Стихи разных лет 6
На поле Куликовом
Боже мой, как давно это было!
Но я вижу, раздвинув века,
За Непрядвой дружина застыла.
Чтоб обрушить свой гнев на врага.
Я спешу в Челубея вглядеться,
Поднимая спасительный щит.
И во мне Пересветово сердце
Обнажённо и грозно стучит.
Перед силами зла не робея,
У таких же, как я, на виду
Вот сейчас я проткну Челубея
И, поверженный, сам упаду.
На пределе и сердце и нервы,
Дрожью взвихрена грива коня.
Кто-то должен и в смерти быть первым.
Брошен жребий, он пал на меня.
Рухну наземь, рванутся другие
И поганых потопят в крови.
И откроется сердце России
Для великой и вечной любви.
Мать-земля, горячо обнимаю!
Ты прости! Верю в счастье твоё!
И щитом я тебя прикрываю,
И на смерть поднимаю копьё.
Андрей Рублёв
На сердце и горько и лихо,
И шутка похожа на грусть.
В аркане татарского ига
Ещё задыхается Русь.
Степного молчанья безбрежность
Тревожит сомненье и страх.
Откуда же гордую нежность
Берёт этот русский монах?
Калёной стрелою задета
Доверчивость русских границ.
Откуда ж гармония эта
И это спокойствие лиц?
Пора и крута и сурова,
И правды не выскажешь вслух.
Но движет рукою Рублёва
Народа не сломленный дух.
Чудотворно звёздное сиянье.
Бьют часы двенадцатый свой час.
Наступает время покаянья.
Что ж, пора! Я слышу Божий глас.
Я молюсь, и радуюсь, и плачу,
И светлеет мрачное чело.
Ничего от Бога я не прячу,
От себя не прячу ничего.
Слишком мелко я по жизни плавал.
Слишком мало сделал добрых дел.
Слишком нагло лез мне в душу дьявол.
Слишком часто ангел мой робел.
Не всегда гасил я страсти злые,
Не всегда по совести я жил.
Отпусти, Господь, грехи земные
И прости за всё, чем я грешил.
Этот мир далек от совершенства.
В нём и я как будто бы чужой.
Дай мне, Бог, мгновение блаженства
Прикоснуться к вечности душой.
Взял меня за руку
И повёл, и сказал: «Смотри!»
Там, где храмы ветер оплакивал.
Простирались одни пустыри.
Мы приблизились к месту голому
С гомонящей толпой впереди.
Кувыркались там через голову.
Давит на душу действо бесовское.
Бог потупил взгляд,
И услышал я нечто отцовское:
«В этом, сын Мой, и ты виноват».
Храм разрушен – город обезглавлен.
Ни святой иконы, ни креста.
Был когда-то верою он славен,
Но, увы! – душа его пуста.
Каменною серостью задавлен,
Позабыл он даже вкус травы.
Храм разрушен – город обезглавлен.
Так мы и живём без головы.
Пасхальное
Для упований гордых
И для вселенских грёз
На радость всем из мёртвых
Воскрес Исус Христос.
Как символ мирозданья –
И падает химерой
Прощённый Богом грех.
Один кулич на всех.
На душе смятенье и ограда.
Сплю – не сплю, лежу, закрыв глаза.
Чудится, горит в углу лампада
И сияют жарко образа.
Кто-то вслух печалится о Боге.
Звуки есть, а слов не разобрать.
И сквозь слезы долетают вздохи:
Кто там плачет? Неужели мать?
Неужели встала из могилы
Детям дать спокойствия ключи?
Нет, не мать. Так кто ж, исполнен силы
Молится неистово в ночи?
Воскрешает одного, другого,
Спасших Русь в крутые времена.
Слышу имя Сергия святого
И другие слышу имена.
Говоря о грешных наших душах.
Кто-то хочет сделать нас людьми:
«Вразуми упавших и заблудших.
Потерявших веру вразуми!»
Господи, да это ж, без насилья,
По душe вошедшая в наш дом,
Бога позабывшая Россия
О спасенье молится своём.
В рождественскую ночь
Высокая рождественская ночь
Озарена Христа небесным ликом.
И начинаешь думать о великом.
И мелочное отлетает прочь.
И люди щедро славят Рождество,
И пенье ангелов касается их слуха.
И занимающие у Святого Духа
С ним чувствуют духовное родство.
Бессмертных истин зёрна Дух Святой
Для будущего сыплет урожая.
И, всем на радость землю украшая,
Он кроет землю ризой золотой.
И вещими становятся слова
И близкими немереные вёрсты.
И яркие мерцающие звёзды
Горят всю ночь во славу Рождества.
Макарьевский монастырь
На берег смотрю опустелый
В преддверии первой звезды.
Встают монастырские стены
Как будто из самой воды.
В слепой исторической драме
Бесовства зловещий оскал.
И молятся бдящие в храме
За грешных, кто храм разрушал.
Над вечным покоем
Светлеют холмы и опушки,
Леса облетают окрест.
Над куполом бедной церквушки
Вознёсся страдальчески крест.
Не диво забыть и про Бога
Иль взглядом скользнуть невзначай,
Когда бы ни эта тревога,
Когда бы ни эта печаль.
А может быть, в том и благое,
Чтоб неба коснуться рукой
И с мыслью о вечном покое
Навек обрести непокой.
Здесь веяло гнилью сырой
И мучились чёрные камни,
Поросшие мёртвой травой.
Вернулся забытый обряд.
В глазах у смущённой невесты
Венчальные свечи горят.
Приходят в себя понемногу
И тот, кто душою оглох.
Народ поднимается к Богу,
И к людям спускается Бог.
Старушка тоскующим взглядом
На Божью глядит благодать
И шепчет: «Спасибо, Бог рядом,
Не страшно теперь помирать».
И вновь иду я в Божий храм,
Из пепла возрождённый.
Тянусь молитвой к небесам
Перед святой иконой.
Я чую, силы велики
В людских зажатых душах.
Прости, Господь, – мои грехи.
Мои и всех заблудших.
С самим собою не молчу,
И вновь зажжённую свечу
Перед иконой ставлю.
Любовь светла и горяча.
Любовь не погасили.
Гори, гори, моя свеча.
Во здравие России.
РАДИЩЕВ
Его души вполне хватило
На обличительную речь
И на умение сатирой
На возвышающую честность,
На разрушительный разлад,
На то, чтоб русскую словесность
Настроить на державный лад.
На то, чтоб с книгой непутёвой,
Явившейся о той поре,
Злодеем «хуже Пугачёва»
Прослыть не только при Дворе.
На то, чтобы по воле Бога
Собой остаться меж людьми
И пережить тоску острога
И злоключения семьи.
На то, чтобы в разладе с троном,
Блуждая в собственной судьбе,
Едва ль не первым стать масоном
На удивление себе.
На то, чтоб в мире низких истин,
На смерть взирая свысока,
Покончить жизнь самоубийством
И в памяти потомков чистым
Остаться на века.
ОБЛАКА
Я завидовал вам, облака,
Я завидовал, как вы летели.
И оттуда, с небес, свысока,
С превосходством на землю глядели.
Любовался я вашей игрой
При ненастной и ясной погоде
И, зажатый земною судьбой,
Я завидовал вашей свободе.
Хорошо было вам в небесах.
Но однажды я всё же заметил,
Как буквально у всех на глазах
Повернул вас изменчивый ветер.
Без усилий, почти без труда
Повернул и погнал в край холодный.
И я с грустью подумал тогда,
Что и вы, облака, не свободны.
ВАВИЛОВ
В чём, собственно, его вина?
Всю жизнь ходил по белу свету
И хлебных злаков семена
Искал, чтоб накормить планету.
Чем он властям не угодил?
Не тем ли, что, взяв дело в руки,
Перед вселенной он раскрыл
Смысл генетической науки?
Саратов! На углу одном
Учёный мир его заметил.
И, странно, на углу другом
Он отдан был голодной смерти.
Кто погасил душевный пыл,
Легко понять, по крайней мере.
Ведь если Моцартом он был,
То, значит, рядом был Сальери.
Его с незримой высоты
Свалила дьявольская сила.
Как жаль, Саратов, даже ты
Не знаешь, где его могила.
Нет ни могилы, ни креста,
Другого никакого знака.
Спасибо, скульптор неспроста
Героя вызволил из мрака.
Саратов-друг! Ликуй и плачь,
И чти его, доверяясь року.
И радуйся: не ты палач,
Палач не ты. И слава Богу.
Они забыли, почему
Когда-то развела их злоба.
Всю жизнь они страдали оба
Не по душе, не по уму.
Им приподняться б над собой,
Давно подать друг другу руку,
Но обречённые на муку,
Мирились с глупою судьбой.
Когда ж один свой век дожил,
Другой в разгар прощальных суток
Пришёл к нему и положил
На гроб букетик незабудок.
Свечу затеплил он затем,
И в панихидном том свеченье
Мертвец, как показалось всем,
Вздохнул с отрадным облегченьем.
ОЗЕРО ЛОВОЗЕРО
Сел бы я на облако, сел бы я на быстрое,
Полетел бы к северу в дальние края.
Плещется там озеро, озеро Ловозеро,
Там гуляет берегом молодость моя.
Угостился б ягодой, ягодой морошкою,
Слушал бы над озером чаек голоса,
Вновь назвал бы сказкою девушку саамскую
За её лучистые, чистые глаза.
Постоял, подумал бы возле камня белого,
Для костра рыбацкого дров бы нарубил.
С рыбаками вспомнил бы, чего было-не было,
С пастухами вспомнил бы, что знал, да позабыл.
Источник
Стихи разных лет 11
Белый день потемнел,
Я о чём бы ни пел,
Всё пою о России.
Свет в вечернем окне,
За избою дорога —
Всё со мной, всё во мне
До последнего вздоха.
Милы мне русские картины:
Туман, плывущий по реке,
И при долине куст калины,
И тёмный бор невдалеке.
Стада, бредущие лениво
К воде пологим бережком,
И колосящаяся нива,
Чуть тронутая ветерком.
И провода электролиний,
И, как предвестье тёплых ливней,
И плутоватый взгляд девчонки,
Гусей сгоняющей к реке,
В короткой узенькой юбчонке,
С пушком подушки на щеке.
Ветер
Горячим солнцем прокалён,
Рванулся он с такою силой,
Что еле удержался клён
И громко охнула осина.
А он промчался по лугам
И с умыслом каким-то тайным
В деревне галок распугал,
Перевернулся над комбайном,
Нагнал на озере волну,
Ударил в лодку на приколе,
Камыш за озером пригнул
И с шумом вырвался на поле.
На поле рожь он увидал
И зашагал, её сгибая.
Но вдруг запутался, упал
Такая рожь густая!
Под песню первого скворца,
Лесов живое колыханье
Люблю я слушать без конца
Земли весеннее дыханье.
Горячим солнцем налита,
Земля становится моложе.
Так дышит женщина, когда
Ее свидание тревожит.
Люблю я слушать, как земля
Спокойно дышит поздним летом,
Когда пригорки и поля
В позолоченное одеты.
Под каждой веткой и листом
Избыток сил плодоносящих,
И слышится в дыханье том
Дыханье матери кормящей.
Ещё темно, пастушеский рожок
Коров нетерпеливо окликает.
Такое редко в наши дни бывает:
Откуда он? Кто звук его зажёг?
Он стал музейной редкостью давно.
И только где-нибудь в глуши низинной
Порой возникнет звук его старинный
С протяжной русской песней заодно.
Поёт рожок, и видно за окном:
Таинственно,как тёмные поверья,
Колышутся косматые деревья,
Едва рассветным тронуты лучом.
И кажется, из-за горы вон той
Появится царевна молодая.
И, никого уж больше не пугая,
Промчится ступа с Бабою Ягой.
Поёт рожок, печалясь и смеясь,
И всею удивительною силой
Меж тем, что есть, и между тем, что было,
Живую восстанавливает связь.
Не на час, не на два — надолго,
Оставляя в сердце след,
Над кустом зелёной таволги
Занялся парной рассвет.
Ветка к ветке жадно тянется,
И процеженный туман
В чаши солнечных полян.
Ранних звуков эхо беглое
И стоят берёзы белые
По колено в молоке.
В природе есть редчайшие мгновенья,
Когда, тревожной радости полна,
На травы, на озера, на каменья
Великая нисходит тишина.
Боится дождик потревожить крышу.
И степь, и лес, и воды — всё молчит.
Ещё чуть-чуть, я, кажется, услышу,
Как сердце человечества стучит.
Сумерки лежат на подоконнике.
Тишина. И в этой тишине
Только слышно: тенькают подойники
В прихопёрской нашей стороне.
Через речку, через степь уснувшую
Звук летит легко и далеко.
Даже город приутих и слушает,
Как в деревне льётся молоко.
Поздняя весна
Весна немного опоздала.
Её все ждали, а она
Стояла на дороге талой
Молчала, сонная, подолгу,
Не открывая ясных глаз,
И нас не раз сбивала с толку,
И обнадёживала нас.
Она грачей вернула с юга,
Потом, как будто бы со зла,
Дохнула леденящей вьюгой
И чернокрылых подвела.
Мрачнел с её согласья север,
И ветер становился злей,
А мы всё думали о севе,
А мы всё ждали тёплых дней.
Когда ж казалась безнадёжно й
Её способность сбить мороз,
Она водою придорожной
Плеснула вдруг из-под колёс.
Ну и пошло, и заходило!
Через неделю трактора
Она азартно заводила
И выводила со двора.
Как будто разожгла где печку.
Лучи раскосые дробя,
Так допекла бедняжку-речку,
Что речка вышла из себя.
Поступком не смутясь нимало,
С одною жажадой жить и жить,
Вить птицам гнёзда приказала,
А нам пахать и боронить.
Встречая дни весны, что были
От беспокойства хороши,
Мы опозданье ей простили
За щедрый дар её души.
Ещё рассветы холодны,
Ещё дурачатся морозы,
Но приближением весны
Уже овеяны берёзы.
Играет полдень золотой
И в потревоженных осинах.
И так отрадно, что никто
Остановить весну не в силах.
Зима
Из самой тонкой и прозрачной пряжи
Декабрьские вытканы пейзажи.
Они особенно приятны мне
Перед рассветом поздним при луне,
Когда среди морозной тишины
Всё предстаёт в каком-то дымном блеске.
И прелести таинственной полны
Холодные поля и перелески.
Над белыми вершинами берёз
В ночи луну окольцевал мороз.
Но где-то близко лязгнуло железо,
И сразу вся таинственность исчезла.
Похрустывает под ногами снег,
Чистейший, без единственной помарки.
И голоса, и тёплый женский смех
Несут на ферму бодрые доярки.
Они едва ль не первые спешат
К своим заботам и себя смешат,
Чтоб шуткой обогреться на морозе.
А вот уж слышно, скрипнули полозья,
И фыркает вовсю горячий конь,
Вымахивая из-за поворота.
В окне за речкой светится огонь,
А вон ещё, ещё. Поют ворота.
Под небом обжигающей зимы
Ворочаются белые дымы
И пахнет хлебом свежеиспечённым,
Капустой квашеной и яблоком мочёным.
Меж тем румяный молодой рассвет
Синичьим свистом разбудил осину,
И хлынул враз голубоватый свет
На каждый холм и в каждую низину.
В березняке, просвеченном насквозь,
Как из-под снега, появился лось.
Прикрыв глаза в томлении блаженном,
Принюхиваясь, лакомится сеном.
Вот, приподняв могучие рога,
Прислушался к ветвям, дрожащим зыбко.
Лесник следит за ним издалека,
И по лицу его скользит улыбка.
Дорога и сугроб наискосок.
Я слышу: за спиной звенит звонок —
Сейчас начнётся перемена в школе.
А впереди заснеженное поле.
Перехожу дорогу не спеша
И думаю о наших русских зимах
И вижу снег глубокий на озимых,
Источник