Элейн эванс заменяющая солнце

Заменяющая солнце
Элейн Эванс

Эта история началась ещё в далёком 1950 году, в несравненном городе Париже. Страшная трагедия разрушила семью, оставив горе и шрамы на руках маленькой девочки. Течение времени переносит нас в Западную Вирджинию, где ещё одна героиня, светлая, ранимая художница Мария будет вести борьбу с тёмными демонами, поедающими её душу и только любовь настоящая, первая, сможет пролить солнечный свет в её мир.

Малышке Лори вот-вот исполнится пять лет и сейчас она была такой хорошенькой, что порою я не верила, что это моя дочь. Словно фарфоровая куколка с витрины магазина, мой ангел смотрел на меня своими изумрудными глазами, которые ещё совсем недавно были синего цвета. Волосы её забавно вились, кудряшки обрамляли светлую головку, спадая до плеч. Я любила её больше жизни, она была моим воздухом, моей волей к жизни. После того как Гейб погиб в сорок четвертом я узнала, что беременна, а он так и не успел испытать это счастье со мной.

Выглянув в окно, я столкнулась с уже привычной серостью этого, когда-то такого величественного города. Стояла жаркая и душная весна, но мне все казалось, что сейчас глухая осень и день точь-в-точь как тот, когда я покинула стены родного дома. Париж был не тем городом каким был до войны и это было совершенно понятно, как и добрая часть Европы сейчас он переживал не лучшие времена. После долгой оккупации город кажется вздохнул с облегчением, но всё же он чувствовал, что утратил что-то очень ценное и ему не вернуть былого величия. Но я верила, что мой Париж скоро вновь воспрянет духом, как и я сама. Вернувшись спустя пять лет с грудным ребёнком на руках, я знала, что я дома.

«Сердца на войне обречены» напутствовала меня мать прощаясь, когда осенью тридцать девятого года я, желая выполнить гражданский долг, отправилась на фронт военной медсестрой. Европа сотрясалась от молниеносного блицкрига и нас сразу же перебросили на фронт близ Польши.

О как сильно была права моя мама. Каждый день сражаясь за жизнь, встречая смерть лицом к лицу все чувства накалены до предела, вокруг тебя разносятся стоны, плач, мольбы о помощи, прекращении страданий и о скорой смерти, именно тогда я повстречала Гейба. Наша встреча была внезапной, будто порыв холодного ветра засушливым жарким днем. Он был ранен, пулевое ранение, но к счастью сквозное, в день нашей встречи я ассистировала доктору Граню`, пока Гейб без анестезии мужественно зажав зубами твёрдый жгут смотрел прямо перед собой, не издав ни звука. Я почувствовала, что должна взять его за руку в тот момент, а он сжал её и пристально посмотрел в мои глаза и я не смела отвести взгляда или же отдернуть ладонь, которую он так сильно сжимал, отчего на руке появился фиолетовый синяк.

Я была влюблена в него с первой секунды. Зеленые глаза прожгли меня насквозь сбив дыхание, сбив сердечный ритм, я думала о нём днём и ночью, молясь Деве, чтобы он вернулся живым и здоровым.

С Гейбом у нас сразу образовалась невидимая связь. Он появлялся и исчезал ничего не объясняя. Но дни, когда он придёт я точно чувствовала. Ветер становился другим, более ласковым, краски вокруг пылали ярче, а сердце с самого пробуждения билось чаще обычного. Я знала, что увижу его сегодня. Гейб находил меня среди туманов пыли, под небом, освещённым искрами разорванных снарядов, он находил меня вопреки всему. Наши встречи были недолгими, но яркими как вспышки огнестрельного оружия в ночи. В ту редкую свободную минуту, что мне удавалось выкроить, мы гуляли, я всегда крепко держала его за руку, смело шагая чуть позади и лицезря широкую спину моего светловолосого солдата. Мы болтали обо всём на свете, о музыке, поэзии, кино. Но я не знала ни его настоящего имени ни откуда он был родом, понимая, что это опасно. Гейб дал это понять ещё при первой встрече, когда я попыталась узнать о его родном городе. Лицо его сделалось не проникновенным, он заслонился от меня маской, наподобие тех, которые надевают в театре масок «Но» в Японии, а после он быстро сменил тему и вновь исчез на несколько месяцев.

По ночам, когда становилось особенно страшно, я думала о нём, о том взаимны ли наши чувства и молилась, чтобы Гейб вновь вернулся ко мне.

Я никогда не боялась смерти и вступила в добровольцы даже не задумываясь, увидев однажды листовку с призывом, возвращаясь из медицинской школы. Так поступили не все в моей семье, моя старшая сестра с детства была очень циничной и корыстной особой, нашей матери пришлось нелегко из-за её капризов, а также дикого рвения пробиться в люди. Элли хотела стать эстрадной певицей и у неё действительно был талант к пению, вот только характер всё портил. Но это отдельная история. Когда наша матушка услышала о том, что я собираюсь отправится на фронт в качестве военной медсестры она проплакала всю ночь, но увидев ясную решимость в моих глазах отпустила меня с улыбкой. Элли же напротив посчитала эту затею бессмысленной.

Я покинула стены родного дома в ноябре, как только общественность стала осознавать, что война — реальна, что все действительно происходит. Я не могла просто сидеть сложа руки, сердце рвалось из груди на встречу жизни.

Мать писала мне письма по началу рассказывая, что весь Париж охвачен волнениями скорой приближающейся угрозы, немцы вели так называемую странную войну, выжидая наилучшего момента наступить, всё вокруг ей казалось таким странным, не только люди, но и в воздухе было что-то необычное. Иногда, открывая окошко, можно было услышать слегка кисловатый, почти хвойный запах пороха. Игра разума началась ещё до начала войны с Францией.

В июне ситуация на западе Европы сильно обострилась, вскоре Париж и вся северная часть Франции, проиграв сражение врагу и потеряв больше ста тысяч солдат, были оккупированы немцами. Они сразу же навели свои порядки в Париже, присваивая всё на своём пути и переименовывая улицы, формировали новое государство. Узнав об этом я горько плакала, не имея возможности получать вестей из дома, справится о здоровье матери и сестры. Я следила за всеми новостями, стараясь быть в курсе того, что происходило на родных Елисейских полях. Быть вдали от дома — это всегда нелегко, а находясь на линии фронта, помогая раненным солдатам, постоянно слыша мольбы о помощи, я искала в них голоса своих родных и сотрясалась от ужаса, видя какие увечья наносит война всему живому. Тогда я ещё не знала, как обстояли дела в оккупированном Париже и других территориях Франции.

А сейчас мы жили втроем в нашей старой квартирке близ парка Монсо, я, Элли и Лори. Мама скончалась от воспаления лёгких в сорок третьем году, что было для меня сильнейшим ударом, когда я вернулась домой. Не могу сказать, что сестра приняла нас с особым энтузиазмом. Она быстро отметила, что я вернулась без мужа, а значит моя жизнь раз и навсегда сломана. Я конечно же так не считала.

Трудно было сказать, отразилась ли эта война хоть как-то на мировоззрении Элли. Матушка часто повторяла ей «Весь мир не лежит у твоих ног», на что старшая сестра парировала «Мир — может быть и нет, а Париж — будет». На книжной полке в её комнате стояло несколько новых наград с песенных конкурсов, я отчётливо видела гравировку на бронзовых статуэтках «22 апреля 1942 год», «9 февраля 1943 год», отчего я сделала вывод, что жизнь Элизабет в оккупированном фашистами Париже никак не переменилась и не отличалась от той, прежней. Следовательно, сестра оставалась той же Элли, какой я помнила её, сильной и независимой, упорной и дерзкой, холодной и порой беспощадной.

Сестра меняла ухажёров как перчатки, которых у неё к слову было очень много, к любому туалету всегда находилась подходящая пара. Я не успевала следить за этим калейдоскопом, а также нарочно не запоминала их имён, стараясь огородить себя и дочь от посторонних. Работая в больнице святого Марка неполный день, я спешила домой к дочке, так как Лори могла быть под присмотром только пока сестра занимается своим утренним туалетом до полудня. Лори нравилось наблюдать за тётей, её привлекали блестящие украшения, тюбики губной помады и жгуты для бигуди. Элли же в свою очередь не выказывала никаких особых чувств к ребёнку, но и не отталкивала её, разговаривая с малышкой на равных, обсуждая какие серьги лучше гармонируют с платьем, подаренным её новым кавалером. Меня ничуть не смущала такая связь между тётей и племянницей, я верила, что сестра ни за что бы ни причинила вред ребёнку.

Вернувшись домой к полудню, я увидела Элли в одном из её многочисленных шёлковых халатов на запахе с вышивкой, она уже была причёсана и нанесла макияж, её каштановые локоны аккуратно спадали до плеч, а ярко-красная помада на губах просто кричала на бледной, почти прозрачной кожей. Всё же после войны она изменилась, стала намного стройнее. Я бы даже сказала, что она исхудала. Для меня это оставалось загадкой, ведь каждый вечер, по её словам, она ужинала в лучших ресторанах Парижа. Но даже не смотря на её худобу, быстро взглянув в зеркало у входа, увидев себя в тёмно-синем платье ниже колена с карманами и наспех заколотыми за ушами волосами, я почувствовала, что являюсь лишь бледной тенью Элли. Глаза словно серые мыши прятались на бледном лице, а в уголках уже появились морщинки, не скрывая усталости прожитых лет.

Сестра радостно хлопнула в ладоши увидев меня. Моя дочь сидела рядом у её ног, в лаковых туфлях Элли, которые были ей далеко не по размеру, она радостно улыбалась, глядя на меня.

— Мамочка! — Чистый детский голосочек придал мне мужества, которое мне явно понадобится, ведь сестра уже морщила лоб, что не предвещало ничего хорошего.

— Ну наконец, за мной вот-вот заедут — с нескрываемым раздражением сказала она.

Я улыбнулась Лори и не глядя на сестру подошла и дала ей руку, помогая подняться.

— Пойдем, милая, не будем мешать тёте Элли ждать гостей. — Маленькая модница кое—как сумела подняться в своей уж очень красивой, но большой обуви.

— Да, мам — ответила она и обняла мои ноги. — Я красивая? — Девочка внимательно посмотрела на меня снизу.

— Конечно! Ты самая красивая девочка в целом Париже! — Сказав это, я сделала вид, что не заметила, как сестра закатила глаза. — И тебе пока рано краситься, — достав свой носовой платок из кармана, я принялась вытирать неаккуратно накрашенные маленькие губки своей дочери, — и никакие украшения тебе не нужны, — на шее у девочки красовалась втрое намотанная нитка жемчуга, — ведь ничего не красит тебя лучше улыбки. — С этими словами я поцеловала Лори в щёку, но малышка всё ещё не была довольна ответом.

— Но я хочу быть как тётя Элли! — Вскрикнула девочка. Такого поведения у дочери мне не приходилось наблюдать, про себя я сделала вывод, что Элизабет уже стала плохо влиять на её воспитание. А это значит, что мне придется искать няню, на которую у меня абсолютно не было средств. Вздохнув я снова обратила внимание на сестру, она победно улыбалась, глядя на ребёнка, а затем перевела взгляд на меня. Мы обе молчали, и правая бровь Элли вопросительно поползла вверх.

— Что-нибудь не так? — Язвительно спросила она. Мне хотелось ей сказать, что не так, мне многое хотелось прояснить, но я не смела ругаться с ней при ребёнке, тем более Лори её очень любила и могла неправильно всё воспринять. Но сестра не унималась.

— Видишь? Твоя дочь хочет быть похожей на меня, а не на свою мать неудачницу! — Она хлопнула в ладоши, а мои глаза должно быть налились кровью от гнева. Сжав кулаки, я открыла рот, чтобы возразить на хамство сестры, я хотела спросить прежде всего, что же такого в жизни сделала она чтобы считать себя удачливее меня? И в этот момент в дверь позвонили.

Элизабет метнула на себя в зеркало оценивающий взгляд и инстинктивно поправив причёску ринулась к двери, быстрым, но грациозным шагом.

На пороге оказался мужчина с квадратным свертком в руках, на нём были фетровая коричневая шляпа, костюм цвета слоновой кости, и идеально белая накрахмаленная рубашка. Я сразу определила, что этот кавалер Элли был птицей высокого полёта, где она умудрилась с ним познакомиться для меня оставалось загадкой, но так как мы все уже оказались в одном помещении, сестре пришлось представить и меня с дочерью.

— Моя младшая сестра и её дочь, Лори. — Щебетала Элли. Мужчина снял шляпу и передав сверток сестре подошел ко мне, галантно поцеловав руку. Я поёжилась, не считая пациентов в больнице другой мужчина не касался меня уже более пяти лет, смутившись, опустила глаза в пол, а Лори же наоборот, смотрела на нового знакомого сияющей улыбкой.

— Лори. — Малышка протянула ему руку, и я почувствовала, что готова провалиться под землю со стыда, кто научил её этому жесту?

Мужчина, улыбнувшись, поцеловал маленькую ручку моей дочери и наконец выпрямившись, представился.

— Джейкоб М. Бергер, — от него веяло уверенностью, что определённо сразу же привлекало внимание.

Отчего-то мороз побежал по моей коже, я почувствовала начало нового этапа. Что-то произошло с его приходом, в спине закололо, заныло предательством. Уходите, мысленно просила я, пока мужчина искренне и дружелюбно улыбался мне под пристальным и холодным взглядом моей старшей сестры.

Источник

Элейн Эванс
Заменяющая солнце

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается моим родным, любимым людям, друзьям, главным образом моим родителям, Нелли и Виктору

Глава 1. Париж, 1950 Год

Я покинула стены родного дома в ноябре, как только общественность стала осознавать, что война – реальна, что все действительно происходит. Я не могла просто сидеть сложа руки, сердце рвалось из груди на встречу жизни.

В июне ситуация на западе Европы сильно обострилась, вскоре Париж и вся северная часть Франции, проиграв сражение врагу и потеряв больше ста тысяч солдат, были оккупированы немцами. Они сразу же навели свои порядки в Париже, присваивая всё на своём пути и переименовывая улицы, формировали новое государство. Узнав об этом я горько плакала, не имея возможности получать вестей из дома, справится о здоровье матери и сестры. Я следила за всеми новостями, стараясь быть в курсе того, что происходило на родных Елисейских полях. Быть вдали от дома – это всегда нелегко, а находясь на линии фронта, помогая раненным солдатам, постоянно слыша мольбы о помощи, я искала в них голоса своих родных и сотрясалась от ужаса, видя какие увечья наносит война всему живому. Тогда я ещё не знала, как обстояли дела в оккупированном Париже и других территориях Франции.

Читайте также: Солнце за спинами туч

Трудно было сказать, отразилась ли эта война хоть как-то на мировоззрении Элли. Матушка часто повторяла ей «Весь мир не лежит у твоих ног», на что старшая сестра парировала «Мир – может быть и нет, а Париж – будет». На книжной полке в её комнате стояло несколько новых наград с песенных конкурсов, я отчётливо видела гравировку на бронзовых статуэтках «22 апреля 1942 год», «9 февраля 1943 год», отчего я сделала вывод, что жизнь Элизабет в оккупированном фашистами Париже никак не переменилась и не отличалась от той, прежней. Следовательно, сестра оставалась той же Элли, какой я помнила её, сильной и независимой, упорной и дерзкой, холодной и порой беспощадной.

– Мамочка! – Чистый детский голосочек придал мне мужества, которое мне явно понадобится, ведь сестра уже морщила лоб, что не предвещало ничего хорошего.

– Ну наконец, за мной вот-вот заедут – с нескрываемым раздражением сказала она.

Я улыбнулась Лори и не глядя на сестру подошла и дала ей руку, помогая подняться.

– Пойдем, милая, не будем мешать тёте Элли ждать гостей. – Маленькая модница кое—как сумела подняться в своей уж очень красивой, но большой обуви.

– Да, мам – ответила она и обняла мои ноги. – Я красивая? – Девочка внимательно посмотрела на меня снизу.

– Конечно! Ты самая красивая девочка в целом Париже! – Сказав это, я сделала вид, что не заметила, как сестра закатила глаза. – И тебе пока рано краситься, – достав свой носовой платок из кармана, я принялась вытирать неаккуратно накрашенные маленькие губки своей дочери, – и никакие украшения тебе не нужны, – на шее у девочки красовалась втрое намотанная нитка жемчуга, – ведь ничего не красит тебя лучше улыбки. – С этими словами я поцеловала Лори в щёку, но малышка всё ещё не была довольна ответом.

– Но я хочу быть как тётя Элли! – Вскрикнула девочка. Такого поведения у дочери мне не приходилось наблюдать, про себя я сделала вывод, что Элизабет уже стала плохо влиять на её воспитание. А это значит, что мне придется искать няню, на которую у меня абсолютно не было средств. Вздохнув я снова обратила внимание на сестру, она победно улыбалась, глядя на ребёнка, а затем перевела взгляд на меня. Мы обе молчали, и правая бровь Элли вопросительно поползла вверх.

– Что-нибудь не так? – Язвительно спросила она. Мне хотелось ей сказать, что не так, мне многое хотелось прояснить, но я не смела ругаться с ней при ребёнке, тем более Лори её очень любила и могла неправильно всё воспринять. Но сестра не унималась.

– Видишь? Твоя дочь хочет быть похожей на меня, а не на свою мать неудачницу! – Она хлопнула в ладоши, а мои глаза должно быть налились кровью от гнева. Сжав кулаки, я открыла рот, чтобы возразить на хамство сестры, я хотела спросить прежде всего, что же такого в жизни сделала она чтобы считать себя удачливее меня? И в этот момент в дверь позвонили.

– Моя младшая сестра и её дочь, Лори. – Щебетала Элли. Мужчина снял шляпу и передав сверток сестре подошел ко мне, галантно поцеловав руку. Я поёжилась, не считая пациентов в больнице другой мужчина не касался меня уже более пяти лет, смутившись, опустила глаза в пол, а Лори же наоборот, смотрела на нового знакомого сияющей улыбкой.

– Лори. – Малышка протянула ему руку, и я почувствовала, что готова провалиться под землю со стыда, кто научил её этому жесту?

Мужчина, улыбнувшись, поцеловал маленькую ручку моей дочери и наконец выпрямившись, представился.

– Джейкоб М. Бергер, – от него веяло уверенностью, что определённо сразу же привлекало внимание.

Глава 2. Мария

Западная Вирджиния, 1986 год

За дождевыми облаками

«Милая, проснись, нам пора в школу» воздушная, точно облачная мягкость сестринского голоса будоражила меня. Кажется, я почти что уловила запах её кожи, зажмурив веки посильнее, я надеялась задержать Аннет здесь рядом со мной на столько, на сколько это было возможно. Но открыв глаза, я увидела, что меня приветствовало лишь тихое и горькое молчание собственной комнаты. Аннет здесь нет. Я отвернулась к подушке и громко заплакала.

За окном стоял серый февраль, в этом месяце мне исполнилось 16 лет, и это первый день рождения, который я отказываюсь отмечать после побега сестры.

В саду тихо спали деревья, молчали искусственные фонтаны на подъездной дорожке. Спал и огромный могучий великан по центру, многолетний развесистый дуб. Всё ожидало весны, как и я сама.

Миссис Хипкинс встречала меня с завтраком. Как же пусто в этом доме без сестры. Сердце сжалось, я больше не могла обедать в этом зале, с каждым днём надежда, что сестра вернётся, угасала, и находиться за дубовым обеденным столом было невыносимо. Я часто вспоминала какие тёплые душевные вечера мы проводили тут вчетвером. Двое из нас были старшими, Маргарита и Фрэдерик, сейчас они оба переехали в город, где успешно заканчивают медицинский колледж, и мы с Аннет, две младшие сестры, непохожие внешне, но с одной душой на двоих. Но от беззаботных и счастливых дней в этом доме не осталось и следа. Мама уже давно не обедала вместе со мной, проводя почти всё время после исчезновения Аннет в своей комнате, пока отец пропадал на работе. Меня окружали бесчисленные комнаты и воспоминания, которые она оставила мне, в каждом уголке этого дома я видела лицо сестры и слышала её голос, почти что, погибая от тоски.

На столе меня ждала овсяная каша со свежими фруктами, стакан сока, и только что испеченные булочки с корицей. Миссис Хипкинс заботливо похлопала меня по плечу пригласив сесть за стол. Увидев свободное место рядом с собой, я вскочила как ошпаренная и схватив с собой несколько булочек бросилась прочь из дома. Дверь за мною громко хлопнула, словно негодуя за то, что я пренебрегла добротой нашей домработницы, которая растила меня с тех пор, как только я открыла глаза и увидела свет Божий. Как чужая, я покидала границы наших владений, несясь по узкой асфальтированной дорожке вниз, пробегая мимо окаменелых деревьев, протягивающих свои холодные сучья ко мне, чтобы схватить и удержать, как когда-то, возможно, они пытались удержать и Аннет, вот только не смогли. Оказавшись за пределами нашего дома, я смогла немного успокоиться, и теперь уже спокойно шагала в направлении школы.

Иногда меня посещают такие невообразимые чувства, словно крылья бабочки моё сердце трепещет в нетерпение, я чувствую, как что-то хочет вырваться наружу, в такие моменты, чтобы помочь этому осуществиться я беру свой альбом и карандаши, ощущая рождение новой мечты. Рисуя, я дышу. Все мои картины посвящены моей сестре, я часто вижу её улыбку в своих воспоминаниях, вот только на холсте не могу изобразить этого, на каждом рисунке моя любимая сестра стоит ко мне спиной, а её прекрасные волосы, цвета молочного шоколада развиваются на ветру. Аннет есть на всех моих рисунках, я надеюсь, что так она сможет почувствовать, как сильно мне её не достаёт, если вся вселенная связана между собой тонкими ниточками, я очень надеюсь, что мои чувства достигнут её.

В обеденный перерыв мне удалось найти подходящее место, где бы я могла в тайне порисовать. К слову, сегодня одноклассники были оживлённее обычного, но с исчезновением Аннет меня мало волновала школьная жизнь или другие люди, поэтому я не поинтересовалась, что их будоражило. Краем уха услышала о приходе нового преподавателя, и по слухам совсем молодого, не старше двадцати шести. Я вдохнула. И что он забыл в этой глуши?

Все учителя знали о нашей трагедии, и никто не заговаривал со мной без особой причины, словно боялись, что я пропаду так же бесследно, как и она. Надавливая на карандаш сильнее, я рисовала её убегающей вдаль, я не знала была ли она счастлива. Дождь шёл весь день не переставая, здесь на крыльце у запасного выхода я могла вдоволь насладится атмосферой, серое небо и звук капель с силой ударяющихся оземь, отскакивающих от поверхности издавали при этом особую мелодию, песню дождя.

– О, привет! Ты что здесь делаешь совсем одна? – Незнакомый голос позади вернул меня в реальность, я поёжилась и прижала альбом к себе, не решаясь обернуться.

Никто не должен видеть, как я рисую, или моя мать узнает об этом.

– Меня зовут Доминик Гаррисон, я новый учитель. – Он аккуратно присел со мною рядом и попытался заглянуть в глаза.

– Простите, – чуть заикаясь ответила я, ещё сильнее прижимая рисунки, карандаш хрустнул под давлением в моей руке, отчего моё сердце сжалось.

– Ты в порядке? Что это было? – Он обеспокоенно схватил меня за руку, отчего альбом и разломанный карандаш упали мне на колени и стали доступны его взору. Доминик держал моё запястье, улыбаясь, так что я позволила ему уловить мой потерянный взгляд.

– Не беспокойтесь обо мне, пожалуйста, – аккуратно высвободившись я закрыла альбом и с грустью собрала части карандаша.

– Очень красиво, правда, – он продолжал улыбаться, его улыбка была такой искренней, на секунду я даже перенеслась в прошлое, в те тёплые вечера в зимнем саду нашего особняка, когда мы с Аннет читали книги, играли в шарады, говорили о потаённом, и при этом искренне улыбались друг другу. – Позволишь? – Он потянулся за альбомом, отчего я непроизвольно отсела от него. Доминик удивился, но улыбка не сходила с его лица, учитель был в очках, но даже несмотря на это я заметила какие красивые у него глаза, цвета жжёного сахара, волосы слегка растрёпаны, оттенка какао, почти как у сестры. Что-то в этот момент боролось во мне, странные противоречия, отчего-то мне захотелось показать их ему. Рисунки. Аннет.

– Вот, – робко я подала ему альбом и села поближе, – меня зовут Мария.

– Очень приятно, Мария, – он бережно, словно драгоценность, листал страницы, по несколько минут молча разглядывая каждый рисунок, – думаю, ты очень талантлива, Мария.

Мария, Мария, то как он произносил моё имя вызывало во мне радость и тоску по родному сердцу. Уже давно никто не обращался ко мне так. Мария. Имя звучало по-особенному. Словно оно мне не принадлежало. Как будто девушку, что сидела рядом с нами звали Мария, а я наблюдала со стороны, как расцветает её лицо, и серые тучи начинают рассеиваться.

Когда альбом закончился он аккуратно закрыл его и передал мне в руки.

– Пожалуйста, никому не рассказывайте, – я умоляюще посмотрела на него. Доминик замер в изумлении, не ожидая подобной просьбы, но через мгновение черты его лица смягчились, и он вновь одарил меня своей улыбкой.

– Договорились, Мария. Это будет нашим секретом, – он подмигнул мне и поднявшись подал руку. Я колебалась несколько секунд глядя на него, а затем почувствовала, как кто-то подталкивает меня в спину, словно сестра, появившаяся из неоткуда хочет, что-то мне сказать этим жестом, я дала свою руку в ответ. Он был таким молодым, отчего трудно представить его учителем, меня поглощало смущение.

Позже я узнала, что мистер Гаррисон, наш новый классный руководитель, совсем недавно поселился в нашем маленьком городке и одноклассники поговаривали, что он будет жить у миссис О’Браян, её огромный дом простаивал уже много лет, муж скончался, а дети давно уехали в большой город, поэтому иногда она сдавала комнаты своего особняка нечастым заезжим туристам. Я знала этот дом прекрасно, с ним так же было связано многое, он стоял на окраине города, откуда открывался захватывающий вид на лес и горы. За её домом всегда была прекрасная, утопающая в различных цветах лужайка, где всё было охвачено матушкой природой, никаких заасфальтированных дорожек или декоративных фонтанов, как у нас в саду, при этом хозяйка дома ухаживала за растениями с особой любовью. Порою мне удавалось посидеть у неё на крыльце, там я могла рисовать хоть вечность, Мелинда никогда не выдавала меня матери. Ещё будучи маленькими девочками мы с Аннет часто ходили к ней в гости, чтобы попасть на чудесную лужайку. Если пройти вглубь двора ты уже оказывался в лесу, а там тебя поджидали приключения. Однажды, играя на лужайке мы с Аннет поспорили, как далеко мы могли бы зайти в лес за одну минуту. И громко считая в слух мы что было сил побежали на разглядывая пути вперёд, нашему удивлению не было предела, когда, закончив волшебный счёт мы оказались у заброшенной, но не потерявшей своего былого очарования, беседки. Коренья деревьев бережно обвивали её железные прутья, растения создавали причудливый узор, украшая давно увядшую и почти что облезшую краску. Нас на столько очаровало это место, что мы совершенно забыли о времени, и когда начало темнеть сильно испугались, сидя вместе в этой беседке мы крепко держались друг за друга, когда перед нами оказалась миссис О`Браян с фонарём в руках. Она выглядело испуганной и запыхавшейся. Нас привели домой, а затем навсегда запретили ходить в лес. Перед сном мы с Аннет сочиняли истории о той беседке, придумывали причудливые легенды о том, что для того, чтобы твоя любовь была вечной, нужно было привести туда объект своего обожания и пробыть там с ним до первых сумерек, как и мы с сестрой. Мы так много говорили об этом, что со временем стали верить в собственные сказки.

А сегодня я почему-то вспомнила об этом. Иногда мне удавалось сбежать из дома незамеченной, и тогда единственным местом где я могла уединиться и предаться своей страсти, рисованию, был именно тот дом. Вот только я больше никогда не ходила в лес без сестры. А иногда мне казалось, что Аннет сидит в той беседке и ждёт меня, все это время.

Когда дождь наконец прекратился небо стало сгущать свои краски, готовясь отправить все сущее ко сну, я отправилась домой. С тяжёлым от воспоминаний сердцем я шла неторопливо, когда впереди себя заметила мужскую фигуру, неужели это был мистер Гаррисон? Он не очень уверенным шагом направлялся в том же направлении что и я, неся огромную сумку на плече. Доминик то и дело останавливался, вглядываясь в сумрачные дома по пути, а я не спеша следовала за ним, не смея нагнать или окликнуть. Он остановился, я тоже. Он обернулся. И вот тогда мы вновь встретились, я сделала шаг навстречу ему, ведомая позади незримой силой.

– Вам помочь? – Совершенно не ожидая от себя решила поинтересоваться я. – Вы ведь к дому О`Браянов идете? Мне по пути, я могла бы вас проводить, но, если вы против… – из-за волнения я стала говорить быстрее, неожиданно для самой себя.

– Я был бы очень рад, – он ответил мне, казалось, что сумерки вокруг нас рассеялись. Я вновь отчётливо видела его добрые черты лица, округлый подбородок и немного раскосый разрез глаз. Челка небрежно спадала ему на лицо, а сквозь линзы очков на меня смотрели все те же карамельные глаза.

Мы шли не спеша, всю дорогу болтая о школе, литературе, а затем как-то неловко он спросил, почему я скрываю свои рисунки.

– Моя мать, – прошептала я. Словно она могла услышать. – Я прошу вас, сохраните это в тайне.

– Человек который так искренне просит о чём—то, не может остаться отвергнутым. – Ответил мистер Гаррисон.

Я улыбнулась в знак благодарности.

– Я живу здесь, – мне всегда было неловко демонстрировать наш особняк, странный и огромный, словно замок со страниц сказок о принцессах он затмевал все остальные дома в округе, вот только ничего сказочного не происходило, там не было тех принцесс. Только я. Поэтому я робко склонила голову и жестом указала ему на дом миссис О`Браян. – А вам нужно туда, идите прямо и никуда не сворачивайте и через несколько минут вы окажетесь у правильных ворот. И вот, – я замешкалась, нырнув рукой в сумку достала оттуда сверток с булочками, которые мне так и не пришлось съесть. Миссис Хипкинс не простит мне этого, да и мне хотелось, что-то сделать для него в благодарность за понимание. – Возьмите, эти булочки очень вкусные.

– Спасибо, Мария. – Доминик без колебаний взял свёрток и помахал мне рукой, поспешив в указанном направлении. Я смотрела на его удаляющуюся спину и почему-то впервые не ощутила грусти. Он не покидал меня навсегда. А значит, я ещё увижу его лицо. Мария. Мария. Мария. Вновь и вновь имя звучало в моей голове, произнесённое его голосом. Мария.