Что может делать один луч солнца

Удивительно, что может сделать один луч солнца с душой человека…

6 комментариев

Удивительно, что может сделать один луч солнца с душой человека!

— Федор Михайлович Достоевский, 212 цитат

Что может сделать один луч солнца с душой человека?

На коробке с соком, который я пью, написаны такие слова «Удивительно, что может сделать один луч солнца с душой человека», Которые будто принадлежат Достоевскому.

Но что же может сделать один луч солнца с душой человека?

Ответы:

В 1919 году в Висконсине на больничной койке лежал парализованный полиомиелитом больной, у которого двигался, подчиняясь его воле один глаз. Врачи в этот день в присутствии больного сказали его родителям, что им следует готовиться потому, что он не доживёт и до утра. Больной слышал этот разговор и поставил себе задачу увидеть луч солнца следующего дня. Он увидел этот луч. А потом он поставил себя на ноги, заново научился ходить и говорить, закончил университет, стал непревзойденным до сих пор психотерапевтом. Звали его Милтон Эриксон. Одному Богу и самому Эриксон у было известно, чем для его души послужил луч солнца следующего дня.

Вероятно, возродить душу может луч солнца, так как ярче и мощнее светила, чем солнце, нет на Земле. Конечно, понятие иносказательно и лишь поэт сможет выразить как это происходит. Человек, обладающий светлой душой также сможет согреть другую душу — По крайней мере вселить понимание, что она не одинока на большой планете и есть люди, мыслящие также и несущие в мир добро. Солнце — тождественно жизни, где оно появляется — Жизнь возрождается. От луча солнца можно зажечь огонь и будет костер, который всегда в себе можно поддерживать. Главное заключено и в нас — Как примем сей неожиданный дар — Луч солнца.

Если не включать фантазию на слишком буйные обороты, то один луч солнца не способен на слишком многое. Максимум, он может слегка улучшить настроение. Столь сильное влияние, чтобы задеть саму суть человека, его душу. не думаю, что солнечный лучик такое может.

Если же фантазию включить по-полной, то представить можно разное. К примеру, узника в темной камере, уже не надеявшегося увидеть когда-либо солнечный свет. И вдруг увидевшего луч солнца на стене этого узилища. Да, в такой ситуации луч вызовет бурю эмоций и затронет все слои бытия человека.

Или, в подобной ситуации, в поисках выхода из темного подземного лабиринта, из которого уже не имеешь надежд выйти. И тут — луч солнца, означающий выход.

Для нас же, луч солнца — это просто приятное тепло. Иногда, если он прорвался через многодневную пасмурность — это повод улыбнуться и ждать хорошей погоды более уверенно.

Луч солнца, как минимум, может осветить душу человека при условии, что до этого она была тёмной.

У Достоевского в «Униженных и оскорблённых» это просто метафора, употреблённая мимоходом.

Удивительно, что может сделать один луч солнца с душой человека эти слова реально принадлежат Достоевскому. Лучик солнца может чуть-чуть поднять настроение человеку или приукрасить его день).

Энергия, которая исходит от того, что экзотерически называется «сердцем солнца», проникает через планеты в семи великих потоках и вливает в человеческую душу, производя то, что мы называем осознанием. Эти семь типов энергии производят семь типов душ или лучей. Эти различия похожи на окраску призмы под воздействием солнечных лучей. Но призма одна. Один из этих лучей это энергия воли, цели или силы, которая по сути является волей божественного. Об этом луче можно сказать, что он имеет такую динамическую интенсивность, что его называют лучом Разрушителя. Нам говорят, что в воплощении еще нет истинного типа этого луча из-за его силы. Возможно, лучший пример потенции этого луча можно найти в минеральном, так называемом царстве, поскольку говорят, что радий является ключом к тайне луча. Смелость также является аспектом этого луча, но истинная смелость это не боевая смелость или какая-либо борьба за то, что называется «храбрым». Это смелость уверенных знаний, которые держатся стабильно и без вопросов среди трудностей и дискомфорта.

Достаевский был великим художником слова, и я не уверена,что этой фразой он хотел сказать, что луч солнца творит чудеса.

Можно сидеть на солнце часами и ничего не изменится.

Под лучом солнца он,скорее всего,имел ввиду любую положительную эмоцию, несущую радость.

Например, доброе слово,которое вам сказано, может изменить ваше настроение и даже мировоззрение.

Это может быть хороший фильм, хорошая книга.

Роль соленечного луча исполнить любой позитив, полученный из вне.

Спасибо автору за вопрос, потрясающая тема и очень философская на мой взгляд!;))) Я считаю луч солнца, возможно символизирует самого человека, который даже если и одинок, как лучик, то он должен не смотря не на что гореть, и пока луч горит, значит душа жива, значит она способна других тянуть к свету, дарить надежду, любовь, счастье, жизнь!

Один луч солнца может осветить душу человека.

Будет что-то вроде: «Луч света в темном царстве».

Этот луч будет воздействовать благоприятно на душу человека, благодаря его влиянию душа выйдет из мрака и направится на пусть истинный.

Источник

СВЕТЕ ТИХИЙ, или: Что может сделать один луч солнца с душой человека

Светлой памяти моего учителя,
проф. Бориса Ивановича Бурсова

Крестилась я в марте, во вторую седмицу Великого Поста. В марте солнце в нашем городе ходит хотя и не очень еще высоко, но уже вполне уверенно, и даже закатный свет его уже избавлен от январской выморочности и краткости.
В один из таких мартовских вечеров и пришел мне на память Достоевский с его особым пристрастием к закатным часам.

Пристрастие это я заметила в далекие университетские годы, когда писала дипломную работу на тему: «Город и люди в романе Ф. М. Достоевского “Преступление и наказание”». Цель ее состояла в том, чтобы показать непреодолимую власть над чувствами и мыслями героев Достоевского окружающей их среды: и скверного петербургского ветра, и туманного петербургского утра, «самого делового в мире и в то же время самого фантастичного», и петербургских трактиров, и всех этих каморок-«гробов» со скошенными потолками, выходящих на брандмауэры, где только и могли рождаться и вынашиваться сумрачные идеи петербургских мечтателей.

И вот, читая подряд те произведения Достоевского, действие которых происходит в Петербурге, начиная от «Бедных людей» и кончая «Подростком», я заметила там один «сквозной персонаж» — закатные лучи солнца. Об этом писала еще жена писателя в своих примечаниях к «Братьям Карамазовым»:

Длинные косые лучи заходящего солнца встречаются в произведениях Ф.М. как наиболее любимые им часы дня.

Однако Анна Григорьевна, насколько мне известно, не детализировала эту тему, хотя бы потому, что у нее было множество гораздо более важных дел, связанных с огромным творческим наследием мужа. Я же посвятила закатам Достоевского несколько страниц своего студенческого опуса, и когда сейчас, в абсолютно новом, как у всякого неофита, состоянии души, эта «закатная тема» вдруг снова пришла на память, мне захотелось перечитать те страницы. И не просто из любопытства к далекой-далекой себе, а с тем, чтобы попытаться понять, что же стояло за этой любовью Достоевского к «длинным косым лучам заходящего солнца».

Я достала из старого книжного шкафа черновик моего диплома, переживший все архивные чистки и переезды, и сразу заглянула в конец: я хорошо помнила, что упомянутую тему рассматривала под занавес, не то как «луч света в темном царстве», не то как «ложку меда в бочке дегтя».
Однако в тогдашних своих комментариях к цитатам тех мест из произведений Достоевского, где фигурировало закатное солнце, я не нашла ответов на сегодняшние вопросы. Мой по-юношески цепкий глаз увидел, что никогда этот «персонаж» у Достоевского не случаен, никогда он не сводится просто к пейзажной зарисовке, а всегда обозначает собой начало цепи каких-то исключительных событий в жизни героя, нравственный переворот или примирение и успокоение. Но он не увидел, по неискушенности своей, то, что мне так хочется видеть сегодня. И я пошла по проложенному мною когда-то пути заново, используя проставленные под цитатами номера томов и страниц просто как верстовые столбы.

Обратимся же к самому Достоевскому.

Ордынов, герой одного из первых произведений писателя, повести «Хозяйка», открывший собою галерею «петербургских мечтателей», после двух лет добровольного заточения, погребения заживо в своем «углу» (а именно в «углах» по преимуществу и будут обитать потом герои Достоевского) выходит в город в поисках новой квартиры.

Теперь он ходил по улицам, как отчужденный, как отшельник, внезапно вышедший из своей немой пустыни в шумный и гремящий город. … Все более и более ему нравилось бродить по улицам. Он глазел на все, как фланер.

Постепенно Ордынов устает от наплыва новых впечатлений, и ему становится тоскливо и грустно. Но вот он заходит в «один отдаленный от центра города конец Петербурга» и уже к вечеру оказывается перед приходской церковью.

Он вошел в нее рассеянно. Служба только что кончилась; церковь была почти совсем пуста, и только две старухи еще стояли на коленях у входа. Служитель, седой старичок, тушил свечи. Лучи заходящего солнца широкою струею лились сверху сквозь узкое окно купола и освещали морем блеска один из приделов; но они слабели все более и более, и чем чернее становилась мгла, густевшая под сводами храма, тем ярче блистали местами раззолоченные иконы, озаренные трепетным заревом лампад и свечей. В припадке какой-то глубоко волнующей тоски и какого-то подавленного чувства Ордынов прислонился к стене в самом темном углу церкви и забылся на мгновение. Он очнулся, когда мерный, глухой звук двух вошедших прихожан раздался под сводами храма. … Это были старик и молодая женщина.

И на этом сломе света, на самой грани сумерек начинается полудетективная история любви Ордынова к вошедшей в церковь молодой женщине, любви, воскресившей его к жизни — и едва не унесшей из нее.

В романе «Униженные и оскорбленные» закатное солнце фигурирует в похожем амплуа, однако все здесь другое — и время года, и сам облик солнца, и настроение, сообщаемое душе героя одним только его лучом.

Я люблю мартовское солнце в Петербурге, — говорит герой «Униженных и оскорбленных», — особенно закат, разумеется, в ясный, морозный вечер. Вся улица вдруг блеснет, облитая ярким светом. Все дома как будто вдруг засверкают. Серые, желтые и грязно-зеленые цвета их потеряют на миг свою угрюмость; как будто на душе прояснеет, как будто вздрогнешь или кто-то подтолкнет тебя локтем. Новый взгляд, новые мысли… Удивительно, что может сделать один луч солнца с душой человека!

А дальше происходит вот что:

Но солнечный луч потух; мороз крепчал и начинал пощипывать за нос; сумерки густели; газ блеснул из магазинов и лавок. Поровнявшись с кондитерской Миллера, я вдруг остановился как вкопанный и стал смотреть на ту сторону улицы, как будто предчувствуя, что вот сейчас со мной случится что-то необыкновенное, и в это-то самое мгновение на противоположной стороне я увидел старика и его собаку.

И в это-то самое мгновение у героя оказывается в руках тоненькая ниточка, продвигаясь за которой, он выходит на дымящийся клубок чужих страстей и сам запутывается и пропадает в нем без остатка. А начинается это, как и с Ордыновым, на переломе между закатом и сумерками, между светом и тьмой.

Однако в произведении «Вечный муж» заходящему солнцу отведена уже совсем иная роль.

В один день, и почти сам не помня как, он (Вельчанинов, герой повести. — авт.) забрел на кладбище, на котором похоронили Лизу, и отыскал ее могилку. Ни разу с самых похорон не был он на кладбище; ему все казалось, что будет уже слишком много муки, и он не смел пойти. Но странно, когда он приник на ее могилку и поцеловал ее, ему вдруг стало легче. Был ясный вечер, солнце закатывалось; кругом, около могил, росла сочная, зеленая трава; недалеко в шиповнике жужжала пчела; цветы и венки, оставленные на могилке Лизы после погребения детьми и Клавдией Петровной, лежали тут же, с облетевшими наполовину листочками. Какая-то даже надежда в первый раз после долгого времени освежила ему сердце. «Как легко!» — подумал он, чувствуя эту тишину кладбища и глядя на ясное, спокойное небо. Прилив какой-то чистой безмятежной веры во что-то наполнил ему душу. «Это Лиза послала мне, это она говорит со мной», — подумалось ему.

Лиза, дочь Вельчанинова, о существовании которой он не подозревал, которая была ему внезапно явлена, подарена и столь же внезапно отнята, теперь оттуда, с закатного неба, говорила с ним. Из предвозвестника гибельных перемен заходящее солнце превратилось в великого Утешителя, посланника Царствия Небесного. Потому, быть может, что между «Униженными и оскорбленными» и «Вечным мужем» был арест за участие в революционном кружке, был смертный приговор, в последнюю минуту, уже после преломления шпаги над головами осужденных, замененный Высочайшим указом на каторгу, затем — несколько лет в кандалах, «Мертвый дом»… Так что «Вечного мужа» Достоевский писал во второй из двух своих жизней, где уже не было места желанию что-либо ниспровергать, а была «жажда верить», становившаяся все сильнее и сильнее… Но это, как говорится, другая история.

В романе «Преступление и наказание» закатное солнце вводится Достоевским дважды — в начале и в конце, и оба раза — едва ли не как перст Божий. Родион Раскольников, как мы знаем, замыслил «арифметическое», «теоретическое» убийство отвратительной, никому не нужной старухи-процентщицы. «Арифметическое» — потому, что он, Раскольников, имеет целью не завладеть ее деньгами, а единственно лишь доказать себе, что, если он «вытерпит» это убийство, «переступит», значит, он — не «тварь дрожащая», а «право имеет».

Но вот он видит страшный сон о забитой мужиками кляче. В ужасе очнувшись от этого сна — заметим, на закате, — Раскольников с отвращением отбрасывает мысль об убийстве.

Он встал на ноги, с удивлением осмотрелся кругом, как бы дивясь и тому, что зашел сюда, и пошел на Т-в мост. Он был бледен, глаза его горели, изнеможение было во всех его членах, но ему вдруг стало дышать как бы легче. Он почувствовал, что уже сбросил с себя это страшное бремя, давившее его так долго, и на душе его стало так легко и мирно. «Господи! — молил он, — покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой … мечты моей!».
Проходя через мост, он тихо и спокойно смотрел на Неву, на яркий закат яркого, красного солнца. Несмотря на слабость свою, он даже не ощущал в себе усталости. Точно нарыв на сердце его, нарывавший весь месяц, вдруг прорвался.

И даже красный цвет солнца не нарушает сошедшего на Раскольникова душевного покоя. Можно почти не сомневаться в том, что автор придал солнцу этот «яркий, красный цвет», чтобы лишний раз напомнить своему герою, что он «яркую, красную» кровь собирается пролить. Но тот смотрел на кровавое солнце «тихо и спокойно» и лишь молил Господа: «…покажи мне путь мой», не видя, что путь этот, который он сам для себя измыслил в своевольном стремлении сравняться с Богом, уже явственно обозначен на небе…
А путь этот ведет Родиона с моста прямиком на Сенную, где он случайно слышит разговор, из которого узнает, что «завтра, ровно в семь часов вечера, Лизаветы, старухиной сестры и единственной ее сожительницы, дома не будет и что, стало быть, старуха, ровно в семь часов вечера, останется дома одна». После этого Раскольников входит к себе «как приговоренный к смерти», уже зная, что все решено окончательно. Назавтра «проклятая мечта» осуществляется.

Итак, преступление, заявленное в названии романа, произошло. Но и после него, на протяжении всего романа, Раскольников продолжает вертеть со всех сторон свою «арифметическую» идею и тот реальный способ, которым он попытался ее осуществить, убив «заодно» на беду свою оказавшуюся дома вовсе уж ни в чем не повинную Лизавету. То, что он не «вытерпел» эти убийства, не «переступил», Родион понимает сразу же, а точнее — понимал еще до преступления. Понимает он и то, что ждет его каторга, но не так прост Достоевский, чтобы назавтра же отправить своего героя в контору с повинной. Он еще поводит Родиона по семи кругам ада, в котором живут герои его многонаселенного романа, и лишь затем отправит каяться на ту же самую Сенную, а потом — к следователю с повинной.

Но прежде Раскольников должен проститься с матерью, с сестрой Дуней, с Соней. Он ужасно спешит, потому что хочет «кончить все до заката солнца». Простившись с матерью, он забегает домой, где застает сестру, которая уже все знает. Еще один мучительный разговор и прощание. Теперь — к Соне! («Солнце между тем закатывалось», — напоминает автор.) И уже от Сони, после великой сцены, где «сошлись блудница и грешник», — прямиком на Сенную. Начинаются сумерки, а он хотел «кончить все до заката», еще раз подчеркивает автор…

Но нигде, пожалуй, причина столь необыкновенной важности для писателя закатных часов не сформулирована с такой четкостью и, прямо скажем, лапидарностью, как в романе «Подросток». По странному капризу гения Достоевский доверяет сделать это отнюдь не кому-либо из ключевых героев романа, а некоему Тришатову, которого сам же иронично называет «хорошеньким мальчиком».

Что же говорит этот Тришатов, вспоминая роман Диккенса «Лавка древностей» (а надо сказать, что к Диккенсу Достоевский относился с пиететом и даже подумывал одно время в поисках «положительно прекрасного человека» взять за прототип его мистера Пиквика)?

И вот раз закатывается солнце, — и этот ребенок на паперти собора, вся облитая последними лучами, стоит и смотрит на закат с тихим задумчивым созерцанием в детской душе, как будто перед какой-то загадкой, потому что и то, и другое ведь, как загадка — солнце, как мысль Божия, а собор, как мысль человеческая, — не правда ли?

Поразительно красив и предметен этот образ — две мысли, устремленные навстречу друг другу: одна — сверху, другая — снизу, особенно если вспомнить, что собор — готический.

Впервые сформулированная (а быть может, и впервые осознанная?) в «Подростке», «философия заката» Достоевского приобретает совсем уж определенное звучание в устах старца Зосимы, необыкновенно важного для писателя персонажа последнего его крупного произведения — «Братья Карамазовы»:

Люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы из всей благословенной и долгой жизни — а надо всем-то правда Божия, умиляющая, примиряющая, всепрощающая.

Теперь длинные, косые лучи солнца уже неразрывно связаны не просто и только с «мыслью Божией», но с «правдой Божией». И вряд ли случайно слова эти вложены в уста лица духовного. Исповедь старца Зосимы жена писателя включила в число «особенно ценимых» писателем эпизодов «Братьев Карамазовых». Как известно, Зосима писан был с реального старца, Амвросия, с которым Достоевский имел длинные беседы в Оптиной пустыни, куда специально приезжал. Так что тут каждое слово было продумано. На закате жизни — а Федору Михайловичу не оставалось жить и двух лет — словами не играют.

На этом и можно было бы поставить красивую точку, если бы… не сон Версилова из того же «Подростка»:

Был уже полный вечер, в окно моей комнаты, сквозь зелень стоявших на окне цветов, прорывался пук косых лучей и обливал меня светом. И вот, друг мой, — и вот — это заходящее солнце первого дня европейского человечества, которое я видел в своем сне, обратилось для меня тотчас же, как я проснулся наяву, в заходящее солнце последнего дня европейского человечества.

Это версиловское пророчество заката «европейского человечества» совершенно естественным образом приводит на ум Шпенглера с его «Закатом Европы», трагическую пьесу Гауптмана «Перед заходом солнца», где этот заход прямо ассоциируется с увяданием, умиранием и, наконец, смертью — пусть и увенчивающей собой последний бурный всплеск жизни в сердце старика.

Да и существовала же, в конце концов, целая философия заката, восходившая к тем первозданным временам, когда с последним длинным косым лучом заходящего солнца человек оказывался наедине с враждебной тьмой ночи.

Не говоря уж о том, что с сотворения мира рай помещался на востоцех, а когда человек преступил заповедь, Создатель изгна его, и всели прямо Рая сладости (Быт.3:23-24), то есть на западе. «Распятый Господь, — пишет святитель Игнатий (Брянчанинов), — взирал к западу от востока, и мы, устремляя взоры к нему, кланяемся на восток».

…Все встало на свои места, все примирилось и сошлось, когда я впервые прочла (а не услышала на службе: поёмые слова, в отличие от чтомых, разобрать трудно, а именно прочла) дивный «Свете Тихий».

Свете Тихий святыя славы Безсмертнаго Отца Небеснаго, Святаго, Блаженнаго, Иисусе Христе! Пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний, поем Отца, Сына и Святаго Духа, Бога. Достоин еси во вся времена пет быти гласы преподобными, Сыне Божий, живот даяй; темже мир Тя славит.

…Однажды на вечерне мой взгляд упал на свитер стоявшего впереди и несколько наискосок молодого мужчины: в закатном луче, преломившемся в стекле витража, свитер этот, только что черный, стал изумрудным. Отклонила голову чуть в сторону — снова черный.

Вот и с закатами так же: все зависит от угла зрения. Иной раз посмотришь на заходящее солнце — и так грустно станет, так печально. Взглянешь еще раз — и «узришь» в нем «мысль Божию», и возблагодаришь Господа за одно то, что еще раз видевше свет вечерний. Свете Тихий.

Источник

Что может делать один луч солнца