Как если бы ты пылал весь изнутри под кожей у тебя сияние луны
Пабло Неруда — чилийский поэт, дипломат и политический деятель, член Центрального комитета Коммунистической партии Чили. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1971).
Удивительная личность… Его жизнь была насыщена множеством событий, он общался и дружил со многими людьми в разных странах, куда попадал и по причине сложившихся обстоятельств, и по собственной воле. Еще в начале 30-х годов Пабло Неруда предопределил свою беспокойную судьбу, написав вдали от родины первую часть книги «Место жительства — Земля».
[ В 1927 году чилийское правительство назначило Неруду консулом в Бирму. Затем он был консулом и в других странах (тогда — колониях) Юго-Восточной Азии: на Цейлоне, в Сингапуре, в Индонезии. Для этого периода творчества Неруды характерно состояние, которое он сам впоследствии назвал «лучезарным одиночеством». ]
Пабло Неруду любили в СССР. Власть его признавала, выделяла, поэтому переводили его стихи на русский язык замечательные переводчики.
О его жизни и творчестве можно писать много, но для небольшой публикации я выбрала несколько коротких фрагментов из книги Пабло Неруды «Признаюсь: я жил. Воспоминания». Её стоит прочитать полностью.
Неруда был трижды женат. О первой жене он упоминает в книге воспоминаний. С ней он расстался в 1936 году, встретив аргентинку Делию дель Карриль, интеллектуалку, разделявшую его левые взгляды и ставшую в 1943 году его второй женой, а в 1946 году он познакомился с Матильдой Уррутиа…
Моя поэзия удостаивалась внимания самой высокой критики и подвергалась нападкам в злобных пасквилях. Это входит в игру. И тут сказать нечего, хотя право голоса у меня есть. Для серьезной критики мой голос — это мои книги, вся моя поэзия. Есть у меня право голоса и для враждебного пасквиля: это снова моя поэзия, мое непрерывное поэтическое творчество.
Вы будете правы, если припишите нескромности, гордыне то, о чем я скажу, но это нескромность ремесленника, труженика, который с неизменной любовью отдается одному и тому же делу.
В те времена, когда я только начинал писать стихи, у нас существовало два вида поэтов. Одни — вельможные стихотворцы, которых почитали за богатство, — оно помогало им добиваться заслуженного или незаслуженного признания. Другие составляли семью воинствующих бродяг от поэзии, героев винных погребков, пленительных безумцев и одержимых лунатиков. Не забудем и о тех, кто, подобно каторжникам на галерах, был прикован к чиновничьим стульям. Их мечту душили горы проштемпелеванной бумаги, мучительный страх перед начальством и боязнь показаться смешными.
Я ринулся в жизнь более нагой, чем Адам, но полный решимости отстоять цельность своей поэзии. Мое упорство помогло мне самому и положило конец зубоскальству многих дуралеев. Со временем те из них, у кого были сердце и совесть, как добропорядочные люди воздали должное главному, что звучало в моих стихах. Ну, а злопыхатели стали меня сторониться.
Вот так Поэзия с большой буквы обрела уважение. И не только поэзия, но и поэты. Поэты, как таковые, и поэзия, как таковая.
Это моя гражданская заслуга, которую у меня никому не отнять, и эту заслугу мне нравится носить, как орден. О других вещах можно спорить сколько угодно, но то, о чем я говорю, — принадлежит истории.
Закоренелые враги поэта хватаются за всевозможные и уже бессмысленные доводы, В молодости меня корили тем, что я вечно голоден. Теперь распускают злобные слухи о моем якобы сказочном богатстве, которым я бы не прочь обладать, хотя бы назло своим клеветникам.
Находятся и такие, что вымеряют строки моих стихов, стараясь доказать, что я умышленно дроблю их или намеренно растягиваю. Все это сплошной вздор. Кто вправе навязать поэту стихи более короткие или более длинные, более узкие или более широкие, более красные или более желтые? Это определяет поэт — их создатель. Определяет своим дыханием, своей кровью, своей мудростью и своим неведением, потому что на всем этом замешивается хлеб поэзии.
Поэт, который не стал реалистом, — ни живой ни мертвый. Но поэт, ставший только реалистом, — ничуть не лучше. Иррациональный поэт доступен лишь самому себе или своей возлюбленной, что весьма прискорбно. Рационального поэта поймут и ослы, что еще более прискорбно. Для этих уравнений нет готовых ответов, и ни бог, ни дьявол не дают рецептов, как писать стихи. Оба они вступают в единоборство внутри самой поэзии. Побеждает то один, то другой, но сама поэзия не знает поражений.
Честно говоря, ремеслом поэта начинают злоупотреблять. Наплодилось столько новых поэтов и начинающих поэтесс, что скоро все окажутся поэтами, а читатели переведутся. Придется посылать на поиски читателей целые экспедиции, которые пересекут пустыни на верблюдах или устремятся в небо на звездолетах.
В человеке заложена глубокая тяга к поэзии, и она породила литургии, псалмы и само содержание религий. В далекие времена поэт дерзнул посягнуть на силы природы и назвался жрецом, чтобы защитить свое поэтическое призвание. Сегодня поэт, отстаивающий свою поэзию, принимает тот сан, который дают ему улица и народ. Современный гражданский поэт — наследник самого древнего священнослужителя. Но прежде поэт заключал союз с мраком, а теперь его долг — осмыслить свет.
Аромат полей Лонкоче
(Перевод Л. Мартынова)
Никогда в жизни я не читал так много и с таким удовольствием, как тогда, в окрестностях Коломбо, где я долго прожил в одиночестве. Время от времени я перечитывал Рембо, Кеведо, Пруста. Книга «По направлению к Свану» заставила меня снова пережить треволнения, любовь и ревность, какие я испытал подростком. И я понял, что музыкальная фраза из сонаты Вентейля, которую Пруст называл «воздушной и благоуханной», не только описана изысканнейшим образом, но в ней заключена отчаянная страсть.
Мне тогда в моем одиночестве надо было найти эту музыку и услышать ее. С помощью моего друга, музыканта и музыковеда, мы пустились в исследование и обнаружили, что Вентейль Пруста был составлен из Шуберта, Вагнера, Сен-Санса, Форе, и Сезара Франка. Мое музыкальное образование было позорно скверным, и я не знал почти никого из них. А то, что они создали, было для меня черным ящиком. Мое ухо воспринимало лишь ярко выраженную мелодию, да и то с трудом.
В конце концов, преуспев в изысканиях скорее литературного свойства, чем музыкального, я достал альбом из трех пластинок с сонатой для скрипки и фортепиано Сезара Франка. Без сомнения, там была фраза Вентейля. Там, нечего и сомневаться.
Мой интерес был чисто литературным. Пруст, величайший поэт-реалист, в своей критической хронике агонизирующего общества, которое он любил и ненавидел, с огромным удовольствием говорит о различных произведениях искусства — о картинах и соборах, об актрисах и книгах. И хотя его проницательность озаряет все, чего бы он ни коснулся, он особо отмечает очарование этой сонаты и ее все время возрождающейся темы, он пишет об этом так проникновенно, как ни о чем другом. Его слова заставили меня вспомнить собственную жизнь, прочувствовать ощущения, затерявшиеся во мне, вновь пережить то, чего, я считал, во мне уже нет. В этой музыкальной теме мне хотелось видеть магию литературного дарования Пруста, и я унесся или дал себя унести на крыльях музыки.
Тема начинается значительно, словно бы возникая из тени, а потом срывается на хрип, затягивая, осложняя собственную агонию. Она возводит свою тоску подобно готическому зданию, и волюты, увлекаемые ритмом, бессчетно повторяют ее, вознося на одном дыхании, словно единую, пущенную вверх стрелу.
Рожденная в скорби фраза идет к триумфальному разрешению, но и взлетев вверх, она не отказывается от породившего ее, растревоженного тоскою начала. Она взвивается патетической спиралью, а хмурая партия рояля аккомпанирует умиранию и новому возрождению темы. Мрачноватая камерность фортепьяно оттеняет рождающуюся змейку мелодии, пока любовь и скорбь не сольются в победе, равной агонии.
Я ничуть не сомневался, что это была та самая тема, та самая соната.
Темень резко, как удар кулака, падала на мой дом, затерявшийся под кокосовыми пальмами Велаваты, но каждую ночь со мною была соната, она уводила меня и обволакивала, делила со мной свою неизбывную тоску, свою всепобеждающую грусть.
Критики, вдоль и поперек переворошившие мои работы, по сей день не заметили этого скрытого влияния, в котором я сейчас сознаюсь, — именно в Велавате я написал большую часть «Местожительство — Земля» [1933 — Мария О.]. И хотя моя поэзия и не «благоуханная», и не «воздушная», а печально земная, мне сдается все-таки, что непрестанно повторяющиеся скорбные мотивы этих стихов внутренне связаны с поэтическим языком музыки, которая в те дни была неразлучна со мной.
[Christian Ferras and Pierre Barbizet plays Cesar Franck violin sonata]
Источник
5 пронзительных стихотворений Пабло Неруды
23 сентября 1973 года, умер знаменитый чилийский поэт Пабло Неруда, Лауреат Нобелевской премии 1971 года «за поэзию, которая со сверхъестественной силой воплотила в себе судьбу целого континента».
Неруда, пламенный борец за демократические изменения в Чили, за равенство и справедливость, гонимый многими режимами страны, вынужденный годы жить на полулегальном положении, в 1969 году был выдвинут Коммунистической партией на пост президента республики Чили. А затем снял свою кандидатуру, чтобы поддержать единого кандидата от блока Народного единства Сальводора Альенде.
Случившийся через три года переворот, убийство Альенде, убийства и аресты тысяч сторонников Народного единства, Неруда пережить не смог — он умер в клинике Сантьяго через десять дней после начала кровавых событий.
На его похороны, проходившие под дулами автоматов, не побоялись прийти тысячи жителей Сантьяго, начав тем самым борьбу с преступной хунтой, захватившей страну.
Пабло Неруда, великий художник, воспевший в своих произведениях латиноамериканский континент (особенно ярко и сильно любовь к Родине звучит в книге «Всеобщая песнь», являющейся достоянием мировой поэзии), выразивший восхищение героизму советских людей в поэме «Песнь любви к Сталинграду», живописно, тонко описавший свои впечатления от поездок по странам Востока: Бирме, Японии, Цейлоне, Индии, Сингапуре, Китае в эпическом произведении «Местожительство – «Земля»», оставил огромное наследие потомкам — 46 сборников стихов, поэм, книг.
Давайте сегодня, в день памяти по честному, совестливому человеку, объяснившему свою жизненную позицию пронзительными словами: «Когда на земле гибнут дети, которые родились не для того, чтобы быть погребенными, дети, светлые глаза которых могли бы затмить свет солнца… я не могу, не могу молчаливо созерцать жизнь и мир, я должен выйти на дорогу и кричать, кричать до конца дней моих», вспомним бессмертные стихи «сверхъестественной силы», зеркально отразившие его отношение к жизни, Родине, любимой женщине.
Я видел смерть и в анфас, и в профиль,
поэтому и не умираю,
не умею этого делать;
меня искали и не нашли,
и я хожу при своих,
со своей незавидной судьбой
заблудившегося жеребца на одиноких пастбищах
юга Южной Америки:
здесь дует железный ветер,
деревья согнулись с рождения,
они должны целовать эту землю,
затем выпадает снег,
он состоит из тысячи
Я недавно вернулся
Оттуда, куда приду,
Из дождичка по четвергам,
Со всеми колоколами,
Мне осталось найти лужайку,
пустить на ней корни
и целовать горькую землю,
как согнутый куст.
Ведь было дано обещание
Позволить ветру подняться
Внутри тебя самого,
Так, чтобы падал снег
И сливались мгновенье и день,
Ветер и прошлое:
И вот мы остались одни
И, наконец, замолчали.
Час за часом – это не день,
Это боль, что идет за болью.
Время не изнашивается,
Море звучит как море,
Земля звучит как земля:
Человек в ожидании.
Там, среди прочих, хранящий в своей пустоте
Порой разрывает ее, подняв
Свой медный язык, волна за волною.
Я столько всего имел,
Пока мог ползать по миру на коленях,
А теперь я лежу здесь, нагой, у меня ничего не осталось,
Кроме морского жесткого полдня
И этого колокола.
Они зовут меня, чтобы я страдал,
и просят меня задержаться.
Звуки уходят в мир,
И колокола существуют.
Были в детстве прозрачны ручьи и закаты,
и текли сквозь камыш и осоку мгновенья.
Взмах платка и перрон. И не будет возврата
к золотистой звезде над кипеньем сирени.
Придорожная пыль и усталость утраты.
От тоски ножевой не отыщешь спасенья.
…Где-то колокол плачет, как плакал когда-то,
Источник
Как если бы ты пылал весь изнутри под кожей у тебя сияние луны
Хочу сотворить с тобою то , что весна сотворяет с вишневыми деревьями.
Можно сорвать все цветы, но остановить весну невозможно.
Мне нравится, когда молчишь, потому что тебя как будто нет.
Ты смотришь на меня издалека,
и мой голос до тебя не доносится, и твой взгляд словно летит,
и твои губы навсегда скрепила печать поцелуя.
Мне нравится, когда ты молчишь, и кажешься такой далекой,
и как-будто хочешь мне что-то сказать, словно трепетная бабочка.
Ты смотришь на меня издалека, но мой голос до тебя не доносится.
Пусти меня в свою тишину.
Позволь мне говорить с тобой твоим молчанием,
таким же ясным как луч света, твоим немеркнущим сиянием.
Ты такая тихая, как звездная ночь.
Твое молчание — это молчание звезды,
такой далекой и простой.
Пусти меня в свою тишину…
Время легко, как пепел или воздух, и быстро, как вода.
«Время стоит у изголовья старости утешителем или палачом, в зависимости от того, на пользу или во вред употребили его, как надо или как не надо прожита жизнь».
Сонет 45
Не уходи ни на единый день.
День без тебя — длиною в бесконечность!
Так на вокзале проклятая вечность
Ждёт поезда спасительную тень.
Не уходи ни на единый час.
Во мне сольются струи всех бессонниц,
В набат соединятся звуки звонниц,
Чтоб реки слёз исторгнулись из глаз.
Не оставляй меня в слепой тоске
Ни на минуту. Россыпью в песке
Не поддавайся жадной круговерти!
Ты и за миг так далеко уйдёшь,
Что не найти ни правду мне, ни ложь —
Увижу ли опять тебя до смерти.
Грызут гранит клыки прибоя…
Волна застынет на весу
и выплеснет хрусталь зелёный
на каменистую косу.
Безмерен горизонт… А солнце,
едва держась за небоскат,
вот-вот себя плодом уронит
в кипящий волнами закат.
Перед лицом великой мощи
стихий, сошедшихся в бою,
зачем ты, маленькое сердце,
слагаешь песню мне свою?
… показать весь текст …
Медленно умирает тот, кто не путешествует,
кто не читает,
кто не слышит музыки,
кто не находит изящество в самом себе.
Медленно умирает тот,
кто разрушает свою веру в себя,
кто не позволяет себе помогать.
Медленно умирает тот, кто становится рабом привычки,
Выполняя каждый день один и тот же маршрут,
Кто не меняет направление,
Кто не рискует менять цвета одежды,
Кто не разговаривает с незнакомцами.
Медленно умирает тот,
… показать весь текст …
…Моя жизнь соткана из множества жизней.
Сонет 35
Вспорхнула с глаз моих твоя рука
К цветущему кусту дневного света,
Где волны и песок взлетали в лето,
Как пчёлы с бирюзового летка.
Твоя рука заставила звенеть
Посуду и баклажки с постным маслом,
Водопровод в журчании прекрасном
И хризантем пронзительную медь.
Ночной светильник выйдет из-за гор
И наши сны обережёт шатёр,
Что в темноте сплетают ароматы.
Твоя рука вернулась на глаза,
Сложила крылья. Я забыл сказать,
Что до смерти боялся их утраты.
И только хочу я пяти корней,
Пяти корней, чтоб расти.
Во-первых, любовь без конца.
Потом — глядеть на осень.
Не могу я жить без того,
чтобы листья не летали и не возвращались на землю.
Еще мне нужна зима, дождь,
который любил я, ласка огня в холоде леса..
А затем мне необходимо лето, круглое, как арбуз.
И наконец — твои глаза…
Ты отказала мне во всём, и всё же
я и такой свою любовь приемлю.
Хотя бы потому, что смотрим оба
мы в это небо и на эту землю.
Я чую, как сплетеньем вен и нервов,
укрытых под мерцаньем лунной кожи,
ты содрогаешься в объятьях ветра,
который и меня объемлет тоже.
Ты отказала мне во всём, и всё же ты — зрение моё и осязанье.
Как счастлив я, что вижу это поле,
которое ласкала ты глазами.
… показать весь текст …
Девочка-кофе, молния быстрая! Солнце, створаживая
пшеницы, рождая водоросли, фрукты, плоды,
Сотворило твое ликующее тело, глаз твоих сияние
И губы твои со скользящей улыбкой воды.
в прядях твоих волос, цвета тропической ночи,
Руки раскинешь и с солнцем играешь в ладонях,
словно с болотцем, заводи темной отсвет ложится на очи.
Ты — беспечная юность пчелы и плоти сласть,
Ты — опьянение волны, колоса сила и власть.
Мое сердце смущенное ищет твою наготу
Я люблю твое тело веселое, вольный и звонкий твой голос,
Шоколадная бабочка, сладкая, в нежном плену —
ты как мак и вода, словно солнце и колос.
Так, видно, будет до конца моей жизни. Одна рука бьет, а другая — протягивает букет цветов, чтобы я не помнил зла.
Где бы мне так потеряться, чтобы себя отыскать?
Мне нравится, что ты молчишь, что словно не со мной —
Не слышишь голос мой и речь мою простую.
Твои глаза устремлены куда-то в мир иной,
Уста молчат, словно они закрыты поцелуем…
Во всем, что в это мире есть — есть часть моей души.
Тебя лишь вижу я во всем, к тебе одной стремлюсь
Ты — мотылек, мечта, мой сон, ты — зеркало души…
Ты — словно тихая печаль, меланхолии грусть.
Мне нравится, что ты молчишь и словно не со мной,
Чуть слышно жалуешся ты — как мотылька полёт …
Ты отдалилась от меня, не слышишь голос мой —
Я успокоюсь в тишине, печаль моя уйдёт.
… показать весь текст …
Чувствовать любовь людей, которых мы знаем, равносильно огню, подпитывающему нашу жизнь.
Но чувство любви со стороны незнакомых нами людей — это что-то более великое и прекрасное, ибо оно расширяет границы нашего бытия и объединяет всё живое.
У настоящей любви всегда наготове завещание…
Что-то вчерашнее осталось в сегодняшнем дне:
то ли осколок кувшина, то ли знамени лоскуток,
то ли просто сознание, что свет-это свет,
то ли водоросль, всплывшая из аквариума ночи,
волокно, не желающее засыхать,
то ли воздуха вздох золотой.
Что-то прошло, но длится,
медленно растворяясь,
погибая под жгучими стрелами воина-солнца.
И в самом деле: если
не застряло ни крошки вчерашнего
в ослепительном полновластье
деспотичного дня,
в котором мы нынче живем,
… показать весь текст …
Источник