Если Вселенная не возвращает человека в вашу жизнь, просто доверьтесь ей
Доверьтесь звездам, которые надеются, что вы засияете рядом с кем-то другим, а не будете тратить время на ожидание своего бывшего лишь потому, что вам кажется – никто другой не сможет заменить его.
Доверьтесь Луне, которая освещает небо каждую ночь. Пусть она вдохновит вас на то, чтобы осветить вашу собственную тьму. Посмотрите вверх и подумайте, что там есть кто-то, кто заботится за вас. Посмотрите вверх и подумайте о том, что однажды вы найдете дорогу домой. Посмотрите вверх и подумайте о том, что за пределами вашей спальни и мыслей в голове вас ждет целый мир.
Доверьтесь небу, которое продолжает свое движение сквозь дожди и бури. Помните, ваши бури тоже пройдут, и вы увидите свет нового дня. Помните, это вовсе не конец света, если кто-то ушел. Помните, что иногда вам необходим дождь, который очистит и исцелит душу и вернет ее к жизни.
Доверьтесь Солнцу, которое знаменует начало нового дня. Доверьтесь своей способности начать все сначала и двигаться дальше. Чтобы снова обрести себя. Чтобы написать новую главу. Вам не стоит зацикливаться на одной главе или одном финале. Вы всегда можете начать все заново, пока ваше сердце остается открытым для вдохновения. Вы всегда найдете свет. Вы всегда найдете повод просыпаться каждое утро и с верой в своем сердце.
Доверьтесь Всевышнему. Доверьтесь его времени. Доверьтесь его решениям. Доверьтесь его воле. Помните, он сделает так, чтобы ваши мечты сбылись, когда придет время. Помните, что если он не возвращает кого-то в вашу жизнь, то, значит, этот человек не предназначался для вас. Доверяйте всем тем путям, благодаря которым замечательные события приходят в вашу жизнь, чтобы сделать ее лучше.
Когда Вселенная не возвращает этого человека вам, она просит вас прекратить его напрасные поиски и вместо этого найти себя.
Она просит вас изменить свою жизнь. Это приведет вас в по-настоящему прекрасное место. Место, где вы сможете стать собственным героем. Дом, который вы никогда даже и не мечтали найти.
Может быть, Вселенная хочет научить вас тому, что все, что вам нужно прямо сейчас, – это вы сами. Она желает, чтобы вы знали, что достойны всего самого лучшего, даже если рядом с вами сейчас нет того человека, который мог бы сказать об этом.
Новое видео:
Источник
Доверилась ему при луне
Няня
Его не знаю.
Джульетта
Так пошли узнать.
И если он женат, не дай-то боже,
То мне могила будет брачным ложем.
Няня
Его зовут Ромео, он Монтекки,
Сын вашего заклятого врага.
Джульетта
Он сын врага — а я его люблю.
Он сын врага — зачем мне это знать?
Я только об одном сейчас молю:
Дай бог его еще раз увидать!
Няня
Чего ты там бормочешь?
Джульетта
Я? Да так,
Какая-то мелодия, пустяк.
(Из дома зовут: «Джульетта!»)
Няня
Сейчас идем. Красавица, очнись!
Пора ложиться, гости разошлись.
Пролог
Хор
Забыто все. Увяла без ответа
Былая страсть — ее простыл и след.
Осталась только милая Джульетта,
Которой в целом свете лучше нет!
Теперь Ромео ею увлечен
И опьянен ее очарованьем,
Но на вражду с их родом обречен,
И ей судьба готовит испытанья.
Он враг и сын врага, а значит, к ней
Ему почти немыслимо добраться,
А для нее во много раз трудней
Устроить так, чтоб с милым повстречаться.
Но двум влюбленным море по колено —
Они найдут друг друга непременно.
АКТ 2
Сцена 1
(Верона. Улочка за стеной сада Капулетти.)
(Входит Ромео)
Ромео
Куда пойду я, если сердце здесь?
Прощай, земля! Пора на небо лезть.
Влезает на стену и спрыгивает с другой стороны.
(Входят Бенволио и Меркуцио)
Бенволио
Ау! Ромео! Где ты?
Меркуцио
Он, хитрец,
Давно уж дома дрыхнет — вот подлец!
Бенволио
Нет, эту стену он на приступ брал.
Меркуцио, а ты б его позвал!
Меркуцио
Ромео! Где же ты, герой-любовник?!
Скажи, что ты живой, по крайне мере:
Одна лишь рифма — и с меня довольно,
Любовь мне только с чем-нибудь срифмуй,
Замолви слово ветреной Венере,
Придумай кличку Купидону-крошке,
Подстроившему, чтоб на босоножке
Женился сам великий Кофетуй!
Не взглянет, не вздохнет, не шелохнется —
Он сдох. Пусть дух его нам отзовется!
Прекрасными глазами Розалины,
Высоким лбом, медовыми устами,
Изящной ножкой, легким трепетаньем
Бедра и близ лежащими местами
Молю тебя, яви нам образ свой!
Бенволио
Я думаю, он страшно разозлен.
Меркуцио
На что? Ну в том бы был еще резон,
Когда б к его любимой на балкон
Я души посторонние сзывал, —
Тогда я был бы форменный нахал.
Но нет, благие помыслы мои
Невинны и чисты, черт побери!
Я для того лишь вспомнил о любви,
Чтоб дух его вернуть с небес на землю.
Бенволио
Он скрылся, зверю дикому под стать
И утешеньям влажной ночи внемлет.
Любовь слепа, и ночь ей благодать.
Меркуцио
Была б слепа — не попадала б в цель,
Приятель наш сидит теперь и ждет,
Что с дерева любимая к нему
В объятья упадет, как спелый плод,
Раскрывший мякоть нежную тому,
Что у бедняги спереди растет.
Прощай, Ромео, свидимся на днях,
А мне пора домой в родную койку —
Прохладно спать ложиться на камнях.
Ну что, пошли отсюда?
Бенволио
Да. Зачем
Искать того, кто найден быть не хочет?
Сцена 2
Там же. Сад Капулетти.
Ромео
Кто ран не знал, над раною хохочет.
Наверху в окне появляется Джульетта.
Но что за проблеск света в том окне?
Так это же рассвет, а солнце — это
Моя Джульетта. Солнышко, взойди,
Чтоб смерть пришла завистливой луне.
Она от злости вся позеленела —
Ты белизной затмить ее сумела,
Хотя сама из лунной ночи родом,
Но девственный наряд луны холодной
Сними — одни глупцы лишь ходят в нем.
Да, это ты, любимая моя!
Ах, знала бы она о том, как я
Влюблен. Она о чем-то говорит,
Но звука нет. Заговорю в ответ.
Как я самонадеян — не со мной
Беседует она во тьме ночной.
Две яркие звезды с небес упали
И умоляли, чтоб ее глаза,
Как две звезды, на небе засияли.
Ах, если б было так, то звездный блеск
В сравнении с румянцем этих щек
Поблек бы, словно лампы огонек
При свете дня, и глаз ее огонь
Светил бы сквозь воздушное пространство
Так, что, забыв про ночь, запели б птицы!
Ты оперлась рукою на ладонь.
Ах, быть бы мне перчаткой на руке —
Я б поцелуй оставил на щеке.
Джульетта
Ах, боже мой!
Ромео
Она заговорила.
Не умолкай, мой ангел! Ярким светом
Ты озаряешь эту ночь, подобно
Крылатому посланнику богов
Над головами удивленных смертных,
Что широко открытыми глазами
Следят, как он парит под небесами
Вдоль медленно плывущих облаков.
Джульетта
Ну почему, Ромео, ты Ромео?
Забудь отца и имя позабудь!
А если нет — моим любимым будь —
И я не буду больше Капулетти.
Ромео
(В сторону)
Послушать дальше. Или ей ответить?
Джульетта
Мы с именем твоим враги навеки,
Но ты есть ты, а вовсе не Монтекки!
Что в имени Монтекки? Разве ты
Без рук, без ног, без головы, лишенный
Природной красоты? Что значит имя?
Все так же сладок розы аромат,
Когда другое имя ей дано.
Ромео, как его ни назови,
Моей любви достоин все равно!
Прошу, забудь об имени — оно
Не для того, которого люблю.
И всю меня бери взамен.
Ромео
Ловлю
На слове. Назови меня любимым —
Я поменяю имя, и Ромео
Уж больше мне не быть.
Джульетта
Кто ты такой,
Во тьме ночной мою святую тайну
Подслушавший случайно?
Ромео
Сам не знаю,
Ни кто я есть, ни как меня зовут.
Мне ненавистно имя, что пророчит
Тебе беду, я разорвал бы в клочья
Листок бумаги с именем моим.
Джульетта
И сотни слов мы не сказали с ним,
Но голос мне знаком. Святая Дева!
Так не Монтекки ты и не Ромео?
Ромео
Ни тот и ни другой, раз эти оба
Твои враги до гроба.
Джульетта
Объясни,
Как мог ты оказаться здесь. Вдоль сада
Высокая ограда. Попадись
Ты одному из родичей моих —
Тебя давно бы не было в живых.
Ромео
Я прилетел сюда на легких крыльях
Любви — она не ведает преград.
Она на все возможное пойдет.
Что мне за дело до твоей родни?
Джульетта
Тебя убьют, как только здесь найдут.
Ромео
Твои глаза опасней двадцати
Стальных клинков. Один твой нежный взгляд
Меня бы спас от всех моих врагов.
Джульетта
Молюсь, чтоб ты остался незамечен.
Ромео
Я в саван темной ночи завернусь.
А смерти я, родная, не боюсь.
Уж лучше распроститься с жизнью разом,
Чем истощиться, мучаясь отказом.
Джульетта
Кто указал тебе дорогу в сад?
Ромео
Меня вела любовь, как наугад.
Я не рожден морским быть капитаном,
Но даже за далеким океаном
Тебя нашел бы я в чужой земле
И в даль умчал на легком корабле.
Джульетта
Не будь мое лицо под маской ночи,
Я б покраснела от стыда за то,
Что ты услышал. Я была бы рада
Быть строгою с тобой и отрицать
Все сказанное мной — но прочь приличья!
Скажи мне прямо — любишь или нет?
Не сомневаюсь, ты ответишь «да»
И я поверю. Но не надо клятв!
Над ними сам Юпитер, говорят,
Смеется. Благородный мой Ромео!
Уж если любишь — будь со мною честен.
А думаешь, что я легко доступна —
Обижусь и, пожалуй, откажу,
Но если нет, то я принадлежу
Тебе навеки. Честно говоря,
Я слишком влюблена, синьор Монтекки.
Ты мог не то подумать про меня.
Доверься мне, ведь я честней, ей-богу,
Чем умницы, что строят недотрогу.
Я слишком быстро страсти уступила,
Но все, о чем я нынче говорила —
Святая правда, так что извини
И не прими доверчивость мою
За неразборчивость в любви.
Ромео
Клянусь
Божественной луной, что в час ночной
Деревья покрывает серебром.
Джульетта
Нет, не клянись обманчивой луной
В любви до гроба деве молодой!
Иль будешь, как луна, непостоянен.
Ромео
А чем же мне поклясться?
Джульетта
А ничем
Самим собою — тем, кого отныне
Я, словно бога, буду почитать.
Ромео
Клянусь.
Джульетта
Не надо. Ты, конечно, радость
Моя, но договору между нами
Совсем не рада я. Все слишком скоро,
Внезапно, словно молнии отсвет,
Что вспыхнет — и не знаешь, то ли был он,
А то ли нет. Спокойной ночи, милый!
Бутон любви, созревший знойным летом,
Успеет распуститься пышным цветом.
Источник
М.А.Булгаков
МАСТЕР И МАРГАРИТА
Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна
Волшебные черные кони и те утомились и несли своих всадников медленно, и неизбежная ночь стала их догонять. Чуя ее за своею спиною, притих даже неугомонный Бегемот и, вцепившись в седло когтями, летел молчаливый и серьезный, распушив свой хвост. Ночь начала закрывать черным платком леса и луга, ночь зажигала печальные огонечки где-то далеко внизу, теперь уже неинтересные и ненужные ни Маргарите, ни мастеру, чужие огоньки. Ночь обгоняла кавалькаду, сеялась на нее сверху и выбрасывала то там, то тут в загрустившем небе белые пятнышки звезд.
Ночь густела, летела рядом, хватала скачущих за плащи и, содрав их с плеч, разоблачала обманы. И когда Маргарита, обдуваемая прохладным ветром, открывала глаза, она видела, как меняется облик всех летящих к своей цели. Когда же навстречу им из-за края леса начала выходить багровая и полная луна, все обманы исчезли, свалилась в болото, утонула в туманах колдовская нестойкая одежда.
Вряд ли теперь узнали бы Коровьева-Фагота, самозванного переводчика при таинственном и не нуждающемся ни в каких переводах консультанте, в том, кто теперь летел непосредственно рядом с Воландом по правую руку подруги мастера. На месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробьевы горы под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом. Он уперся подбородком в грудь, он не глядел на луну, он не интересовался землею под собою, он думал о чем-то своем, летя рядом с Воландом.
— Почему он так изменился? — спросила тихо Маргарита под свист ветра у Воланда.
— Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил, — ответил Воланд, поворачивая к Маргарите свое лицо с тихо горящим глазом, — его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал. Но сегодня такая ночь, когда сводятся счеты. Рыцарь свой счет оплатил и закрыл!
Ночь оторвала и пушистый хвост у Бегемота, содрала с него шерсть и расшвыряла ее клочья по болотам. Тот, кто был котом, потешавшим князя тьмы, теперь оказался худеньким юношей, демоном-пажом, лучшим шутом, какой существовал когда-либо в мире. Теперь притих и он и летел беззвучно, подставив свое молодое лицо под свет, льющийся от луны.
Сбоку всех летел, блистая сталью доспехов, Азазелло. Луна изменила и его лицо. Исчез бесследно нелепый безобразный клык, и кривоглазие оказалось фальшивым. Оба глаза Азазелло были одинаковые, пустые и черные, а лицо белое и холодное. Теперь Азазелло летел в своем настоящем виде, как демон безводной пустыни, демон-убийца.
Себя Маргарита видеть не могла, но она хорошо видела, как изменился мастер. Волосы его белели теперь при луне и сзади собирались в косу, и она летела по ветру. Когда ветер отдувал плащ от ног мастера, Маргарита видела на ботфортах его то потухающие, то загорающиеся звездочки шпор. Подобно юноше-демону, мастер летел, не сводя глаз с луны, но улыбался ей, как будто знакомой хорошо и любимой, и что-то, по приобретенной в комнате N 118-й привычке, сам себе бормотал.
И, наконец, Воланд летел тоже в своем настоящем обличье. Маргарита не могла бы сказать, из чего сделан повод его коня, и думала, что возможно, что это лунные цепочки и самый конь — только глыба мрака, и грива этого коня — туча, а шпоры всадника — белые пятна звезд.
Так летели в молчании долго, пока и сама местность внизу не стала меняться. Печальные леса утонули в земном мраке и увлекли за собою и тусклые лезвия рек. Внизу появились и стали отблескивать валуны, а между ними зачернели провалы, в которые не проникал свет луны.
Воланд осадил своего коня на каменистой безрадостной плоской вершине, и тогда всадники двинулись шагом, слушая, как кони их подковами давят кремни и камни. Луна заливала площадку зелено и ярко, и Маргарита скоро разглядела в пустынной местности кресло и в нем белую фигуру сидящего человека. Возможно, что этот сидящий был глух или слишком погружен в размышление. Он не слыхал, как содрогалась каменистая земля под тяжестью коней, и всадники, не тревожа его, приблизились к нему.
Луна хорошо помогала Маргарите, светила лучше, чем самый лучший электрический фонарь, и Маргарита видела, что сидящий, глаза которого казались слепыми, коротко потирает свои руки и эти самые незрячие глаза вперяет в диск луны. Теперь уж Маргарита видела, что рядом с тяжелым каменным креслом, на котором блестят от луны какие-то искры, лежит темная, громадная остроухая собака и так же, как ее хозяин, беспокойно глядит на луну.
У ног сидящего валяются черепки разбитого кувшина и простирается невысыхающая черно-красная лужа.
Всадники остановили своих коней.
— Ваш роман прочитали, — заговорил Воланд, поворачиваясь к мастеру, — и сказали только одно, что он, к сожалению, не окончен. Так вот, мне хотелось показать вам вашего героя. Около двух тысяч лет сидит он на этой площадке и спит, но когда приходит полная луна, как видите, его терзает бессонница. Она мучает не только его, но и его верного сторожа, собаку. Если верно, что трусость — самый тяжкий порок, то, пожалуй, собака в нем не виновата. Единственно, чего боялся храбрый пес, это грозы. Ну что ж, тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит.
— Что он говорит? — спросила Маргарита, и совершенно спокойное ее лицо подернулось дымкой сострадания.
— Он говорит, — раздался голос Воланда, — одно и то же, он говорит, что и при луне ему нет покоя и что у него плохая должность. Так говорит он всегда, когда не спит, а когда спит, то видит одно и то же — лунную дорогу, и хочет пойти по ней и разговаривать с арестантом Га-Ноцри, потому, что, как он утверждает, он чего-то не договорил тогда, давно, четырнадцатого числа весеннего месяца нисана. Но, увы, на эту дорогу ему выйти почему-то не удается, и к нему никто не приходит. Тогда, что же поделаешь, приходится разговаривать ему с самим собою. Впрочем, нужно же какое-нибудь разнообразие, и к своей речи о луне он нередко прибавляет, что более всего в мире ненавидит свое бессмертие и неслыханную славу. Он утверждает, что охотно бы поменялся своею участью с оборванным бродягой Левием Матвеем.
— Двенадцать тысяч лун за одну луну когда-то, не слишком ли это много? — спросила Маргарита.
— Повторяется история с Фридой? — сказал Воланд, — но, Маргарита, здесь не тревожьте себя. Все будет правильно, на этом построен мир.
— Отпустите его, — вдруг пронзительно крикнула Маргарита так, как когда-то кричала, когда была ведьмой, и от этого крика сорвался камень в горах и полетел по уступам в бездну, оглашая горы грохотом. Но Маргарита не могла сказать, был ли это грохот падения или грохот сатанинского смеха. Как бы то ни было, Воланд смеялся, поглядывая на Маргариту, и говорил:
— Не надо кричать в горах, он все равно привык к обвалам, и это его не встревожит. Вам не надо просить за него, Маргарита, потому что за него уже попросил тот, с кем он так стремится разговаривать, — тут Воланд опять повернулся к мастеру и сказал: — Ну что же, теперь ваш роман вы можете кончить одною фразой!
Мастер как будто бы этого ждал уже, пока стоял неподвижно и смотрел на сидящего прокуратора. Он сложил руки рупором и крикнул так, что эхо запрыгало по безлюдным и безлесым горам:
— Свободен! Свободен! Он ждет тебя!
Горы превратили голос мастера в гром, и этот же гром их разрушил. Проклятые скалистые стены упали. Осталась только площадка с каменным креслом. Над черной бездной, в которую ушли стены, загорелся необъятный город с царствующими над ним сверкающими идолами над пышно разросшимся за много тысяч этих лун садом. Прямо к этому саду протянулась долгожданная прокуратором лунная дорога, и первым по ней кинулся бежать остроухий пес. Человек в белом плаще с кровавым подбоем поднялся с кресла и что-то прокричал хриплым, сорванным голосом. Нельзя было разобрать, плачет ли он или смеется, и что он кричит. Видно было только, что вслед за своим верным стражем по лунной дороге стремительно побежал и он.
— Мне туда, за ним? — спросил беспокойно мастер, тронув поводья.
— Нет, — ответил Воланд, — зачем же гнаться по следам того, что уже окончено?
— Так, значит, туда? — спросил мастер, повернулся и указал назад, туда, где соткался в тылу недавно покинутый город с монастырскими пряничными башнями, с разбитым вдребезги солнцем в стекле.
— Тоже нет, — ответил Воланд, и голос его сгустился и потек над скалами, — романтический мастер! Тот, кого так жаждет видеть выдуманный вами герой, которого вы сами только что отпустили, прочел ваш роман. — Тут Воланд повернулся к Маргарите: — Маргарита Николаевна! Нельзя не поверить в то, что вы старались выдумать для мастера наилучшее будущее, но, право, то, что я предлагаю вам, и то, о чем просил Иешуа за вас же, за вас, — еще лучше. Оставьте их вдвоем, — говорил Воланд, склоняясь со своего седла к седлу мастера и указывая вслед ушедшему прокуратору, — не будем им мешать. И, может быть, до чего-нибудь они договорятся, — тут Воланд махнул рукой в
сторону Ершалаима, и он погас.
— И там тоже, — Воланд указал в тыл, — что делать вам в подвальчике? — тут потухло сломанное солнце в стекле. — Зачем? — продолжал Воланд убедительно и мягко, — о, трижды романтический мастер, неужто вы не хотите днем гулять со своею подругой под вишнями, которые начинают зацветать, а вечером слушать музыку Шуберта? Неужели ж вам не будет приятно писать при свечах гусиным пером? Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула? Туда, туда. Там ждет уже вас дом и старый слуга, свечи уже горят, а скоро они потухнут, потому что вы немедленно встретите рассвет. По этой дороге, мастер, по этой. Прощайте! Мне пора.
— Прощайте! — одним криком ответили Воланду Маргарита и мастер. Тогда черный Воланд, не разбирая никакой дороги, кинулся в провал, и вслед за ним, шумя, обрушилась его свита. Ни скал, ни площадки, ни лунной дороги, ни Ершалаима не стало вокруг. Пропали и черные кони. Мастер и Маргарита увидели обещанный рассвет. Он начинался тут же, непосредственно после полуночной луны. Мастер шел со своею подругой в блеске первых утренних лучей через каменистый мшистый мостик. Он пересек его. Ручей остался позади верных любовников, и они шли по песчаной дороге.
— Слушай беззвучие, — говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами, — слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, — тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак, ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я.
Так говорила Маргарита, идя с мастером по направлению к вечному их дому, и мастеру казалось, что слова Маргариты струятся так же, как струился и шептал оставленный позади ручей, и память мастера, беспокойная, исколотая иглами память стала потухать. Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя. Этот герой ушел в бездну, ушел безвозвратно, прощенный в ночь на воскресенье сын короля-звездочета, жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат.
Источник