Е. Канаев и гр. ИДУЩИЕ ЗА СОЛНЦЕМ
Авторские песни Евгения Канаева.
Альбом «Я с тобою до конца» записан в аранжировке группы «Идущие за Солнцем».
СОСТАВ ГРУППЫ:
Константин Ефремов — барабаны
Пётр Сухов — бас
Ярослав Аверин — альт
Евгений Канаев — вокал, гитара
Е. Канаев и гр. ИДУЩИЕ ЗА СОЛНЦЕМ запись закреплена
В Новом Году! Новый Альбом!
Наша группа «Идущие за Солнцем» наконец-то выпустила альбом «Я с тобою до конца».
Всех страждущих найти ответы на вечные вопросы, всех ищущих в этом разноцветном мире частички вкусного и искреннего искусства, а также просто всех любителей старого доброго дедушки Рока приглашаем окунуться в мир волнующего сочетания брутальности и лирики, фантазии и философии, честного панк-рока и сочного блюза! В добрый путь, друзья.
Показать полностью. Мы старались для Вас! И пусть это поможет вашему миру стать чуточку добрее!
Под чёрным небом, в мир застывший
Упала первая звезда.
Слетела песней еле слышной
В душе безликого творца.
И как огонь, неся в ладонях,
Свою мечту он стал хранить.
Чтоб отпустить звезду на волю,
Там, где ей солнцем мира быть.
Источник
Е. Канаев и гр. ИДУЩИЕ ЗА СОЛНЦЕМ
Авторские песни Евгения Канаева.
Альбом «Я с тобою до конца» записан в аранжировке группы «Идущие за Солнцем».
СОСТАВ ГРУППЫ:
Константин Ефремов — барабаны
Пётр Сухов — бас
Ярослав Аверин — альт
Евгений Канаев — вокал, гитара
Е. Канаев и гр. ИДУЩИЕ ЗА СОЛНЦЕМ запись закреплена
В Новом Году! Новый Альбом!
Наша группа «Идущие за Солнцем» наконец-то выпустила альбом «Я с тобою до конца».
Всех страждущих найти ответы на вечные вопросы, всех ищущих в этом разноцветном мире частички вкусного и искреннего искусства, а также просто всех любителей старого доброго дедушки Рока приглашаем окунуться в мир волнующего сочетания брутальности и лирики, фантазии и философии, честного панк-рока и сочного блюза! В добрый путь, друзья.
Показать полностью. Мы старались для Вас! И пусть это поможет вашему миру стать чуточку добрее!
Под чёрным небом, в мир застывший
Упала первая звезда.
Слетела песней еле слышной
В душе безликого творца.
И как огонь, неся в ладонях,
Свою мечту он стал хранить.
Чтоб отпустить звезду на волю,
Там, где ей солнцем мира быть.
Источник
ЧЕЛОВЕК ИДЕТ ЗА СОЛНЦЕМ
- Все записи
- Записи сообщества
- Поиск
Дмитрий Молодцов запись закреплена
Наша группа подала заявку вот на этот крутой Фест!
https://vk.com/oldnewrock
Присоединяйтесь!
«Старый Новый Рок 2020» — музыкальный фестиваль с более чем 20-ти летней историей открывает свои двери в последний раз! Для нас дважды повторение 2.0 в дате — символ обновления. Мы модернизируемся и изменяемся! Неизменным остается день проведения фестиваля, канун Старого нового года — 13 января.
Показать полностью.
Оргкомитет фестиваля поздравляет всех поклонников с этим событием и призывает подавать заявку на фестиваль музыкантов разных жанров. Подробная инструкция по ее заполнению напечатана внутри заявки!
E-mail для отправки заявок:
oldnewrock2020@gmail.com
Отбором заявок займется Экспертный совет фестиваля! Окончание приема заявок 1 декабря 2019 года!
Источник
Идущие за солнцем группа
Эта песня очень хорошо передаёт атмосферу того времени(начало 60х). Спокойное, счастливое время, когда на трамвайчике с утра до обеда можно было успеть в несколько мест, даже постояв в очередях. Придти домой пообедать и потом ещё была длинная-предлинная вторая половина дня.
По моему скромному мнению одно из лучших произведений Микаела Таривердиева, на гениальные стихи Семена Кирсанова
Я смотрел фильм в начале 60х но не помню о чем он а песню из фильма помню до сих пор
И очень грустная новость в тему
«Мелодию» продали по заниженной стоимости:
У вдовы Таривердиева
«Я не знала об этой работе, но вот о другой знала точно, – продолжала рассказ Вера Гориславовна. – Это фильм «Человек идет за солнцем». Микаэл Леонович работал над ним с Михаилом Каликом в шестидесятом году. В нем есть песня, которую поет Кристалинская. Этот фильм – одна из революций в советском кинематографе, это смена стилистики. Он новаторский как по киноязыку, так и по языку музыкальному, это тот фильм, с которым для кинематографа родился Микаэл Таривердиев, потому что те картины, над которыми он работал до того, были с элементами эксперимента, где есть его интонация. Но вот окончательно он проявился здесь, потому что здесь слились многие вещи и потому что это был один из самых его любимых кинорежиссеров, легендарный Михаил Калик, с которым они всегда работали интересно, легко. Они совместно искали способы выражения себя, мира, нового ощущения мира, и вот в этом фильме все получилось.
В нем много музыки и песня – «У тебя такие глаза». Это некая смесь джаза, элементов старинной музыки, это свобода, импровизационность, кстати говоря, Майя Кристалинская поет в джазовой манере, смешанной с камерным, очень тонким пением.
И вот этой песней Микаэл Леонович начал довольно долго длившийся новый период в его жизни. Ему хотелось найти такую интонацию, которая, с одной стороны, была бы изысканной, тонкой, а с другой – была бы понятной большому кругу людей. В фильме, в песне «У тебя такие глаза», ему это удалось. И Майя Кристалинская была первой певицей, с которой он добился уже в исполнительской манере этого стиля. Он требует прекрасного владения вокалом, душевной тонкости, владения массой нюансов, понимания этого необычного, авангардного текста Кирсанова. Это – не песня, это – монолог, тонкая вокальная лирика, решенная при помощи голоса и микрофона, и это было новым музыкальным словом, а Кристалинская послужила для него удивительно тонким инструментом».
Вера Гориславовна включила магнитофон. Музыка дышит в мягких щеточках, поглаживающих в руках ударника металлические диски-тарелки, тихо-тихо, неожиданно, осторожными аккордами вступает фортепиано, и мне видится, как пальцы Таривердиева бегут по клавишам, замирают, и снова бегут и снова шелестят щеточки. Запела певица: в громкой тишине ночного города идет мальчик, ему навстречу несутся огненные круги фар, а голос звучит где-то рядом с ним, словно добрая фея, невидимая мальчику, разговаривает с ним так нежно и ласково, как, может быть, не говорила никогда его мать… Мальчик идет, и огни отражаются в его глазах, озаряя их.
У тебя такие глаза,
Будто в каждом по два зрачка,
Как у самых новых машин.
По ночам из шоссе в шоссе
Пролетают машины, шумя
Двумя парами фар.
У тебя двойные глаза,
Их хватило б на два лица,
И сияет весь океан
От помноженных на два глаз.
Понимаешь, твои глаза —
Двух земных полушарий карты,
И ты когда закрываешь их,
Погружается на ночь экватор…
Кто сказал, что у Майи слабый голос? Как она спела, с какой силой, эти слова – «у тебя двойные глаза»! А как она тихо рассталась с мальчиком – ее голос исчез, растворяясь в тишине вместе с замирающими щеточками на дисках-тарелках.
У вдовы Таривердиева
«Я не знала об этой работе, но вот о другой знала точно, – продолжала рассказ Вера Гориславовна. – Это фильм «Человек идет за солнцем». Микаэл Леонович работал над ним с Михаилом Каликом в шестидесятом году. В нем есть песня, которую поет Кристалинская. Этот фильм – одна из революций в советском кинематографе, это смена стилистики. Он новаторский как по киноязыку, так и по языку музыкальному, это тот фильм, с которым для кинематографа родился Микаэл Таривердиев, потому что те картины, над которыми он работал до того, были с элементами эксперимента, где есть его интонация. Но вот окончательно он проявился здесь, потому что здесь слились многие вещи и потому что это был один из самых его любимых кинорежиссеров, легендарный Михаил Калик, с которым они всегда работали интересно, легко. Они совместно искали способы выражения себя, мира, нового ощущения мира, и вот в этом фильме все получилось.
В нем много музыки и песня – «У тебя такие глаза». Это некая смесь джаза, элементов старинной музыки, это свобода, импровизационность, кстати говоря, Майя Кристалинская поет в джазовой манере, смешанной с камерным, очень тонким пением.
И вот этой песней Микаэл Леонович начал довольно долго длившийся новый период в его жизни. Ему хотелось найти такую интонацию, которая, с одной стороны, была бы изысканной, тонкой, а с другой – была бы понятной большому кругу людей. В фильме, в песне «У тебя такие глаза», ему это удалось. И Майя Кристалинская была первой певицей, с которой он добился уже в исполнительской манере этого стиля. Он требует прекрасного владения вокалом, душевной тонкости, владения массой нюансов, понимания этого необычного, авангардного текста Кирсанова. Это – не песня, это – монолог, тонкая вокальная лирика, решенная при помощи голоса и микрофона, и это было новым музыкальным словом, а Кристалинская послужила для него удивительно тонким инструментом».
Вера Гориславовна включила магнитофон. Музыка дышит в мягких щеточках, поглаживающих в руках ударника металлические диски-тарелки, тихо-тихо, неожиданно, осторожными аккордами вступает фортепиано, и мне видится, как пальцы Таривердиева бегут по клавишам, замирают, и снова бегут и снова шелестят щеточки. Запела певица: в громкой тишине ночного города идет мальчик, ему навстречу несутся огненные круги фар, а голос звучит где-то рядом с ним, словно добрая фея, невидимая мальчику, разговаривает с ним так нежно и ласково, как, может быть, не говорила никогда его мать… Мальчик идет, и огни отражаются в его глазах, озаряя их.
У тебя такие глаза,
Будто в каждом по два зрачка,
Как у самых новых машин.
По ночам из шоссе в шоссе
Пролетают машины, шумя
Двумя парами фар.
У тебя двойные глаза,
Их хватило б на два лица,
И сияет весь океан
От помноженных на два глаз.
Понимаешь, твои глаза —
Двух земных полушарий карты,
И ты когда закрываешь их,
Погружается на ночь экватор…
Кто сказал, что у Майи слабый голос? Как она спела, с какой силой, эти слова – «у тебя двойные глаза»! А как она тихо рассталась с мальчиком – ее голос исчез, растворяясь в тишине вместе с замирающими щеточками на дисках-тарелках.
Валерий.Спасибо за информацию.
Эта песня » врезалась мне в ДУШУ» на всю жизнь.
Хотя я смотрел фильм перед Армией один раз. И мелодию этой песни больше нигде не слышал. И не искал. Она звучала у меня внутри. Слова я не все помнил. Но голос Майи и интонации исполнения я помню до сих пор.
Случайно услышал этот ролик в посте о продаже » Мелодии » и сейчас опять слушаю и музыку и Майю. Я хоть старый но не сентиментальный. Но царапает что то внутри когда слушаю эту музыку и исполнение.
Источник
Алексей Васильев о фильмах Михаила Калика и воздухе 1960-х
В кинотеатре «Иллюзион» заканчивается ретроспектива Михаила Калика, автора знаковых фильмов 60-х «До свидания, мальчики» и «Любить…». Этим двум громким картинам предшествовал «Человек идет за солнцем» — фильм менее известный, но считающийся отправной точкой одновременно и для оттепельного, и поэтического, и нововолнового советского кино
1961 год. В летнем солнечном воздухе, вдоль зеленых скверов Кишинева плывут три воздушных шарика — красный, желтый и синий. От полуденной толпы отделяется шестилетний мальчик, катящий перед собой обруч, и, сменив траекторию, устремляется за шариками как приклеенный. Это понятно. Но среди прохожих находится еще один человек, который меняет свою траекторию, чтобы следовать шарикам,— и это совершенно взрослый молодой человек. Дело в том, что шарики несет в руке девушка, одетая в костюм-шанель, и у девушки красивые ножки. У лестницы, ведущей к театру Пушкина, девушка подсаживается на заднее сиденье к поджидавшему ее мотоциклисту и исчезает из виду. Бок о бок остаются стоять двое — парень и мальчик, которым внезапно стало некуда идти. У них совершенно одинаковое выражение лица — людей, на глазах у которых только что растаяла мечта.
Фильм «Человек идет за солнцем» весь собран из таких вот фокусов о знаке и значении, маленьких структуралистских игр в неоднородность прочтения. Связывает эти эпизоды фигура мальчишки, который, услышав, что будто если пойти за солнцем, то обойдешь вокруг Земли и вернешься туда, откуда вышел, решил проверить сказанное эмпирическим путем. Прогулял он аж до рассвета, и зрители фильма, которым предлагается побыть свидетелями этой кишиневской одиссеи, вынесут урок, что вещи сами по себе ничего не значат — значение всегда в глазах смотрящего. Вот, например, подсолнух в городском саду. Для высадившей его здесь молодой работницы (Лариса Лужина) он — согревающий теплом домашнего очага символ родины, долины Редю-Маре, откуда она с такой неохотой вернулась в город после недавних праздников. А для ее начальника (Анатолий Папанов) — технологическая культура, совершенно негодная для отдыха горожан. Для мальчика же подсолнух — это брат из мира растений, потому что, как и он сам, весь день поворачивается вслед за солнцем.
Или вот покойник. Для окрестных мальчишек, несущихся со всех дворов к проспекту, по которому движется процессия с гробом, с радостным воплем «Похороны!»,— сенсационное действо с оркестром и жутковатой фигурой мертвеца. Для коллег покойного, таксистов, которые остановились и гудят в клаксоны,— потеря друга. Для функционеров таксопарка, несущих венки, обливаясь потом,— физическая обуза с повышенным кардиологическим риском. Ну а наш герой бегает вокруг венков и изводит этих потеющих функционеров вопросом: «А что такое „незабвенный»?» — вычитав на траурной ленте новое слово.
«Человек идет за солнцем» натыкается на тот же синдром «правды в глазах смотрящего» в кинопрессе. Специалисты неизменно называют ее «первой ласточкой» то одного, то другого направления. Что интересно, сам фильм сейчас мало знают, а вот имена из направлений, к которым его относят, на слуху. Скажем, был он и первой ласточкой поэтического кино — это где Параджанов и Ильенко. И оттепельного — это уже к Хуциеву и Шпаликову. И — шире — советской «новой волны», объединяющей всех вышеперечисленных с такой величиной, как Тарковский. Однозначно «Человек идет за солнцем» принадлежит к породе тех типичных для начала 60-х лент, которые предлагали увидеть мир глазами ребенка,— не только у нас, в «Сереже» (1960) и «Ивановом детстве» (1962), но и во Франции («400 ударов», 1959), Англии («Козленок за два гроша», 1955), а уж Италия отрепетировала этот взгляд еще на заре неореализма в «Похитителях велосипедов» (1948). Потребность в распахнутых глазах понятна: послевоенный мир ждал счастья, а получил всего лишь благополучие, оттого через 15 лет и возникло желание опомниться, отряхнуться, уличить обман, вскрыть подлог и все исправить — а для этого нужен не подвергшийся коррупции взрослой жизни взгляд. В фильме Калика исправление идет по линии спора, одновременно смешливого и пристального в своей детской неуемности с прежней, оставшейся от сталинской системы установкой, что есть только одна система ценностей, одно видение, одна правда. Нет, не одна. Одна девушка — две правды. Подсолнух — уже три. А покойник потянет на все четыре.
Что касается систем ценностей, в которые вписывают картину исследователи, то тут важно, кого из авторов фильма исследователь ставит во главу угла. Если «Человека» называют «ласточкой оттепели», то речь, очевидно, о режиссере, Михаиле Калике, создателе редкого советского фильма с ясно артикулированной рефлексией еврейства «До свидания, мальчики» (1964). Он разделил авторскую интонацию поколения — вольную, разболтанную, нечеткую, которая после оптимистичного старта, когда развинченная повадка фильмов «шестидесятников» транслировала юношеские дурашливость и оптимизм, по мере 60-х становилась сперва трагичнее, потом апатичнее, пока, наконец, черно-белое изображение в приступе реванша разочарования не вытеснило из их фильмов цвет. Конфликты с начальством затрудняли выпуск новых картин на экраны, их перерабатывали или вовсе клали на полку. Так, в начале 70-х Калик уехал в Израиль, после того как его свежую киноработу «Любить…» (1968), разговор о любви, сделанный по годаровскому принципу социального анкетирования, без его ведома выпустили перемонтированной, избавив от библейских цитат и присутствия в кадре молодого Александра Меня, а телеспектакль по пьесе Артура Миллера «Цена» попросту не показали.
Если же фильм считать провозвестником поэтического кино — тут на первый план выходит фигура оператора Вадима Дербенева. Вскоре после «Человека» он пойдет в режиссеры и создаст молдавское поэтическое кино («Путешествие в апрель», 1962; «Последний месяц осени», 1965). Но эта оторопь перед пейзажем, вкус к стилю, предпочтение жесту, а не поступкам не оставит его и в 80-х, когда он возьмется за английские детективы, создав роскошный образец киноготики «Женщина в белом» (по Уилки Коллинзу), весь из туманов, мха в кирпичной кладке и неясных фигур, и нафантазировав в «Тайне „Черных дроздов»» (по Агате Кристи) такую тэтчеровскую Англию, какой никогда не было, но какой она только и могла быть, если взогнать ее, как гомункула, из репортажей тогдашних программы «Время» и «Международной панорамы». Строго говоря, и Кишинев в «Человеке» — это во многом операторски нафантазированный Кишинев. Там есть и откровенный подлог: некоторые виды — стадион, закат над мокрой мостовой — снимались в Ленинграде. Многие образы — строительный кран в круге красного солнца — взяты напрокат из карандашных иллюстраций к журналам «Смена» и «Огонек». Да и сам облик фильма, весь его слегка «загорелый» цвет, являет собой киноэквивалент тогдашней журнальной полиграфии, особенно в тех сценах, где вслед за главным героем Дербенев предлагает глядеть на мир через разноцветные стеклышки.
Жизнеподобие этой картины откровенно обманчиво. Оно взято не из знания непосредственно жизни, а из журналов и фильмов. Ближе к закату, в сцене, где девушки танцуют на стадионе, совсем уж феллиниевской становится музыка Микаэла Таривердиева, постоянного соратника Калика, сочинившего для «Человека» крученую песню на стихи Семена Кирсанова «У тебя такие глаза, будто в каждом по два зрачка, как у самых новых машин… У тебя двойные глаза!». Этот чистый образец ресторанного модернизма 60-х звучит на фоне ночного неона вывески ресторана «Кишинев» и моря из фонарей и фар, словно расплывшихся в глазах прослезившегося пьяницы. Сам Таривердиев в воспоминаниях утверждал, что лента делалась под влиянием французской «новой волны» — и в первую очередь Луи Маля. Так понятнее, откуда взялся цветовой лейтмотив фильма — горчичная майка главного героя,— как эхо рыжей майки маленькой героини «Зази в метро». И почему Таривердиев первым среди советских кинокомпозиторов отказался в оркестровке от струнных и дал соло редким инструментам вроде клавесина — следуя завету революционного саундтрека Майлза Дэвиса к «Лифту на эшафот», тоже про брожение по городу, только ночное, и не мальчика, а взрослой женщины. Желание вписывать эту картину в «новую волну» объяснимо и оправдано — с той только оговоркой, что Калик, Дербенев и Таривердиев не изобретали новый язык, но включали в свой фильм уже готовые языковые конструкции модного европейского кинематографа. То есть совершали акт постмодернизма — только отделяло их от объектов цитирования не прошедшее время, а надорванный оттепелью и не такой уже железный, но все же занавес. Как ни странно, это эпигонство вышло не только талантливым, но и обаятельным: в своем обезьянничанье авторы совпали со своим героем, шестилетним мальчишкой, эстетика фильма оказалась равна его главному персонажу.
Вообще, со временем все несовершенства картины, в том числе принципиальные (главный актер, например, слишком уж какой-то корректный ребенок, примерно как с плаката «Мойте руки перед едой»), вдруг стали работать на него. Спустя 57 лет фильм обрел ценность антикварной вещи, передающей очарование своей эпохи. И дело не в какой-то его особой жизненности, которая как раз хромает. Но вот про угол зрения, про то, каким хотели видеть свое время тогдашние молодые таланты, эстеты, которым книжки и фильмы заслонили реальность, этот фильм сообщает абсолютную, бесстыжую правду. Модное западное кино — цветное стеклышко, через которое они смотрят на Кишинев 1961 года. Когда ночь скрыла все, кроме неона, фар и фонарей — одинаково киногеничных во всех городах мира,— ничто не мешает посреди молдавской столицы вспомнить джаз и представить себя Жанной Моро посреди Парижа в полюбившемся фильме Луи Маля. Так и работает этот фильм, его осуществленная правда. Как того и желали авторы, он становится иронической поэмой о единственной правде в глазах смотрящего,— только в отношении их самих.
«Иллюзион», 23 ноября, 20.00; 27 ноября, 13.00
Источник