Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина
Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ
ЭПШТЕЙН М. Природа, мир, тайник вселенной…
Михаил Эпштейн
Есенин Сергей Александрович. (1895-1925).
Природа — всеобъемлющая, главная стихия творчества поэта, и с ней лирический герой связан врожденно и пожизненно: «Родился я с песнями в травном одеяле. // Зори меня вешние в радугу свивали» («Матушка в купальницу по лесу ходила…», 1912); «Будь же ты вовек благословенно, // что пришло процвесть и умереть» («Не жалею, не зову, не плачу…», 1921).
Поэзия С. Есенина (после Н. Некрасова и А. Блока) — самый значительный этап в формировании национального пейзажа, который наряду с традиционными мотивами грусти, запустелости, нищеты включает удивительно яркие, контрастные краски, словно взятые с народных лубков: «Синее небо, цветная дуга, // […] // Край мой! Любимая Русь и Мордва!»; «Топи да болота, // Синий плат небес. // Хвойной позолотой // Взвенивает лес»; «О Русь — малиновое поле // И синь, упавшая в реку…»; «синь сосет глаза»; «пахнет яблоком и медом»; «Ой ты, Русь моя, милая родина, // Сладкий отдых в шелку купырей»; «Звени, звени златая Русь…». Этот образ яркой и звонкой России, со сладкими запахами, шелковистыми травами, голубой прохладой, именно Есениным был внесен в самосознание народа. Чаще, чем какой либо другой поэт, использует Есенин сами понятия «край», «Русь», «родина» («Русь», 1914; «Гой ты, Русь, моя родная…», 1914; «Край любимый! Сердцу снятся…», 1914; «Запели тесаные дроги…», [1916]; «О верю, верю, счастье есть…», 1917; «О край дождей и непогоды…», [1917]).
По-новому изображает Есенин небесные и атмосферные явления — более картинно, изобразительно, используя зооморфные и антропоморфные сравнения. Так, ветер у него — не космический, выплывающий из астральных высей, как у Блока, а живое существо: «рыжий ласковый осленок», «отрок», «схимник», «тонкогубый», «пляшет трепака». Месяц — «жеребенок», «ворон», «теленок» и т.п. Из светил на первом месте образ луны-месяца, который встречается примерно в каждом третьем произведении Есенина (в 41 из 127 — очень высокий коэффициент; ср. у «звездного» Фета из 206 произведений 29 включают образы звезд). При этом в ранних стихах примерно до 1920 года, преобладает «месяц» (18 из 20), а в поздних — луна (16 из 21). В месяце подчеркивается прежде всего внешняя форма, фигура, силуэт, удобный для всякого рода предметных ассоциаций — «лошадиная морда», «ягненок», «рог», «колоб», «лодка»; луна — это прежде всего свет и вызванное им настроение — «тонкий лимонный лунный свет», «отсвет лунный, синий», «луна хохотала, как клоун», «неуютная жидкая лунность». Месяц ближе к фольклору, это сказочный персонаж, тогда как луна вносит элегические, романсовые мотивы.
Есенин — создатель единственного в своем роде «древесного романа», лирический герой которого — клен, а героини — березы и ивы. Очеловеченные образы деревьев обрастают «портретными» подробностями: у березы — «стан», «бедра», «груди», «ножка», «прическа», «подол», у клена — «нога», «голова» («Клен ты мой опавший, клен заледенелый…»; «Я по первому снегу бреду…»; «Мой путь»; «Зеленая прическа…» и др.). Береза во многом благодаря Есенину стала национальным поэтическим символом России. Другие излюбленные растения — липа, рябина, черемуха.
Более сочувственно и проникновенно, чем в прежней поэзии, раскрыты образы животных, которые становятся самостоятельными субъектами трагически окрашенных переживаний и с которыми у лирического героя кровно-родственная близость, как с «братьями меньшими» («Песнь о собаке», «Собаке Качалова», «Лисица», «Корова», «Сукин сын», «Я обманывать себя не стану…» и др.).
Пейзажные мотивы у Есенина тесно связаны не только с круговращением времени в природе, но и с возрастным течением человеческой жизни — чувством старения и увядания, грустью о прошедшей юности («Этой грусти теперь не рассыпать…», 1924; «Отговорила роща золотая…», 1924; «Какая ночь! Я не могу…», 1925). Излюбленный мотив, возобновленный Есениным едва ли не впервые после Е. Баратынского, — разлука с отчим домом и возвращение на свою «малую родину»: образы природы окрашиваются чувством ностальгии, преломляются в призме воспоминаний («Я покинул родимый дом…», 1918; «Исповедь хулигана», 1920; «Эта улица мне знакома…», [1923]; «Низкий дом с голубыми ставнями…», [1924]; «Я иду долиной. На затылке кепи…», 1925; «Анна Снегина», 1925).
Впервые с такой остротой — и опять же после Баратынского — поставлена у Есенина проблема мучительных взаимоотношений природы с побеждающей цивилизацией: «живых коней победила стальная колесница»; «…сдавили за шею деревню // Каменные руки шоссе»; «как в смирительную рубашку, мы природу берем в бетон» («Сорокоуст», 1920; «Я последний поэт деревни…», 1920; «Мир таинственный, мир мой древний…», 1921). Однако в поздних стихах поэт как бы заставляет себя возлюбить «каменное и стальное», разлюбить «бедность полей» («Неуютная жидкая лунность», [1925]).
Значительное место в творчестве Есенина занимают фантастические и космические пейзажи, выдержанные в стиле библейских пророчеств, но приобретающие человекобожеский и богоборческий смысл: «Ныне на пики звездные // Вздыбливаю тебя земля!»; «Возгремлю я тогда колесами // Солнца и луны, как гром…». Эта космическая символика, вдохновленная революцией, сближает поэзию Есенина и Маяковского периода 1917-1918 годов [ср.: «По тучам иду, как по ниве я» (С. Есенин. «Инония») — «по тучам лечу» (В. Маяковский. «Человек»); «Мы радугу тебе — дугой, // Полярный круг на сбрую. // О, вывези наш шар земной // На колею иную» (С. Есенин. «Пантократор») — «Радуга, дай дуг // лёт быстролетным коням» (В. Маяковский. «Наш марш»); «Да здравствует революция // На земле и на небесах!» (С. Есенин. «Небесный барабанщик») — «Человек, // землю саму // зови на вальс! // Возьми и небо заново вышей…» (В. Маяковский «Эй!»)]. Однако гиперболические образы космической и потусторонней природы, заполнившие поэмы Есенина тех лет («Пришествие», «Преображение» и др.), в целом оказались малоорганичны для его творчества. Гораздо более естественны, хотя тоже условны, «Персидские мотивы» (1924-1925) — полуфантастические пейзажи страны, где Есенин никогда не был, но являющие собой один из лучших образцов пейзажной экзотики в русской поэзии.
Есенинская поэзия природы, выразившая «любовь ко всему живому в мире и милосердие» (М. Горький), замечательна и тем, что впервые последовательно проводит принцип уподобления природы природе же, раскрывая изнутри богатство ее образных возможностей: «Золотою лягушкой луна // Распласталась на тихой воде…»; «не звенит лебяжьей шеей рожь»; «ягненочек кудрявый — месяц // Гуляет в голубой траве» и т.п.
ЭПШТЕЙН М. Н. Природа, мир, тайник вселенной…: Система пейзажных образов в русской поэзии.
М.: Высшая школа, 1990, с. 247-249.
Источник
Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина
Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ
ЭПШТЕЙН М. Природа, мир, тайник вселенной…
Михаил Эпштейн
Есенин Сергей Александрович. (1895-1925).
Природа — всеобъемлющая, главная стихия творчества поэта, и с ней лирический герой связан врожденно и пожизненно: «Родился я с песнями в травном одеяле. // Зори меня вешние в радугу свивали» («Матушка в купальницу по лесу ходила…», 1912); «Будь же ты вовек благословенно, // что пришло процвесть и умереть» («Не жалею, не зову, не плачу…», 1921).
Поэзия С. Есенина (после Н. Некрасова и А. Блока) — самый значительный этап в формировании национального пейзажа, который наряду с традиционными мотивами грусти, запустелости, нищеты включает удивительно яркие, контрастные краски, словно взятые с народных лубков: «Синее небо, цветная дуга, // […] // Край мой! Любимая Русь и Мордва!»; «Топи да болота, // Синий плат небес. // Хвойной позолотой // Взвенивает лес»; «О Русь — малиновое поле // И синь, упавшая в реку…»; «синь сосет глаза»; «пахнет яблоком и медом»; «Ой ты, Русь моя, милая родина, // Сладкий отдых в шелку купырей»; «Звени, звени златая Русь…». Этот образ яркой и звонкой России, со сладкими запахами, шелковистыми травами, голубой прохладой, именно Есениным был внесен в самосознание народа. Чаще, чем какой либо другой поэт, использует Есенин сами понятия «край», «Русь», «родина» («Русь», 1914; «Гой ты, Русь, моя родная…», 1914; «Край любимый! Сердцу снятся…», 1914; «Запели тесаные дроги…», [1916]; «О верю, верю, счастье есть…», 1917; «О край дождей и непогоды…», [1917]).
По-новому изображает Есенин небесные и атмосферные явления — более картинно, изобразительно, используя зооморфные и антропоморфные сравнения. Так, ветер у него — не космический, выплывающий из астральных высей, как у Блока, а живое существо: «рыжий ласковый осленок», «отрок», «схимник», «тонкогубый», «пляшет трепака». Месяц — «жеребенок», «ворон», «теленок» и т.п. Из светил на первом месте образ луны-месяца, который встречается примерно в каждом третьем произведении Есенина (в 41 из 127 — очень высокий коэффициент; ср. у «звездного» Фета из 206 произведений 29 включают образы звезд). При этом в ранних стихах примерно до 1920 года, преобладает «месяц» (18 из 20), а в поздних — луна (16 из 21). В месяце подчеркивается прежде всего внешняя форма, фигура, силуэт, удобный для всякого рода предметных ассоциаций — «лошадиная морда», «ягненок», «рог», «колоб», «лодка»; луна — это прежде всего свет и вызванное им настроение — «тонкий лимонный лунный свет», «отсвет лунный, синий», «луна хохотала, как клоун», «неуютная жидкая лунность». Месяц ближе к фольклору, это сказочный персонаж, тогда как луна вносит элегические, романсовые мотивы.
Есенин — создатель единственного в своем роде «древесного романа», лирический герой которого — клен, а героини — березы и ивы. Очеловеченные образы деревьев обрастают «портретными» подробностями: у березы — «стан», «бедра», «груди», «ножка», «прическа», «подол», у клена — «нога», «голова» («Клен ты мой опавший, клен заледенелый…»; «Я по первому снегу бреду…»; «Мой путь»; «Зеленая прическа…» и др.). Береза во многом благодаря Есенину стала национальным поэтическим символом России. Другие излюбленные растения — липа, рябина, черемуха.
Более сочувственно и проникновенно, чем в прежней поэзии, раскрыты образы животных, которые становятся самостоятельными субъектами трагически окрашенных переживаний и с которыми у лирического героя кровно-родственная близость, как с «братьями меньшими» («Песнь о собаке», «Собаке Качалова», «Лисица», «Корова», «Сукин сын», «Я обманывать себя не стану…» и др.).
Пейзажные мотивы у Есенина тесно связаны не только с круговращением времени в природе, но и с возрастным течением человеческой жизни — чувством старения и увядания, грустью о прошедшей юности («Этой грусти теперь не рассыпать…», 1924; «Отговорила роща золотая…», 1924; «Какая ночь! Я не могу…», 1925). Излюбленный мотив, возобновленный Есениным едва ли не впервые после Е. Баратынского, — разлука с отчим домом и возвращение на свою «малую родину»: образы природы окрашиваются чувством ностальгии, преломляются в призме воспоминаний («Я покинул родимый дом…», 1918; «Исповедь хулигана», 1920; «Эта улица мне знакома…», [1923]; «Низкий дом с голубыми ставнями…», [1924]; «Я иду долиной. На затылке кепи…», 1925; «Анна Снегина», 1925).
Впервые с такой остротой — и опять же после Баратынского — поставлена у Есенина проблема мучительных взаимоотношений природы с побеждающей цивилизацией: «живых коней победила стальная колесница»; «…сдавили за шею деревню // Каменные руки шоссе»; «как в смирительную рубашку, мы природу берем в бетон» («Сорокоуст», 1920; «Я последний поэт деревни…», 1920; «Мир таинственный, мир мой древний…», 1921). Однако в поздних стихах поэт как бы заставляет себя возлюбить «каменное и стальное», разлюбить «бедность полей» («Неуютная жидкая лунность», [1925]).
Значительное место в творчестве Есенина занимают фантастические и космические пейзажи, выдержанные в стиле библейских пророчеств, но приобретающие человекобожеский и богоборческий смысл: «Ныне на пики звездные // Вздыбливаю тебя земля!»; «Возгремлю я тогда колесами // Солнца и луны, как гром…». Эта космическая символика, вдохновленная революцией, сближает поэзию Есенина и Маяковского периода 1917-1918 годов [ср.: «По тучам иду, как по ниве я» (С. Есенин. «Инония») — «по тучам лечу» (В. Маяковский. «Человек»); «Мы радугу тебе — дугой, // Полярный круг на сбрую. // О, вывези наш шар земной // На колею иную» (С. Есенин. «Пантократор») — «Радуга, дай дуг // лёт быстролетным коням» (В. Маяковский. «Наш марш»); «Да здравствует революция // На земле и на небесах!» (С. Есенин. «Небесный барабанщик») — «Человек, // землю саму // зови на вальс! // Возьми и небо заново вышей…» (В. Маяковский «Эй!»)]. Однако гиперболические образы космической и потусторонней природы, заполнившие поэмы Есенина тех лет («Пришествие», «Преображение» и др.), в целом оказались малоорганичны для его творчества. Гораздо более естественны, хотя тоже условны, «Персидские мотивы» (1924-1925) — полуфантастические пейзажи страны, где Есенин никогда не был, но являющие собой один из лучших образцов пейзажной экзотики в русской поэзии.
Есенинская поэзия природы, выразившая «любовь ко всему живому в мире и милосердие» (М. Горький), замечательна и тем, что впервые последовательно проводит принцип уподобления природы природе же, раскрывая изнутри богатство ее образных возможностей: «Золотою лягушкой луна // Распласталась на тихой воде…»; «не звенит лебяжьей шеей рожь»; «ягненочек кудрявый — месяц // Гуляет в голубой траве» и т.п.
ЭПШТЕЙН М. Н. Природа, мир, тайник вселенной…: Система пейзажных образов в русской поэзии.
М.: Высшая школа, 1990, с. 247-249.
Источник
Исследование статьи м эпштейна природа мир тайник вселенной
ПОЭЗИЯ | ЛИНГВИСТИКА | ЭСТЕТИКА запись закреплена
— Природа культурных пробелов и языковых зияний: Эпштейн М.Н.
(образ человека в электронно-виртуальной вселенной)
Последователи Ж.-Ж. Руссо, М. Хайдеггера, Р. Генона и «Великой Традиции», противники прогресса и идеологи ностальгии, обвиняют науку и технику в том, что они разрушают очарование первичной поэзии, золотого детства человечества, еще слитого с природой. Она была полна одушевленных существ, в каждом озере жила наяда, в каждом дереве дриада, в громе раздавался голос верховного божества, Зевса или Перуна.Наука и техника якобы отчуждают человека от бытия, противопо-ставляют субъект и объект, создают холодное, обездушенное пространство вокруг личности.
Такие обвинения имели резон в индустриальном обществе, когда в науке господствовали позитивизм, материализм, редукционизм… Но наука изменилась, уйдя далеко от этих унылых «измов» и вобрав в себя дерзость поэтического разума, открывающего парадоксальную, взрывную, пульсирующую вселенную, которая больше похожа на стихотворение или коан, чем на аналитическое суждение. Можно говорить о еще одной сверхпоэзии, о ноопоэйе (греч. — noos — разум) — поэтичности самого разума, каким он выступает в новейшей науке. Чем выше уровень развития науки и техники, тем глубже их поэтичность. А. Эйнштейн полагал, что «в научном мышлении всегда присутствует элемент поэзии. Настоящая наука и настоящая музыка требуют однородного мыслительного процесса».
Поэтична квантовая физика, представляющая элементарный микрообъект и частицей, и волной. Согласно теории квантовой запутанности, даже объекты, разнесенные на огромные расстояния, оказываются взаимозависимыми (нелокальными), и квантовое состояние передается от одного к другому вне законов пространства и времени. Это глубоко поэтическая идея, нарушающая логику эмпирического рассудка. Поэтична теория относительности: во всяком кусочке материи можно видеть огромность заложенной в нем энергии расщепления атомов — глубоко метафорический взгляд.
Столь же поэтично и современное понимание информационной природы материи. «Вселенная, в сущности, является гигантским компьютером, в котором каждый атом и каждая элементарная частица содержат биты информации…» (Сет Ллойд12). Представление о том, что Вселенная и все составляющие ее частицы непрерывно производят вычисление на квантовом уровне, — это концепция современной информационной теории и одновременно одна из самых головокружительных метафор.
Поэтична Всемирная паутина, передающая мгновенно наши мысли и облики на любые расстояния. Поэтический принцип «всё во всём» определяет работу поисковых систем в Интернете. Проводя поиск по определенному слову или выражению, мы мгновенно собираем вместе все тексты, когда-либо написанные, и создаем новое текстуальное целое, симфонию смыслов, пронизанную единым лейтмотивом. Тексты, вступающие таким образом в ассоциативную связь, можно назвать рифмо-текстами, поскольку у них есть общий словесный элемент, своего рода внутренняя рифма. Поисковые системы — это, собственно, порождающие механизмы текстовой рифмовки и создания новых вербальных массивов, пронизанных лейтмотивами-ассоциациями.
В каждой частице, какой бы малой она ни была, «есть города, населенные людьми, обработанные поля, и светит солнце, луна и другие звезды, как у нас», — утверждал в V веке до н.э. греческий философ Анаксагор в своем труде о гомеомериях. Гомеомерия — буквально «подобочастие», то, часть чего подобна целому. Эта древняя поэтическая интуиция подтверждается современной теорией фракталов (Б. Мандельброт) и гипотезами о том, что элементарные частицы могут открывать вход в другие вселенные13. Всюду мы видим метаморфозу и парадокс, граничащие с чудом: взаимопроникновение большого и малого, превращение массы в энергию, частицы в волну, — поэтическую работу Вселенной, которая раскрывается на уровне фундаментальной науки.
При этом наука остается наукой в рамках своих познавательных процедур: наблюдений, описаний, экспериментов, количественных измерений, фиксации воспроизводимых результатов и т.д. Но на самом высоком уровне обобщений наука все больше смыкается с поэзией. Сами ученые поражаются красоте и элегантности формул, которыми описываются законы мироздания, — очевидно, что это не только физические, но и эстетические законы. Недаром физик Брайан Грин назвал свою знаменитую книгу, посвященную суперструнам и поискам «окончательной» научной теории, «Элегантная вселенная» (1999). Собственно, большая наука и есть главная поэзия нашего времени.
Метафора «человек — Бог» всегда была осевой для цивилизации, ищущей путей раскрытия божественного в человеке и человеческого в Боге. Но в наше время к ней прибавился ряд других фундаментальных метафор: Вселенная — компьютер, планета — живой организм, компьютер — мозг, Интернет — нервная система, вирусы инфекционные — и компьютерные, гены — язык, жизнь — процесс письма… Оттого, что смысл этих метафор подтверждается наукой или реализуется техникой, они не становятся менее поэтичными. Так поэзия входит в состав научного мировоззрения и становится движущей силой новых открытий.(М.Эпштейн «Поэзия и сверхпоэзия»)
Подробнее здесь: http://magazines.russ.ru/znamia/2015/1/11e.html
___________________________________________
Михаил Наумович Эпштейн (1950, Москва) — философ, культуролог, литературовед, эссеист.Автор 30 книг и более 700 статей и эссе, переведенных на 18 иностранных языков.
http://www.topos.ru/article/1729
Основные темы исследований: методология гуманитарных наук, постмодернизм, поэтика, философия модальностей, семиотика повседневности, проективная лингвистика, перспективы развития мышления и языка, религия в современном обществе.
— Эпштейн М.Н. — Парадоксы новизны.О литературном развитии XIX-XX веков.-1988
https://vk.com/doc-123642573_441261406?hash=d5e2f5b56..
В книге исследуются пути нового художественного мышления, наиболее противоречивые ситуации в литературе XIX — XX вв. На обширном материале: от Гете и Пушкина до Мандельштама и Набокова — раскрывается творческая роль парадоксов в развитии культуры. Прослеживаются духовные процессы, отмеченные знаком парадоксальности: культ плоти в «сексуальной революции», оборачивающийся диктатом рассудка (Д.Лоуренс, Г.Миллер); экспансия Игры в сферы «серьезной» деятельности; воздействие религиозно-эсхатологического сознания на искусство авангарда; противостояние концептуализма и метареализма в поэзии наших дней (Д.Пригов, О.Седакова, И.Жданов, А.Еременко, А.Парщиков).
— Эпштейн М.Н. — Природа, мир, тайник вселенной.Система пейзажных образов в русской поэзии.-1990
https://vk.com/doc-123642573_441261889
Эта книга — первый опыт системного изучения пейзажных образов русской поэзии от В. Тредиаковского до поэтов наших дней. На обширном материале — 3700 произведений 130 авторов — выделяются наиболее устойчивые национально-характерные мотивы («зима», «береза» и др.), законы построения и сочетания разных типов пейзажей («идеальный», «экзотический», «фантастический» и др.). Исследуется поэтический язык, на котором сама природа говорит с человеком. Последний раздел — маленькая энциклопедия пейзажных миров крупнейших русских поэтов, творческая индивидуальность которых находит образное соответствие в тех или иных явлениях природной жизни.
Книга Михаила Эпштейна — разностороннее литературно-теоретическое исследование российского постмодерна, его истоков и основных этапов развития в 20-ом веке, а также его культурно-исторических отличий от западного постмодернизма. Выдвигается оригинальная концепция конца Нового времени и соотношения постмодернизма с коммунизмом, модернизмом, экзистенциализмом. Рассматриваются основные литературные и теоретические программы постмодерна в творчестве его ярких представителей (А. Синявский, И. Кабаков, Вен. Ерофеев, Т. Кибиров. ) и отдельных направлений (метареализм, концептуализм, соц-арт, арьергард. ). Благодаря своему энциклопедическому охвату книга может использоваться как пособие для учебных курсов по теме «российский постмодернизм».
— Эпштейн М. — Философия возможного.-2001
Модальности сущего, возможного, необходимого лежат в основе мышления и языка. Книга впервые систематически исследует значение модальностей для философии и всего комплекса гуманитарных дисциплин. От изъявительного наклонения докантовской мысли — через повелительное наклонение посткантовского критицизма и активизма — философия ныне входит в третью эпоху: мышление в сослагательном наклонении. Возможностный подход по-новому освещает традиционные философские проблемы (универсалии, реализм и номинализм, `бритва Оккама`, мыслящие персонажи, преодоление метафизики) и вместе с тем открывает новые стратегии гуманитарного мышления: переход от деконструкции к потенциации, к созданию множественных метафизик, альтернативных теорий и практик. Цель книги — обоснование поссибилизма как новой методологии гуманитарных наук. Исследование ведется на широком материале философии, культурологии, этики, психологии, теологии, лингвистики и обращено ко всем, кто интересуется судьбами гуманитарных дисциплин, новыми моделями исследования и творчества. Автор — известный ученый-гуманитарий, профессор университета Эмори (Атланта, США).
— Эпштейн М. — Знак_пробела.О будущем гуманитарных наук.-2004
Книга известного культуролога вводит в философскую и филологическую проблематику XXI века и очерчивает новые стратегии мышления и письма, идущие на смену постмодернизму и постструктурализму. Рассматривается новый образ человека в электронно-виртуальной вселенной, а также меняющийся контекст и смысл таких традиционных понятий гуманистики, как «слово» и «текст», «время» и «возможность», «тело» и «желание», «жуткое» и «интересное», «чистота» и «безумие».
Исследуется природа культурных пробелов, языковых зияний, заполнение которых знаменует рождение новых художественных и теоретических практик.От эротологии до теории судьбы, от экологии текста до хоррорологии и технософии — таков диапазон тех теорий и гипотез, которые впервые вводятся в обиход интеллектуального сообщества Каждая глава — манифест или экспериментальный набросок новой дисциплины или концепции, радикально меняющих наши представления о перспективах гуманитарных наук.
— Эпштейн М.Н. — Постмодерн в русской литературе.-2005
Книга известного культуролога и литературоведа Михаила Эпштейна — философско-эстетическое исследование российского литературного постмодерна, его истоков и основных этапов развития в XX веке, а также его культурно-исторических отличий от постмодерна западного. Автор рассматривает соотношения постмодернизма с коммунизмом, модернизмом, экзистенциализмом, осмысливает основные литературные и теоретические программы постмодерна в творчестве ярких его представителей (А.Синявский, И.Кабаков, Вен.Ерофеев . ) и отдельных направлений (метареализм, концептуализм, соц-арт, авангард . ). Особенность книги — сочетание ретроспективного взгляда исследователя и перспективного взгляда участника литературного процесса 1980-1990 гг. Благодаря своему энциклопедическому охвату и последовательному изложению теоретических вопросов книга может использоваться как вузовское пособие для учебных курсов по теме «постмодернизм в русской литературе».
— Эпштейн М.Н. — Слово и молчание.Метафизика русской литературы.-2006
Книга известного литературоведа и культуролога Михаила Эпштейна рассматривает важнейшие метафизические проблемы и парадоксы русской литературы: святость маленького человека и демонизм державной власти, смыслонаполненность молчания и немоту слова, бессознательную религиозность богоборческого авангарда и Эдипов комплекс советской цивилизации. От А. Пушкина и Н. Гоголя до А. Платонова и О. Мандельштама, И. Бродского и до современных писателей прослеживаются гпроклятые вопросых и трагииронические мотивы русской литературы, впадающей в крайности юродства и бесовства и вместе с тем мучительно ищущей Целого. Особое внимание уделяется религиозным и атеистическим составляющим русской культуры, а также перспективам ее секуляризации. Метафизика выступает в книге не как сумма прямых философских высказываний, а как «долгая мысль» самой русской литературы, выраженная в многозначной игре ее образов.
— Эпштейн М.,Тульчинский Г. — Философия тела.Тело свободы.-2006
https://vk.com/doc-123642573_441261604
Эта книга включает две монографии известных философов Михаила Эпштейна и Григория Тульчинского, посвященные телесности в современной культуре и, прежде всего, осязанию как чувственной основе человеческих взаимоотношений. Книга охватывает те стороны телесности, которые наименее разработаны философией и по традиции рассматриваются как самые низкие в иерархии чувств и искусств. В эпоху конструирования искусственного разума человек все более определяется как естественный, воплощенный разум, а плотское знание — как основа всякой познавательной и творческой деятельности. Исследуются этические и эстетические аспекты осязания и возможности тактильного искусства. Осмысляется глубинная семантика тела и пути формирования «пост-телесной» культуры, которая утверждает личностное, свободное и ответственное самоопределение чувственного бытия. Книга обращена не только к гуманитариям-профессионалам, но и к широкой читательской аудитории, заинтересованной в философском осмыслении тела и сопутствующих понятий любви, близости, личности и свободы.
— Эпштейн М.Н. — Стихи и стихии.Природа в русской поэзии XVIII — XX вв.-2007
https://vk.com/doc-123642573_441263897
Эта книга – о природе и о поэзии, о том, что их объединяет в одно целое: поэзию природы. «Поэзия природы» – это, конечно, Тютчев, Фет, Есенин, Пастернак, Заболоцкий, вся пейзажная лирика. Но «поэзия природы» – это и свойство самой природы, ее своеволие и многозначность, ритм и гармония. Эти две поэзии – та, что пишется словами, и та, что таится в безмолвии гор или в шуме морей, есть, по сути, одна поэзия, говорящая двумя языками: стихами и стихиями. Чтобы раскрыть это двуединство, и написана книга – первый опыт системного изучения пейзажных образов русской поэзии XVIII – XX веков. На огромном материале – 3700 произведений 130 авторов – выделяются устойчивые национально-характерные мотивы («зима», «береза», «дождь» и др.) и законы построения разных типов пейзажей (идеальный, экзотический, фантастический). Последний раздел – маленькая энциклопедия пейзажных миров крупнейших русских поэтов.
Автор книги «Отцовство» – известный философ и филолог, профессор университетов Дарема (Великобритания) и Эмори (Атланта, США) Михаил Эпштейн. Несмотря на широкий литературный и интеллектуальный контекст, размышления автора обращены не только к любителям философии и психологии, но и ко всем родителям, которые хотели бы глубже осознать свое призвание.
Первый год жизни дочери, «дословесный» еще период, постепенное пробуждение самосознания, способности к игре, общению, эмоциям подробно рассматриваются любящим взором отца. Это в своем роде уникальный образец пристального и бережного вслушивания в новую человеческую жизнь, опыт созидания уз любви и рождения подлинной семейной близости.
— Эпштейн М. — Ирония идеала.Парадоксы русской литературы.-2015
В книге прослеживаются «проклятые вопросы» русской литературы, впадающей в крайности юродства и бесовства и вместе с тем мучительно ищущей Целого. Исследуется особая диалектика самоотрицания и саморазрушения, свойственная и отдельным авторам, и литературным эпохам и направлениям. Устремление к идеалу и гармонии обнаруживает свою трагическую или ироническую изнанку, величественное и титаническое — демонические черты, а низкое и малое — способность к духовному подвижничеству. Автор рассматривает русскую литературу от А. Пушкина и Н. Гоголя через А. Платонова и В. Набокова до Д. Пригова и В. Сорокина — как единый текст, где во все новых образах варьируются устойчивые мотивы. Их диапазон охватывает основные культурные универсалии: бытие и ничто, величие и смирение, речь и безмолвие, разум и безумие. Динамика литературы
Источник