Александр Блок: луна и солнце «Незнакомки»
Незнакомка
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирён и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
Чем это интересно
Чем выше качество поэтического текста, тем более плодотворны задаваемые к нему вопросы. Даже если они исключают друг друга, на каждый из них все равно найдется аргументированный ответ. Об этом Prosodia уже доводилось писать по иному поводу, со ссылкой на физика Вернера Гейзенберга. Литературовед и директор благотворительного фонда AdVita Елена Грачева отмечает ту же особенность и в блоковской «Незнакомке».
«Поразительное стихотворение: как только мы начинаем за какую-то ниточку тянуть, мы можем вытащить цельный и непротиворечивый смысл». Замечание было высказано в рамках семинара «Сильные тексты» на Полит.ру, целиком посвященного этому произведению Блока (сокращенная текстовая версия опубликована на «Горьком»). Таких ниточек, за которые можно потянуть и вытянуть цельный и противоречивый смысл, в ходе семинара было перебрано немало, и среди них – история с бессмысленно кривящимся диском. Решить, какой перед нами диск, лунный или солнечный, оказывается вовсе не мелочью именно потому, что каждое из решений в итоге оборачивается самостоятельной интерпретацией текста. Это прекрасно показал еще филолог Андрей Ранчин в своей работе, которая прямо так и называется: «Диск – лунный или солнечный? К интерпретации стихотворения Александра Блока «Незнакомка»».
Ранчин отстаивает солярную позицию. Ее разделяет и Елена Грачева: «…Только на солнце можно увидеть пыль в этом переулке, и только когда светло, можно возить девушек по озеру, потому что там в темноте ничего не видно, извините, и прокат лодок ночью не работает. Это известно, кстати. И то, что гулять вдоль каналов за шлагбаумами можно было только днем, потому что это же полоса отчуждения, по сути дела».
Под стихотворением Блока обозначена не только дата его написания (24 апреля 1906 года по старому стилю), но и место – Озерки. Это дачный пригород Санкт-Петербурга. Встреча поэта с Незнакомкой произошла в вокзальном ресторане, который, к сожалению, сгорел в 1993 году. Прокат лодок по ночам действительно не работает. Но вот что интересно: золотящаяся пыль еще ничего не доказывает. «Нельзя не признать, – пишет А. Ранчин, – что это соображение можно поставить под сомнение как чрезмерно рационалистическое и игнорирующее поэтическую традицию. В русской поэзии лунный свет мог описываться как золотой или золотистый, а не как серебряный или серебристый. Луна освещает землю золотистым светом уже в элегии В.А. Жуковского «Вечер» (1806):
Луны ущербный лик встает из-за холмов…
О тихое небес задумчивых светило,
Как зыблется твой блеск на сумраке лесов!
Как бледно брег ты озлатило!»
Получается, что золотистый (а не серебристый, как того требует здравый смысл) свет луны стал поэтической банальностью еще за сто лет до написания «Незнакомки», а такую почтенную традицию едва ли допустимо сбрасывать со счетов. Конечно, именно солнце в «Незнакомке» оказывается в итоге символом тех самых глухих тайн и лежащего в душе поэта сокровища. Фирменные «зори» символистов – а перед нами все-таки символистский текст – тоже, наверное, более уместно воспринимать в солярном контексте, как зарю новой жизни, а не закат старой.
Тем не менее, как сторонники лунной теории не могут не признать возможной правоты своих оппонентов (см. у В.М. Толмачева: «Впрочем, полностью не исключено и обратное, что «кривящийся диск» – это уходящий за горизонт шар солнца»), так и сторонники солярного мифа соглашаются, что их правота заведомо неоднозначна. В рамках все того же семинара «Сильные тексты» многие его участники склонились скорее в пользу луны (Лев Иванов, Екатерина Тимофеева).
Подводя итоги встречи, Олег Лекманов предложил не выносить единого решения в споре о луне и солнце: «Оставим это по-блоковски загадкой». Ясно, что это тоже решение, и очень мудрое. О таинственном диске поэт сообщает нам, что тот приучен ко всему. По ассоциации сразу приходят на ум слова «ничто не ново под луной» – например, из стихотворения Николая Карамзина «Опытная Соломонова мудрость, или Выбранные мысли из Екклесиаста» (1797). Но в самой ветхозаветной «Книге Екклесиаста или Проповедника» говорится о том, что нет ничего нового под солнцем. Как быть?
Пожалуй, кроме Гейнзенберга, тут уместно будет вспомнить еще одного физика, Нильса Бора. Он говорил: «Есть два вида истины: тривиальная – которую отрицать нелепо, и глубокая – для которой обратное утверждение есть не менее глубокая истина». В отношении блоковской «Незнакомки» это точно работает и служит залогом того, что ее тайна жива и сегодня.
Справка об авторе
Стихотворение «Незнакомка» создавалось в очень сложный для поэта период. 26 февраля произошло объяснение в любви между Андреем Белым и женой Блока Любовью Дмитриевной Менделеевой. В начале марта Белый уехал в Москву, и тогда же началась его ежедневная переписка с Прекрасной Дамой. 15 апреля он вернулся в Петербург и, как принято считать (см. материалы все того же семинара «Сильные тексты»), в этот его приезд Любовь Дмитриевна действительно изменила мужу.
Блок в то время полюбил дальние прогулки по городским окраинам, где пытался залить горе вином в самых неказистых, в том числе вокзальных, как в «Незнакомке», ресторанах. Разного рода второстепенные детали – крендель булочной, шлагбаумы или, к примеру, корабли на обоях в одноименной пьесе ноября 1906 года – действительно были списаны им с натуры. Поэт даже устроил одному из своих знакомых экскурсию по Озеркам. Но основное содержание личной жизни осталось совершенно за пределами «Незнакомки», как осталась там и криминально-политическая повестка дня. А между тем, в конце марта 1906 года в Озерках группой экстремистов-эсеров был убит за предательство революции поп Гапон. Никакого отклика со стороны Блока.
Получается, что великие стихи родились словно бы из ничего, силой только одного «весеннего и тлетворного духа». Несмотря на это они имели вполне осязаемые последствия как для творческой, так и для личной биографии поэта. О пьесе уже было сказано; в стихотворном цикле «Город» «Незнакомка» обрамлена стихотворениями «Твое лицо бледней, чем было…» и «Там дамы щеголяют модами…», так называемый «Вариант Незнакомки», законченный пять лет спустя после исходного текста (кстати, во всех этих произведениях так много ночи, звезд и комет, что легко можно отдать предпочтение лунной версии происхождения кривящегося диска).
В конце 1906 года Блок знакомится с актрисой Натальей Волоховой. Он записывает в дневнике: «Незнакомку я, кажется, себе напророчил». В воспоминаниях тетки поэта Марии Бекетовой отмечается даже внешнее сходство этой женщины и ее литературного предвестника. Потом образ Волоховой отразится еще во множестве стихов, включая знаменитые циклы «Снежная Маска» и «Фаина». Все это тоже отголоски «Незнакомки», как и широкая слава ее создателя. И в этом тоже заключается проявление странной силы поэзии. Она рождается из ничего, толкует что-то маловразумительное о древних поверьях и глухих тайнах, не может даже отличить луну от солнца, но в итоге перекраивает под себя жизнь – и автора, и его поклонников.
Источник
Диск – лунный или солнечный? К интерпретации стихотворения Александра Блока «Незнакомка»
Диск – лунный или солнечный? К интерпретации стихотворения Александра Блока «Незнакомка»
Стихотворение Александра Блока «Незнакомка» открывается картиной, в которой присутствует небесное светило – кривящийся диск:
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Среди канав гуляют с дамами
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск (II; 185).
В исследовательской литературе утвердилось мнение, что этот диск – обозначение луны (а не солнца). Так, А. Ханзен-Лёве, интерпретируя блоковский текст, заметил: «все прежние положительные символы приобретают в присутствии Незнакомки обратный смысл: весна тлетворна, лунный диск бессмысленно кривится в небе, дети плачут и даже почудившееся издали золото оказывается всего лишь золотящимся кренделем булочной »[743]. В личной беседе с автором этих строк он аргументировал свое толкование тем, что именно луна (в противоположность солнцу) является женским символом, «женским» светилом; поскольку центральный образ-символ стихотворения – это сама Незнакомка, диск должен быть именно лунным, как ее небесный атрибут, соответствие. Это же понимание семантики диска характерно, например, для В.М. Толмачева, считающего, что «женщина – луна переименована в кривящийся диск», поскольку увидена холодно-отстраненным «имплицитно мужским взглядом»[744]. Для исследователя это «полная луна ; луна как диск – ночное солнце»[745]. Исходя из этого небесспорного утверждения, он склонен полагать: «не исключено, что переулочная “пыль” – символическое обозначение лунно-серебристого цвета»[746]. Правда, В.М. Толмачев все же осторожно признает: «Впрочем, полностью не исключено и обратное, что “кривящийся диск” – это уходящий за горизонт шар солнца»[747].
Чтобы сделать обоснованный выбор между одной из двух интерпретаций (луна или солнце), рассмотрим сначала образ кривящегося диска в контексте стихотворения «Незнакомка». Диск «бессмысленно кривится». Эта характеристика может быть понята, конечно, как фиксация визуального облика луны (месяца). Но если кривизна означает трансформацию диска – круга в месяц, то речь идет не о полной, а об убывающей или о растущей луне. Однако совершенно неочевидно, что и такое понимание оправданно. Символистские, в том числе и блоковские, метафоры отличаются крайней смелостью уподоблений, отнюдь не обязательно мотивированной «реальным», в том числе и визуальным, сходством[748]. Диск кривится, возможно, не будучи в состоянии удержать гримасу от пошлости обстающей жизни[749]. Или же эта кривизна – один из атрибутов общей «кривизны» – криводушия и неправды. В любом случае для луны, способной расти и убывать, «кривизна» – естественный признак, и потому он вряд ли может обозначать абсурдность и/или пошлость существования. Иная ситуация с солнцем, чья форма – диск – не способна визуально трансформироваться в серп. Как раз если блоковский диск – солнце, образ приобретает бо?льшую экспрессивность.
Такая деталь, как отсвечивающий золотом крендель вывески («Чуть золотится крендель булочной»), тоже скорее указывает на солярную, а не на лунарную природу диска. Если бы светило было луной, «крендель» должен был бы «серебриться». Метр стихотворения, между прочим, позволяет совершить такую замену. Нельзя, однако, не признать, что это соображение можно поставить под сомнение как чрезмерно рационалистическое и игнорирующее поэтическую традицию. В русской поэзии лунный свет мог описываться как золотой или золотистый, а не как серебряный или серебристый. Луна освещает землю золотистым светом уже в элегии В.А. Жуковского «Вечер» (1806):
Луны ущербный лик встает из-за холмов…
О тихое небес задумчивых светило,
Как зыблется твой блеск на сумраке лесов!
Как бледно брег ты озлатило![750]
Золотистый цвет самой луны стал поэтической банальностью; именно как поэтический штамп он упомянут в пародии Н.А. Добролюбова на стихотворение А.А. Фета «Шепот, робкое дыханье…»:
Поцалуй (так! – А.Р.) немой, –
И стоящий над кроватью
В «Незнакомке» дважды говорится об опьянении лирического героя – в пятой и в одиннадцатой строфах. В одиннадцатом катрене мотив опьянения приобретает символистский смысл некоего преображения души («Глухие тайны мне поручены, / Мне чье-то солнце вручено, / И все души моей излучины / пронзило терпкое вино» [II; 186]), хотя ощущаемое откровение представлено размытым, неопределенным и несколько сомнительным: «тайны» – «глухие», а «солнце» – «чье-то». Тем не менее и эти «тайны», и «солнце» явно противопоставлены скучному пошлому миру. «Глухие тайны» контрастируют с диким и глухим воздухом дачной местности из второй строки стихотворения, а «солнце» – с бессмысленным кривящимся «диском» из двенадцатой. Показательно, что элементами оппозиции оказываются варианты одного и того же слова «глух/глухие», наделенные противоположными оценочными коннотациями. Естественным было бы видеть в «Незнакомке» и «расщепление» образа солнца на два – негативный (в начале текста) и светлый (в одиннадцатой строфе) – лика и придание образу амбивалентного характера, – как амбивалентны и Незнакомка, и опьянение лирического героя. Менее вероятен вариант, что в стихотворении контрастируют луна и солнце.
Луна, а не солнце, как справедливо напомнил А. Ханзен-Лёве, – символ женского начала. Но, по-моему, совершенно неочевидно, что в «Незнакомке» диск обозначает присутствие именно женского начала. Напротив, он может ассоциироваться с лирическим героем. Такие ассоциации поддерживаются грамматическим родом лексемы «диск» – мужским.
Дальнейшая аргументация требует выхода в более широкий контекст – привлечения в качестве параллелей других стихотворений Блока.
Догадка В.М. Толмачева, что «пыль» в «Незнакомке» – это метафора лунного света, никак не обосновывается. Но она еще и противоречит свидетельству из стихотворения «Там дамы щеголяют модами…» (1906–1911), которое образует вместе с «Незнакомкой» своеобразную двойчатку. В стихотворении «Там дамы щеголяют модами…» есть строка «Над пылью солнечных озер» (II; 187). «Пыль» в данном случае или предметная деталь, указывающая на запыленную воду курортных озер, или/и метафора солнечных бликов на воде. Но никак не иносказательное обозначение лунного света. Не менее показательно, что в этом стихотворении речь идет о солнце, луна же даже не упоминается. Конечно, это небесспорный и лишь косвенный аргумент в пользу признания диска из «Незнакомки» солнцем: «Незнакомка» и «Там дамы щеголяют модами…» все-таки два разных стихотворения, пусть и парных, и в первом может присутствовать пейзаж с луной, а в другом – по контрасту – с солнцем (семантически оба пейзажа в конечном счете тождественны).
Для обоснования толкования диска как солнца необходимо проследить, в каком значении эта лексема употребляется в других стихотворениях поэта. В качестве обозначения луны она встречается в раннем стихотворении «Летний вечер» (1898):
Ни ветерка, ни крика птицы,
Над рощей – красный диск луны (I; 334)[752].
Однако в других случаях «диск» – это обозначение именно солнца:
В пыльный город небесный кузнец прикатил
Огневой переменчивый диск.
(«Гимн», 1904 [II; 151])
В голубом морозном своде
Так приплюснут диск больной,
Заплевавший все в природе
(«Поглядите, вот бессильный…», 1913 [III; 48])
И интенсивность света, и голубой цвет неба бесспорно указывают, что «диск» – солнечный.
Еще расширим контекст: рассмотрим словоупотребление лексемы «диск» в поэзии русского символизма. «Диск» – именование солнца в стихах Андрея Белого: «В тучу прячется солнечный диск» («Три стихотворения», 3)[753]; «И солнца диск почил в огнях» («Преданье», 5 (1903))[754].
В символистской поэзии, особенно на мифопоэтической ее стадии, солнце – один из главных образов-мифологем. Культ солнца прослеживается еще в предсимволистской лирике. Таков образ «солнце мира» у А.А. Фета:
И так прозрачна огней бесконечность,
И так доступна вся бездна эфира,
Что прямо смотрю я из времени в вечность
И пламя твое узнаю, солнце мира.
И неподвижно на огненных розах
Живой алтарь мирозданья курится,
В его дыму, как в творческих грезах,
Вся сила дрожит и вся вечность снится.
(«Измучен жизнью, коварством надежды…», 1864(?))[755]
И.Ф. Анненский пишет «Солнечный сонет» (опубл. 1904). Для Николая Минского солнце – «чистейшего света чистейший родник» («Солнце (Сцена из поэмы о Мироздании)», опубл. 1880)[756]. В уже собственно символистской лирике Ивана Коневского содержится призыв-заклинание: «Внедряйся в меня ты, о свет прославленный, горний!» («На лету», опубл. 1899)[757]. Показателен и цикл Ивана Коневского «Сын солнца» (опубл. 1899).
В раннем русском «декадентском» символизме (у К.Д. Бальмонта, В.Я. Брюсова, З.Н. Гиппиус, Федора Сологуба и др.), который А. Ханзен-Лёве именует «диаволическим», «солнце возникает лишь в негативно-деструктивном аспекте: если иллюзорный мир луны не имеет реальной полноты, то мир солнца для лунного человека исполнен чрезмерной жизненной силы, лунному человеку не вынести огня солнца. Вблизи земли солнечные лучи тонут в пыли и тумане и, таким образом, ослабевают, свету же луны эта опасность не угрожает – недостаток тепла и силы компенсируется “четкостью” и “чистотой” ». Развивая эту мысль, исследователь поясняет: на первой стадии символизма «роль солнечного начала имеет или второстепенный, или отчетливо негативный, деструктивный характер. Здесь примечательно сходство с гностической космогонией, в которой классическая гармония солнца и луны деформируется»[758].
Естественно, А. Ханзен-Лёве отмечает, что «позднее Бальмонт в своем сборнике “Будем как солнце” с вызывающей остротой формулирует идею победы над лунной диаволикой и вступление на солнечную ступень жизни ». Однако эта метаморфоза объясняется ученым тем, что бальмонтовские гимны Солнцу принадлежат (как и раннее творчество Блока) уже ко второму, «мифопоэтическому» этапу в истории русского символизма; впрочем, как показывает А. Ханзен-Лёве, и на этой стадии у Бальмонта «следы диаволического солнца» не исчезают[759].
Бальмонтовское прославление солнца приобретает черты программной декларации: «Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце…»[760]; «Будем как солнце всегда – молодое, / Нежно ласкать огневые цветы, Воздух прозрачный и все золотое» («Будем как солнце! Забудем о том…»)[761]; «Вот и солнце, удаляясь на покой, / Опускается за сонною рекой. / И последний блеск по воздуху разлит, / Золотой пожар за липами горит» («Голос заката», I)[762]; «Жизни податель, / Светлый создатель, / Солнце, тебя я пою! Дай мне на пире звуком быть в лире, – / Лучшего в мире / Счастия нет» («Гимн Солнцу», 1)[763]. Обращаясь к солнцу, поэт утверждает: «Выводишь в мир, томившийся во мраке, / К красивой цельности отдельной красоты» («Гимн Солнцу», 3)[764].
Как писал Эллис в книге «Русские символисты» о солярных стихах Бальмонта, «поэт молится солнцу, как сын земли, он видит ясный лик золотого бога над собой »[765].
О «Гимне Солнцу» он утверждал: « Подобно древним жрецам Мексики, он готов принести без колебания свое бедное сердце Великому Золотому Богу, чтобы умилостивить его и умолять снова и снова пылать на небосводе. Земной мир исчез, все ближе и ближе сверкающий лик пламенного бога… Туда в эфир, в объятия небесного огня, в золото новых и вечно-живых откровений; должно отныне забыть все земное, каждый пусть станет отражением великого бога, его золотым отблеском »[766]. По замечанию Эллиса, «ни один из наших поэтов не отразил в таких ослепительных символах мистический культ мировой души, Солнца…»[767].
В сборнике «Будем как солнце» Бальмонт предпринял «попытку выстроить космогонич картину мира, в центре к й находится верховное божество – Солнце»[768].
Тем не менее, по мнению А. Ханзен-Лёве, бальмонтовский культ солнца еще далек от солярной мифопоэтики второй стадии русского символизма[769]. В бальмонтовском «Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце…» «доминирование солнца, его витализующей и иллюминирующей силы провозглашено совершенно однозначно, но в отличие от “чистой” мифопоэтики имагинативный мир поэта противопоставлен солярному миру: “видеть Солнце”, “петь о Солнце” и т. д. Художник претендует на то, чтобы в мире своей “мечты” царить точно так же, как солнце в природе, в космосе (поэтому не “будем солнцем”, а “будем как Солнце” »[770].
«Мифопоэтический» символизм, к которому принадлежал Блок, создает собственные, новые гимны солнцу. Андрей Белый возвещает:
Солнцем сердце зажжено.
Солнце – к вечному стремительность.
Солнце – вечное окно
В золотую ослепительность.
Отдал щедрую дань солярному мифу и В.И. Иванов в стихотворениях «Хор солнечный» (опубл. 1906), «Псалом солнечный» (опубл. 1906).
Для поэтов этой стадии символизма характерен символ Солнце – Христос, навеянный литургическим именование Иисуса Христа «Солнце праведное». В «Псалме солнечном» В.И. Иванова солнце – это и «полный, торжественный гроб, / Откуда Воскресший, очам нестерпимо, выходит во славе», и символ воскресения лирического субъекта: «Я, забывший, я, забвенный, / Встану некогда из гроба, / Встречу свет в белом льне; / Лик явленный, сокровенный / Мы сольем, воскреснув, оба, / Я – в тебе, и ты – во мне!» («Солнце-двойник», опубл. 1905)[772]. Солнце – символ воскресения Христова в стихотворении В.И. Иванова «Путь в «Эммаус» (опубл. 1906).
Излюбленная временн?я ситуация в мифопоэтическом символизме – это вечер как переход от дня к ночи, как момент заката, захода солнца. Вечер, время перехода, представал как момент, изъятый из обычного течения жизни, как период откровений и преображений. У Блока свидетельство этому – стихотворение «Мы встречались с тобой на закате» из книги «Стихи о Прекрасной Даме». В «Незнакомке» заката нет, время словно остановлено, «диск» бессмысленно висит в небе. В мифопоэтическом символизме мотив остановленного вечернего времени встречается. Таков невероятный, волшебно-чудесный беззакатный закат в цикле Андрея Белого «Закаты» (1902). А в стихотворении «Старец» поэт возглашает: «И все ярче рассвет / золотого огня. / И все ближе привет / беззакатного дня»[773]. Но такое преодоление времени полно высшего блага и смысла. Блок же, обращаясь к мотиву остановившегося времени, подменяет утверждающий смысл негацией, отрицанием: времени нет, потому что все повторяется и пошлость торжествует.
Вино – важный поэтический концепт в «Незнакомке» – у символистов соотносится с солнцем, это его метафора-символ, как бы его манифестация и энергия. Так, Андрей Белый выстраивает в один семантический ряд солнце, золотое руно из греческого мифа об аргонавтах и вино: «Вино / мировое / пылает / пожаром / опять: то огненным шаром / блистать / выплывает / руно / золотое, / искрясь» («Золотое руно», 2 [1903])[774].
Солнечное вино искрится в стихотворении Андрея Белого «На горах» (1903). В нем представлен Горбун, который «в небеса запустил / ананасом» – солнцем[775]. Это «отмеченный особой приметой жрец, заклинающий стихии и приводящий космические силы в динамическое состояние (“Голосил / низким басом. / В небеса запустил / ананасом”), сочетающий небо и землю, холод и огонь лирический субъект, предающийся “мистическому пьянству” и пребывающий в доверительно-игровых (“жизнетворческих”) отношениях с “горбуном седовласым”:
Я в бокалы вина нацедил,
я, подкравшися боком,
Солнце и вино «взаимоперетекают» друг в друга и в поэзии В.И. Иванова: «Как стремительно в величье бега Солнце! / Как слепительно в обличье снега Солнце!»; «Как пьянительно кипит у брега Солнце!»; «Солнце – сочность гроздий спелых» («Солнце», опубл. 1906)[777]. Солнце обращается к сердцу – своему alter ego в мире людей: «Истекаешь неисчерно, / Поникаешь страстотерпно Весь ты – радость, ранним-рано, / Брат мой, – весь ты кровь и рана / На краю вечеровом!» («Завет Солнца», опубл. 1905)[778]. В образе вина просвечивают литургическая символика (таинство Причастия) и ассоциации (страстотерпчество) с Крестной Жертвой Иисуса Христа.
«Незнакомка» – реакция на такую трактовку солнца, «антитеза» именно по отношению к мифопоэтической («солярной»), а не к «диаволической» стадии русского символизма, и поэтому было бы вполне естественным и закономерным, если бы Блок амбивалентно «развенчивал – восславлял» в своем стихотворении дневное, а не ночное светило. В «Незнакомке» все мифопоэтические смыслы, аккумулированные символизмом в образе солнца, отброшены в упоминании о «диске» и восстановлены в прямом его назывании как «солнца» в одиннадцатом катрене.
Все указанные соображения позволяют прийти к выводу, что диск в «Незнакомке» – все-таки солнечный, а не лунный.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
Солнечный дом
Солнечный дом Я хорошо помню то время. Многие черты прошлого и теперь невидимо лежат и на увядающей степной зелени и на стенах серых земляных построек хутора, а по вечерам, иногда, по белой извести штукатурки моей комнаты ложатся знакомые тени…И тогда с непонятным Вам
Дмитрий Володихин Любимый лунный трактор
Дмитрий Володихин Любимый лунный трактор В четвертом номере за этот год «Если» опубликовал статью Ярослава Верова и Игоря Минакова «Утоление жажды», в которой соавторы рассматривали НФ-прозу и сопутствующий ей фэндом как своего рода религиозную конфессию. И продолжая
ШЕКСПИР АЛЕКСАНДРА БЛОКА
ШЕКСПИР АЛЕКСАНДРА БЛОКА В третьем томе собраний сочинений Блока, выходивших уже после Октября, есть цикл, озаглавленный «Ямбы» и датированный 1907–1914 годами. Отдельной книгой «Ямбы» вышли в 1919 году в издательстве «Алконост» с эпиграфом из Ювенала «Fecit indignatio
Солнечный луч
Солнечный луч <191>Перед тем как снова лечь, мне захотелось узнать, что думает по поводу моей статьи мама.— Фелиси, где госпожа?— У себя, я причесывала ее. Она думает, что вы спите.Раз уж я не сплю, пойду-ка к маме — в это время дня (когда обычно я сплю) мое появление для нее —
§4.2. Солнечный зайчик
§4.2. Солнечный зайчик «Архимандрит – это высший чин в монашестве среди священства. Круче только варёные
Каждую неделю мне приходится прочитывать две-три новые книги: романы, рассказы – местные и советские. Совершенно ясно, что не может ежедневно появляться несколько талантливых, художественных, одним словом – «хороших» книг. Никогда и нигде
Меч, магия и компакт-диск
Меч, магия и компакт-диск И без мониторинга содержимого книжных лотков сегодня очевидно, что традиционная научная фантастика, НФ (science fiction) в общем «фантастическом» объеме издаваемого сдает позиции и, напротив, фантастика ненаучная, фэнтези (fantasy), она же литература «Меча
Дама без собачки: чеховский подтекст в рассказе И.А. Бунина «Солнечный удар»
Дама без собачки: чеховский подтекст в рассказе И.А. Бунина «Солнечный удар» [736]Герой известного бунинского рассказа, не названный по имени поручик, встречает на пароходе очаровательную попутчицу, «маленькую женщину», возвращающуюся с черноморского курорта: «Поручик
§ 2. Литературоведческие интерпретации
§ 2. Литературоведческие интерпретации В отличие от обычных читательских, а также эссеистских и художественно-творческих постижений литературного произведения (в которых вполне могут преобладать эмоции и интуиции, рационально не обосновываемые) собственно
Рассказ «Она» и стихотворение «Незнакомка» А. Блока
Рассказ «Она» и стихотворение «Незнакомка» А. Блока Помимо тематики и нарративной структуры произведений Петровской, ее позиция в эстетическом дискурсе раннего модернизма определяется интертекстуальными связями. Изучение интертекстуальных отношений выявляет
Источник