маяковского предреволюционных лет — поэмы «Облако в штанах», «Флейта-позвоночник», «Война и мир». Уже тогда Маяковский стремился создать поэзию «площадей и улиц», обращенную к широким массам. Он верил в близость наступающей революции.
    Эпос и лирика, разящая сатира и агитационные плакаты РОСТА — на всем этом многообразии жанров Маяковского лежит печать его самобытности. В лирико-эпических поэмах «Владимир Ильич Ленин» и «Хорошо!» поэт воплотил мысли и чувства человека социалистического общества, черты эпохи. Маяковский мощно влиял на прогрессивную поэзию мира —у него учились Иоганнес Бехер и Луи Арагон, Назым Хикмет и Пабло Неруда. В поздних произведениях “Клоп” и “Баня” звучит мощная сатира с элементами антиутопии на советскую действительность.
    В 1930 году покончил жизнь самоубийством, не вынеся внутреннего конфликта с “бронзовым” советским веком, в 1930 г., похоронен на Новодевичьем кладбище.

    Источник

  • Adblock
    detector