FRONT 242 «Нас всегда интересовало не столько содержание, сколько форма».
Richard 23 об увлечении советской эстетикой, зарождении нью-бита и о том, что не так с современной музыкой
Бельгийские EBM-пионеры Front 242 – из тех групп, что были популярны в СССР еще до падения железного занавеса. Хотя их музыка в Cоветском Cоюзе никогда не издавалась, у группы здесь всегда была мощная поддержка. С одной стороны, Front 242 были очень любимы в местном Depeche Mode комьюнити, всегда очень сплочённом и многочисленном, с другой их жесткая и тревожная музыка была по вкусу любителям индастриала, да и вообще отлично отражала позднесоветский дух времени. После бурных 80-х и 90-х в новом веке группа давала значительно меньше поводов говорить о себе (за последние 20 лет их дискография пополнилась всего одним альбомом с новым материалом), но сейчас коллектив явно переживает новый виток популярности. Их треки вернулись в клубы вместе с новой модой на Electronic Body Music, а сама группа много гастролирует и даже попала в обойму крупных фестивалей, летом Front 242 станут одними из хедлайнеров моднейшего Dekmantel Festival. Весной Front 242 дадут два концерта в России (вместе с Москвой, где бельгийцы играют уже в третий раз, группа впервые заедет в Санкт-Петербург), и в ожидании этого мини-турне мы встретились с одним из участников коллектива Ричардом Йонкере (Richard Jonckheere) aka Richard 23 чтобы поговорить об увлечении советской эстетикой, зарождении нью-бита, взаимоотношениях с Depeche Mode и о том, что не так с современной музыкой.
Звуки: Давайте начнем с совсем ранних дней. Вы же, кажется, не были с группой с самого начала и вошли в состав в 1983-м?
Ричард: Формально да, но я записывал бэк-вокал уже на втором сингле «U-Men» и помогал группе на концертах. В тот момент у меня уже была своя собственная группа, а параллельно я помогал Front 242 в качестве «роуди», устанавливал оборудование перед концертами, настраивал свет и проекционные слайды и так далее. После этого я уже стал постоянным участником концертного состава Front 242. Это была идея Патрика (Patrick Codenys – прим. Звуков), который до этого несколько раз видел выступления моей прошлой группы, и ему понравилась наша энергетика и моя манера держаться на сцене. В тот момент у Front 242 была проблема с живыми выступлениями: есть певец и есть два парня за клавишами, которые выглядят как манекены. Ну, это стандартная беда всех электронных групп того времени – Human League, Depeche Mode, Kraftwerk. Мне кажется, Патрику хотелось добавить в шоу живой, человеческой, даже физиологической энергетики. Так всё и началось.
Звуки: Вы уже упомянули Human League и Kraftwerk. Они влияли на вас в тот момент, когда вы начинали? Вообще, были ли у вас какие-то герои или ориентиры? Был ли в вашей музыке, например, панковский корень?
Ричард: Вы имеете в виду конкретно меня или группу?
Звуки: Скорее группу, ну и было бы интересно понять, кто из вас тянул в какую сторону, если вкусы у вас были разные.
Ричард: Ну, к счастью, мы все в тот момент слушали примерно одно и то же с какими-то частными различиями тут и там. Например, Дэниэл (Daniel Bressanutti – прим. Звуков) увлекался musique concrete, Штокхаузеном, Стивом Райхом и тому подобным. Ну и я тоже был не чужд этого. Но пожалуй, главной общей точкой для всех были Cabaret Voltaire, Throbbing Gristle, ну и Kraftwerk конечно были для нас важным ориентиром. В общем, английская индастриал-сцена и немецкая волна конца 70-х – начала 80-х. Но на нас влияла не только музыка, но и другие виды искусства, например, кино или архитектура.
Звуки: Чувствовали ли вы себя частью какой-то локальной сцены, какого-то бельгийского движения? О бельгийской сцене всерьез заговорили во времена нью-бита, но наверняка же было что-то и до этого.
Ричард: В Бельгии, и в особенности в Брюсселе, происходило довольно много всего еще в конце 70-х. Я думаю, мы были первой европейской страной после Англии, где появилась своя панк-сцена, в 1977-м у нас уже было много местных панк-групп. К нам приезжали Joy Division и The Wire, которых мы тоже активно слушали, несмотря на то, что они были совсем неэлектронными. Они взяли энергетику панка и с её помощью создали музыку чуть более сложную. Это было очень интересно. В общем, событий было много, но в них не было структуры, они не складывались в какую-то сцену. Были свои интересные музыканты, игравшие что-то, отличное, к примеру, от американской или даже английской сцены. Но это движение было атомизировано, между этими музыкантами не было никакой связи. Не было той инфраструктуры, которая существовала в Англии еще со времен Битлз – большие лейблы, продюсерские компании, гастрольные агентства и так далее. Каждому приходилось всё это делать самому, и когда ты занят всем этим, трудно еще и держать связь с другими музыкантами. Мы общались с Люком Ван Акером (Luc van Acker) или с Neon Judgement, но я бы не назвал это сценой. Конечно, когда мы подписались на Play It Again, Sam! и Red Rhino Europe, там уже было несколько групп, игравших нечто похожее, например, à;GRUMH. , The Weathermen и Young Gods, но это было чуть позже.
Звуки: Ну а когда случился нью-бит и вся эта клубная «рейверская» волна, это была близкая вам история, или же вы стояли в стороне?
Ричард: То, что потом стало называться нью-битом и превратилось в музыкальный жанр, начиналось с того, что один диджей взял за правило играть несколько электронных пластинок на замедленной скорости. Поначалу этих пластинок было ровно три, и одной из них была наша «No Shuffle». Второй был Nitzer Ebb, а третьей – сингл еще одной бельгийской группы, название которой я забыл. В общем, то, что люди посчитали новым звуком, в действительности было новым способом играть старые пластинки. И только после этого музыканты уже стали как бы имитировать этот эффект, используя медленные бас-линии. В общем, частью нью-бит движения мы никогда себя не ощущали, но невольно поучаствовали в его возникновении.
Звуки: В восьмидесятые вы были в туре вместе с Depeche Mode. И с одной стороны, вы были, наверное, самой любимой фанами группой среди тех, что когда-либо играли у DM на разогреве, и вообще едва ли не группой номер два во всем Depeche Mode комьюнити. Но при этом как бы считалось (и я регулярно слышал это в интервью EBM-музыкантов) что EBM, который вы тоже играли, был как бы оппозицией к Depeche Mode. Мол, те были поп-звездами, почти бойз-бендом, а EBM – музыка серьезная и экспериментальная.
Ричард: Дело в том, что весь этот институт «групп на разогреве» – это в первую очередь инструмент маркетинга. Лейблы платят большим группам за то, чтобы те взяли их клиентов с собой в тур. И вот Depeche Mode никогда по такой схеме не работают. Они всегда выбирают группы сами. Нас, кажется, нашел Мартин (Martin Gore – прим. Звуков) – сначала он услышал наш трек в каком-то из брюссельских баров, а спустя несколько лет купил нашу пластинку уже в Лондоне. Ну и в какой-то момент на нас вышел их менеджмент с просьбой поехать с группой в тур. Причем понимаете, ехать в тур с большой группой – палка о двух концах. С одной стороны, ты получаешь новую аудиторию, с другой – ты всего лишь группа на разогреве, которая должна знать своё место. В этом туре, который начался в сентябре 1987-го, нам с нашей аппаратурой поначалу приходилось буквально ютится в уголке сцены, у нас было всего два метра пространства. Но поскольку мы хорошо поладили не только с музыкантами Depeche Mode, но и со всей концертной командой, то на каждом следующем концерте у нас было еще чуть больше места, больше света и звука. Что конечно давало нам возможность выглядеть и звучать лучше – чем больше возможностей, тем лучше шоу!
Сейчас один человек работает над книгой о Front 242 и я, копаясь в своих архивах, нашел один аудио фрагмент, который мне прислал приятель. Это было радио интервью с Энди Флетчером (Andy Fletcher), записанное в 1987-м или 1988-м, где он рассказывает, что Front 242 – лучшая группа, с которой Depeche Mode когда-либо вместе гастролировали. К тому же к этому моменту мы уже немного поездили, например, по Германии, так что, когда мы выходили на сцену перед Depeche Mode, в первых рядах уже стояли наши фанаты в футболках Front 242. В общем, для нас это была большая честь – Depeche Mode мы всегда очень уважали, и по-прежнему ценим их. Посмотрите на этих чуваков, прошло столько лет, а они всё еще записывают отличную музыку и собирают стадионы! Мы звучим пожестче, хоть и играем примерно на одних и тех же инструментах. Но при этом у нас как бы разные сильные стороны – то, что люди находят у Depeche Mode, они не находят у нас, и наоборот. У Depeche Mode есть песни и мелодии, но иногда им не хватает резкости. А у нас не то, чтобы много мелодий, но у нас есть та самая резкость.
Звуки: Ну про мелодии я бы поспорил, по мне так у вас хватает мелодичных песен, например, «Quite Unusial»… Я не говорю, что у нас мелодий нет, но наша музыка чуть менее романтична. У них есть песни о любви, баллады. И мне они очень нравятся, просто мы никогда не записали бы ничего такого сами. В общем, совместить эти два элемента в туре было хорошей идеей.
Звуки: В 80-е в вашем творчестве было очень много отсылок к советской эстетике – «Рабочий и колхозница» на обложке сборника «Back Catalogue», сэмпл про Андропова и так далее. В этом был элемент политического высказывания, какой-то симпатии к СССР или левым идеям?
Ричард: Нас всегда интересовало не столько содержание, сколько форма. Мы, например, вдохновлялись архитектурой и графикой, двое участников группы, Даниэл и Патрик – выпускники художественных школ. Так что нас вдохновляли в первую очередь образы. Мы не говорим по-русски, в то время не было google translate, и даже русских друзей у нас не было, так что каике-то фрагменты мы использовали «вслепую». Но нас всегда интересовала пропаганда коммунистического режима. Что вовсе не значит, что мы сколько-нибудь симпатизировали этому режиму! Но сила этой пропаганды и те образы, которые ей использовались, а также её лозунги, конечно производили на нас сильнейшее впечатление. Ну и непонятный нам язык, который мы могли выхватить из радиоэфира, и его интонации (пусть мы и не понимали не слова) звучал просто гипнотически! В общем, дело было исключительно в форме.
Звуки: Ну то есть в вашей музыке нет никакого политического высказывания?
Ричард: Никакого. Ну, во-первых, нам было бы очень трудно передать какой-то политический месседж хотя бы потому, что у всех четверых из нас довольно разные политические взгляды. Во-вторых, мы никогда не считали, что, создавая искусство, ты обязательно должен вкладывать в него некое авторское высказывание. Выражая себя, можно выражать исключительно чувства, не наделяя их смыслом. Есть огромное количество современного искусства (например, живописи), которое нравится тебя совершенно необъяснимым образом. Оно просто вызывает у тебя какие-то эмоции, при этом стоящий рядом человек может воспринимать эту картину совершенно иначе. В музыке и даже в словах мы никогда не рассказываем историй. Даже если, сочиняя текст, мы держим в голове историю, сама эта история – не главное для нас. Главное – та эмоция, которую мы можем вызвать у слушателя. Вот почему все мы так любим, например, Дэвида Линча. Попробуйте пересказать истории, которые рассказывают его фильмы. Ну, за исключением одного-двух, может быть. И это здорово!
Звуки: Говоря о фильмах, связанных с вашей музыкой, мне первым делом приходит в голову Люк Бессон – у вас же множество отсылок к нему, например, сэмплы из фильма «Никита». Какими фильмами вы еще вдохновлялись?
Ричард: Да, «Никита» – классный фильм, но тут возможно саундтрек еще круче, чем само кино. Я бы еще вспомнил «Апокалипсис сегодня», особенно во времена альбома «No Comment», первый «Чужой», «Бегущий по лезвию» и тому подобное. Научная фантастика, но как бы рассказанная с темной стороны. «Чужой» мне нравится обилием грязи – грязный корабль, сам образ Чужого, вся эта агрессия, это вам не «Звездные войны». То же и с «Апокалипсисом сегодня» – это военный фильм, но совсем не того типа, как обычно снимают американцы. Он показывает темную сторону войны, её безумие. И саундтреки к этим фильмам – то, как там работают с музыкой, просто великолепно. Или «Элемент преступления», первый фильм Ларса Фон Триера тоже очень интересная работа. Он очень странный, очень тихий, но какой там саундтрек!
Звуки: В 1993-м вы выпустили три альбома, которые с моей точки зрения были как бы началом новой группы, чем-то вроде «Front 242 2.0», они очень отличались от того, что вы записали раньше, а затем альбом «Pulse» как бы продолжал эту линию. Существует ли в действительности этот разрыв, или эти пластинки для вас – логическое продолжение «Tyranny >For You For You For You
Источник
FRONT 242 «Нас всегда интересовало не столько содержание, сколько форма».
Richard 23 об увлечении советской эстетикой, зарождении нью-бита и о том, что не так с современной музыкой
Бельгийские EBM-пионеры Front 242 – из тех групп, что были популярны в СССР еще до падения железного занавеса. Хотя их музыка в Cоветском Cоюзе никогда не издавалась, у группы здесь всегда была мощная поддержка. С одной стороны, Front 242 были очень любимы в местном Depeche Mode комьюнити, всегда очень сплочённом и многочисленном, с другой их жесткая и тревожная музыка была по вкусу любителям индастриала, да и вообще отлично отражала позднесоветский дух времени. После бурных 80-х и 90-х в новом веке группа давала значительно меньше поводов говорить о себе (за последние 20 лет их дискография пополнилась всего одним альбомом с новым материалом), но сейчас коллектив явно переживает новый виток популярности. Их треки вернулись в клубы вместе с новой модой на Electronic Body Music, а сама группа много гастролирует и даже попала в обойму крупных фестивалей, летом Front 242 станут одними из хедлайнеров моднейшего Dekmantel Festival. Весной Front 242 дадут два концерта в России (вместе с Москвой, где бельгийцы играют уже в третий раз, группа впервые заедет в Санкт-Петербург), и в ожидании этого мини-турне мы встретились с одним из участников коллектива Ричардом Йонкере (Richard Jonckheere) aka Richard 23 чтобы поговорить об увлечении советской эстетикой, зарождении нью-бита, взаимоотношениях с Depeche Mode и о том, что не так с современной музыкой.
Звуки: Давайте начнем с совсем ранних дней. Вы же, кажется, не были с группой с самого начала и вошли в состав в 1983-м?
Ричард: Формально да, но я записывал бэк-вокал уже на втором сингле «U-Men» и помогал группе на концертах. В тот момент у меня уже была своя собственная группа, а параллельно я помогал Front 242 в качестве «роуди», устанавливал оборудование перед концертами, настраивал свет и проекционные слайды и так далее. После этого я уже стал постоянным участником концертного состава Front 242. Это была идея Патрика (Patrick Codenys – прим. Звуков), который до этого несколько раз видел выступления моей прошлой группы, и ему понравилась наша энергетика и моя манера держаться на сцене. В тот момент у Front 242 была проблема с живыми выступлениями: есть певец и есть два парня за клавишами, которые выглядят как манекены. Ну, это стандартная беда всех электронных групп того времени – Human League, Depeche Mode, Kraftwerk. Мне кажется, Патрику хотелось добавить в шоу живой, человеческой, даже физиологической энергетики. Так всё и началось.
Звуки: Вы уже упомянули Human League и Kraftwerk. Они влияли на вас в тот момент, когда вы начинали? Вообще, были ли у вас какие-то герои или ориентиры? Был ли в вашей музыке, например, панковский корень?
Ричард: Вы имеете в виду конкретно меня или группу?
Звуки: Скорее группу, ну и было бы интересно понять, кто из вас тянул в какую сторону, если вкусы у вас были разные.
Ричард: Ну, к счастью, мы все в тот момент слушали примерно одно и то же с какими-то частными различиями тут и там. Например, Дэниэл (Daniel Bressanutti – прим. Звуков) увлекался musique concrete, Штокхаузеном, Стивом Райхом и тому подобным. Ну и я тоже был не чужд этого. Но пожалуй, главной общей точкой для всех были Cabaret Voltaire, Throbbing Gristle, ну и Kraftwerk конечно были для нас важным ориентиром. В общем, английская индастриал-сцена и немецкая волна конца 70-х – начала 80-х. Но на нас влияла не только музыка, но и другие виды искусства, например, кино или архитектура.
Звуки: Чувствовали ли вы себя частью какой-то локальной сцены, какого-то бельгийского движения? О бельгийской сцене всерьез заговорили во времена нью-бита, но наверняка же было что-то и до этого.
Ричард: В Бельгии, и в особенности в Брюсселе, происходило довольно много всего еще в конце 70-х. Я думаю, мы были первой европейской страной после Англии, где появилась своя панк-сцена, в 1977-м у нас уже было много местных панк-групп. К нам приезжали Joy Division и The Wire, которых мы тоже активно слушали, несмотря на то, что они были совсем неэлектронными. Они взяли энергетику панка и с её помощью создали музыку чуть более сложную. Это было очень интересно. В общем, событий было много, но в них не было структуры, они не складывались в какую-то сцену. Были свои интересные музыканты, игравшие что-то, отличное, к примеру, от американской или даже английской сцены. Но это движение было атомизировано, между этими музыкантами не было никакой связи. Не было той инфраструктуры, которая существовала в Англии еще со времен Битлз – большие лейблы, продюсерские компании, гастрольные агентства и так далее. Каждому приходилось всё это делать самому, и когда ты занят всем этим, трудно еще и держать связь с другими музыкантами. Мы общались с Люком Ван Акером (Luc van Acker) или с Neon Judgement, но я бы не назвал это сценой. Конечно, когда мы подписались на Play It Again, Sam! и Red Rhino Europe, там уже было несколько групп, игравших нечто похожее, например, à;GRUMH. , The Weathermen и Young Gods, но это было чуть позже.
Звуки: Ну а когда случился нью-бит и вся эта клубная «рейверская» волна, это была близкая вам история, или же вы стояли в стороне?
Ричард: То, что потом стало называться нью-битом и превратилось в музыкальный жанр, начиналось с того, что один диджей взял за правило играть несколько электронных пластинок на замедленной скорости. Поначалу этих пластинок было ровно три, и одной из них была наша «No Shuffle». Второй был Nitzer Ebb, а третьей – сингл еще одной бельгийской группы, название которой я забыл. В общем, то, что люди посчитали новым звуком, в действительности было новым способом играть старые пластинки. И только после этого музыканты уже стали как бы имитировать этот эффект, используя медленные бас-линии. В общем, частью нью-бит движения мы никогда себя не ощущали, но невольно поучаствовали в его возникновении.
Звуки: В восьмидесятые вы были в туре вместе с Depeche Mode. И с одной стороны, вы были, наверное, самой любимой фанами группой среди тех, что когда-либо играли у DM на разогреве, и вообще едва ли не группой номер два во всем Depeche Mode комьюнити. Но при этом как бы считалось (и я регулярно слышал это в интервью EBM-музыкантов) что EBM, который вы тоже играли, был как бы оппозицией к Depeche Mode. Мол, те были поп-звездами, почти бойз-бендом, а EBM – музыка серьезная и экспериментальная.
Ричард: Дело в том, что весь этот институт «групп на разогреве» – это в первую очередь инструмент маркетинга. Лейблы платят большим группам за то, чтобы те взяли их клиентов с собой в тур. И вот Depeche Mode никогда по такой схеме не работают. Они всегда выбирают группы сами. Нас, кажется, нашел Мартин (Martin Gore – прим. Звуков) – сначала он услышал наш трек в каком-то из брюссельских баров, а спустя несколько лет купил нашу пластинку уже в Лондоне. Ну и в какой-то момент на нас вышел их менеджмент с просьбой поехать с группой в тур. Причем понимаете, ехать в тур с большой группой – палка о двух концах. С одной стороны, ты получаешь новую аудиторию, с другой – ты всего лишь группа на разогреве, которая должна знать своё место. В этом туре, который начался в сентябре 1987-го, нам с нашей аппаратурой поначалу приходилось буквально ютится в уголке сцены, у нас было всего два метра пространства. Но поскольку мы хорошо поладили не только с музыкантами Depeche Mode, но и со всей концертной командой, то на каждом следующем концерте у нас было еще чуть больше места, больше света и звука. Что конечно давало нам возможность выглядеть и звучать лучше – чем больше возможностей, тем лучше шоу!
Сейчас один человек работает над книгой о Front 242 и я, копаясь в своих архивах, нашел один аудио фрагмент, который мне прислал приятель. Это было радио интервью с Энди Флетчером (Andy Fletcher), записанное в 1987-м или 1988-м, где он рассказывает, что Front 242 – лучшая группа, с которой Depeche Mode когда-либо вместе гастролировали. К тому же к этому моменту мы уже немного поездили, например, по Германии, так что, когда мы выходили на сцену перед Depeche Mode, в первых рядах уже стояли наши фанаты в футболках Front 242. В общем, для нас это была большая честь – Depeche Mode мы всегда очень уважали, и по-прежнему ценим их. Посмотрите на этих чуваков, прошло столько лет, а они всё еще записывают отличную музыку и собирают стадионы! Мы звучим пожестче, хоть и играем примерно на одних и тех же инструментах. Но при этом у нас как бы разные сильные стороны – то, что люди находят у Depeche Mode, они не находят у нас, и наоборот. У Depeche Mode есть песни и мелодии, но иногда им не хватает резкости. А у нас не то, чтобы много мелодий, но у нас есть та самая резкость.
Звуки: Ну про мелодии я бы поспорил, по мне так у вас хватает мелодичных песен, например, «Quite Unusial»… Я не говорю, что у нас мелодий нет, но наша музыка чуть менее романтична. У них есть песни о любви, баллады. И мне они очень нравятся, просто мы никогда не записали бы ничего такого сами. В общем, совместить эти два элемента в туре было хорошей идеей.
Звуки: В 80-е в вашем творчестве было очень много отсылок к советской эстетике – «Рабочий и колхозница» на обложке сборника «Back Catalogue», сэмпл про Андропова и так далее. В этом был элемент политического высказывания, какой-то симпатии к СССР или левым идеям?
Ричард: Нас всегда интересовало не столько содержание, сколько форма. Мы, например, вдохновлялись архитектурой и графикой, двое участников группы, Даниэл и Патрик – выпускники художественных школ. Так что нас вдохновляли в первую очередь образы. Мы не говорим по-русски, в то время не было google translate, и даже русских друзей у нас не было, так что каике-то фрагменты мы использовали «вслепую». Но нас всегда интересовала пропаганда коммунистического режима. Что вовсе не значит, что мы сколько-нибудь симпатизировали этому режиму! Но сила этой пропаганды и те образы, которые ей использовались, а также её лозунги, конечно производили на нас сильнейшее впечатление. Ну и непонятный нам язык, который мы могли выхватить из радиоэфира, и его интонации (пусть мы и не понимали не слова) звучал просто гипнотически! В общем, дело было исключительно в форме.
Звуки: Ну то есть в вашей музыке нет никакого политического высказывания?
Ричард: Никакого. Ну, во-первых, нам было бы очень трудно передать какой-то политический месседж хотя бы потому, что у всех четверых из нас довольно разные политические взгляды. Во-вторых, мы никогда не считали, что, создавая искусство, ты обязательно должен вкладывать в него некое авторское высказывание. Выражая себя, можно выражать исключительно чувства, не наделяя их смыслом. Есть огромное количество современного искусства (например, живописи), которое нравится тебя совершенно необъяснимым образом. Оно просто вызывает у тебя какие-то эмоции, при этом стоящий рядом человек может воспринимать эту картину совершенно иначе. В музыке и даже в словах мы никогда не рассказываем историй. Даже если, сочиняя текст, мы держим в голове историю, сама эта история – не главное для нас. Главное – та эмоция, которую мы можем вызвать у слушателя. Вот почему все мы так любим, например, Дэвида Линча. Попробуйте пересказать истории, которые рассказывают его фильмы. Ну, за исключением одного-двух, может быть. И это здорово!
Звуки: Говоря о фильмах, связанных с вашей музыкой, мне первым делом приходит в голову Люк Бессон – у вас же множество отсылок к нему, например, сэмплы из фильма «Никита». Какими фильмами вы еще вдохновлялись?
Ричард: Да, «Никита» – классный фильм, но тут возможно саундтрек еще круче, чем само кино. Я бы еще вспомнил «Апокалипсис сегодня», особенно во времена альбома «No Comment», первый «Чужой», «Бегущий по лезвию» и тому подобное. Научная фантастика, но как бы рассказанная с темной стороны. «Чужой» мне нравится обилием грязи – грязный корабль, сам образ Чужого, вся эта агрессия, это вам не «Звездные войны». То же и с «Апокалипсисом сегодня» – это военный фильм, но совсем не того типа, как обычно снимают американцы. Он показывает темную сторону войны, её безумие. И саундтреки к этим фильмам – то, как там работают с музыкой, просто великолепно. Или «Элемент преступления», первый фильм Ларса Фон Триера тоже очень интересная работа. Он очень странный, очень тихий, но какой там саундтрек!
Звуки: В 1993-м вы выпустили три альбома, которые с моей точки зрения были как бы началом новой группы, чем-то вроде «Front 242 2.0», они очень отличались от того, что вы записали раньше, а затем альбом «Pulse» как бы продолжал эту линию. Существует ли в действительности этот разрыв, или эти пластинки для вас – логическое продолжение «Tyranny >For You For You For You
Источник