Кирпичная луна эдвард хейл
« Кирпичная луна » — новелла американского писателя Эдварда Эверетта Хейла , публикуемая серийно в The Atlantic Monthly, начиная с 1869 года. Это произведение теоретической фантастики, содержащее первое известное изображение запуска искусственного спутника Земли .
Содержание
Синопсис
«Кирпичная луна» оформлена в виде журнала. В нем описывается конструкция и запуск на орбиту сферы диаметром 200 футов, построенной из кирпичей. Устройство предназначено как средство навигации, но случайно запускается вместе с людьми на борту. Они выживают, и поэтому история также дает первое известное вымышленное описание космической станции . Автор даже правильно предположил, что для навигации нужны четыре спутника, видимых над горизонтом, как в современных GPS .
История публикации
«The Brick Moon» впервые была выпущена серийно в трех частях в The Atlantic Monthly в 1869 году. Четвертая часть, названная «Life on the Brick Moon», также была опубликована в The Atlantic Monthly в 1870 году. Она была собрана как заглавная работа в Антология Хейла The Brick Moon and Other Stories в 1899 году.
Оказать влияние
В 1877 году Асаф Холл открыл две луны Марса. Он написал Хейлу, сравнивая меньшую марсианскую луну Деймос с кирпичной луной.
В сериале « Длинная Земля » Терри Пратчетта и Стивена Бакстера космическая станция, построенная в «Разрыве» (где отсутствует Земля), называется «Кирпичная луна». Он появляется в двух романах: «Долгая война» (2013) и «Длинный Марс» (2014).
Источник
Эдвард Эверетт Хейл, «Кирпичная луна»
Эдвард Эверетт Хейл «Кирпичная луна»
Перевод Марии Мордкович, иллюстрации . Д.Кузнецовой
Эдвард Эверетт Хейл (Edward Everett Hale) родился 3 апреля 1822-го в Бостоне, Массачусетс (Boston, Massachusetts), и был сыном Нэйтана Хейла (Nathan Hale), владельца и редактора рекламного издания ‘Boston Daily Advertiser’. Эдвард был настоящим вундеркиндом, проявившим незаурядные способности в литературной области. Он окончил бостонскую школу Boston Latin School в 13 лет, после чего сразу же поступил в Гарвард (Harvard University).
В университете Хейл стал посещать литературный кружок, выиграл две престижные награды Bowdoin и получил звание Лучшего поэта своего выпуска. Он окончил Гарвард в 1839-м, став вторым лучшим студентом по успеваемости. Затем Эдвард учился в Гарвардской школе богословия (Harvard Divinity School). Десятилетия спустя, Хейл, размышляя о новой либеральной теологии, заявил следующее: «Группа ведущих умов, окружавших д-ра Уильяма Эллери Ченнинга (William Ellery Channing), вместе с ним навсегда скинула оковы кальвинистской теологии. Эти молодые люди получили знания о том, что человеческая натура вовсе не порочна в своей сути. Они узнали, что для человека нет ничего невозможного… По этим причинам и многие другие молодые жители Новой Англии, получившие либеральное образование, прониклись желанием жить, уверенные, что за следующие полвека могут лицезреть полную моральную революцию во всем мире».
Хейл официально стал священником-унитарием в 1842 г., будучи выбранным на сей пост Бостонским союзом священников (Boston Association of Ministers). В 1846-м назначен пастором церкви Unity Church в Вустере, Массачусетс (Worcester, Mass). В 1852 Эдвард женился на Эмили Болдуин Перкинс (Emily Baldwin Perkins). У пары было девять детей. Из церкви Unity Church Хейл ушел в 1856-м, чтобы взять на себя обязанности пастора бостонской Южной конгрегационалистской церкви (South Congregational Church), где он оставался до 1899-го.
Как писатель Хейл впервые привлек к себе внимание в 1859-м, когда его рассказ My Double and How He Undid Me был напечатан в журнале Atlantic Monthly. Одна из самых признанных его работ – рассказ The Man Without a Country (Человек без страны), опубликованный в том же журнале в 1863-м. Этот рассказ был написан в поддержку интересов Союза в штатах Севера. Его небольшое произведение The Brick Moon (Кирпичная луна) стало известно из-за того, что в нем впервые описывался вымышленный искусственный спутник Земли. Вероятно, эта работа оказала влияние на роман Жюля Верна (Jules Verne) «Пятьсот миллионов бегумы» (Les Cinq Cents Millions de la Bégum, 1879). В 1865 Хейл был выбран членом Американской академии искусств и наук (American Academy of Arts and Sciences).
В 1869 Эдвард Эверетт Хейл стал редактором журнала Christian Examiner, Old and New. На протяжении всей своей жизни Хейл писал самые разнообразные статьи для периодических изданий, в том числе для North American Review, Christian Register и Outlook. Он написал более 60 книг, затрагивающих темы путешествий, биографий, истории и религии.
В сборнике «Сибария и другие дома» (Sybaris and Other Homes, 1869), описана утопическая колония сибаритов на одном из островов у берегов Италии.
Беллетризированные морально-религиозные размышления Э.Э.Хейла выражены в книгах «Возможная Реформация» (Ten Times One Is Ten: The Possible Reformation, 1871), «Спиной к спине: рассказ о сегодняшнем дне» (Back to Back: A Story of Today, 1878), «Как они жили в Хэмптоне: исследование практического христианства в приложении к фабрике в Вулленсе» (How They Lived in Hampton: A Study of Practical Christianity Applied in the Manufacture of Woollens).
В повести «Руки прочь» (Hands Off, 1881; 1895) предложена одна из ранних альтернативных историй: два духа, путешествуя по времени, в качестве эксперимента строят библейский Египет, в котором Иосиф избежал рабства.
На рубеже веков Хейл был признан одним из самых важных литераторов своей страны.
Эдвард Эверетт Хейл скончался 10 июня 1909-го, в Роксбери (Roxbury), в Бостоне. Его похоронили на кладбище Forest Hills Cemetery в Джамайка Плейн, Саффолк, Массачусетс (Jamaica Plain, Suffolk County, Mass). Бронзовая статуя Хейла, изображенного в натуральную величину, расположена в Общественном саду Бостона (Boston Public Garden).
«Я всего лишь один из многих, но все же я – это я. Я не могу сделать все на свете, но могу сделать хоть что-то. И ежели я не могу сделать всего, это не значит, что я откажусь делать то, что я могу сделать. Что мне по силам, то я должен сделать. И что я должен сделать, по милости Божией, я сделаю».
На русском был издан один рассказ, «Человек без родины», в сборнике 1946 года «Американская новелла XIX века». Теперь сделан перевод самой известной его повести.
Источник
Эдвард Хейл
Кирпичная луна
Кирпичная луна
Эдвард Хейл
«Кирпичная луна», изданная в 1869 году, считается первым описанием космической станции, искусственного спутника и спутника связи. Под силу ли молодым бостонским инженерам запустить в небо конструкцию, которая может спасти жизни сотням мореходов? Во всяком случае это будет непросто.
Переводчик Мария Мордкович
Иллюстратор Диана Кузнецова
© Эдвард Хейл, 2020
© Мария Мордкович, перевод, 2020
© Диана Кузнецова, иллюстрации, 2020
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Автор Эдвард Хейл, 1869
Переводчик Мария «EvilCat» Мордкович, 2017
Иллюстратор Диана Кузнецова
Серии «НФ XIX Век», «НФ XX Век» и «НФ XXI Век» учреждены М. Мордкович в 2020
Читайте другие переводы: https://www.evilcat.su (https://www.evilcat.su/)
Сегодня научная фантастика – признанный жанр, существование которого кажется чем-то само собой разумеющимся. Но удивительно то, что так было не всегда. Лишь в XIX веке истории про технологические допущения и (подумать только!) о будущем стали настоящим течением. Как вы увидите в четвёртой главе «Кирпичной луны», автор извиняется перед критиками, что о воображаемых событиях, происходящих через два года после времени публикации, он пишет в прошедшем времени – настолько редким тогда был футуризм в литературе.
В тот век зарождения жанра появилось много искренней, проницательной и изобретательной научной фантастики, можно сказать – лишённой шаблонов. Позднее, в начале XX века, жанр устоялся и обрёл коммерческое признание, но уже во многом опирался на формулы о смелых героях, прекрасных дамах и опасных монстрах, роботах, пришельцах. Старомодные фантазии на тему будущего, человеческой природы и влияния технологий терялись на этом фоне. Лишь к середине XX века научная фантастика снова обрела себя благодаря усилиям нью-йоркского литературного клуба The Futurians (что буквально значит «Жители будущего») и выпускаемым ими журналам.
Но то повесть других лет. «Кирпичная луна» – пример фантастики до фантастики, обращённой к простым читателям с толикой интереса к неизведанному. Это история о людях в той же степени, что и история о технологиях. И что за технологии! «Кирпичная луна», изданная в 1869 году, считается первым описанием космической станции или искусственного спутника.
Перевод книги на русский (включая четвёртую главу, написанную после основной книги) выполнен впервые в 2017 году и опубликован в интернете. А данная книга – его первое коммерческое издание в виде книги.
Мария «EvilCat» Мордкович (переводчик)
Ныне я не имею возражений против полноценного пересказа случившегося. Подписчики, безусловно, вправе знать, как распорядились их деньгами. Астрономы также имеют право знать обо всём, прежде чем заявлять о новых астероидах со стремительной скоростью в склонении. И экспериментаторам долготы следует знать, чтобы компетентно приниматься за строительство новых кирпичных лун или же отказываться от подобных проектов.
Всё началось более тридцати лет назад, когда мы ещё учились в колледже, матери всех славных начинаний. Там мы занимались изучением книги в серой обложке с зелёным корешком под названием «Кембриджская астрономия», переведённой, как ни странно, с французского. Столкнувшись с вопросом долготы, мы ненароком решили обсудить его в суете и величии старой Южно-Центральной столовой, пройдясь по всем положенным студенческим байкам о наградах, предложенных Комиссией долгот за открытия в этой области. Как и все мальчишки к нашему возрасту, мы уже опробовали себя в вечном двигателе. Что касается меня, я был убеждён в собственной способности вывести квадратный круг, если б мне дали достаточно мела. Но вот вопрос долготы определённо был прерогативой К.[1 — К., упоминаемый на данных страницах – не кто иной как мой брат Натан. Один из его псевдонимов – Гнат К. Хейл, с коварно непроизносимыми в английском буквами Г и К.], чтобы ловко пронзить его и бросить к ногам общественности.
Смогу ли я объяснить это необразованному миру, не изучавшему книги в серой обложке с зелёным батистовым корешком? Попробуем.
Итак, дорогой мир, взглянув на Полярную звезду, вы всегда увидите её на одной и той же высоте над горизонтом или же над объектом, заслоняющим вам горизонт – скажем, Дуайтским институтом или особняками на Конкорд-стрит, или, как мне, над Норт-колледжем. Также вам известно, что, окажись вы на Северном полюсе, Полярная звезда сияла бы точно над вашей макушкой. Если же, в свою очередь, вы бы отправились на экватор, она бы едва выглядывала из-за горизонта, тщетно пытаясь пронзить красноватую мглу, застилающую северный его отрезок. Ну а на полпути между полюсом и экватором, где-то между нами и Канадой, Полярная звезда стояла бы точно посередине, 45 градусов от горизонта. Так вы заключили бы, что находитесь на 45 градусах от экватора. В Бостоне, однако, она красовалась бы на 42 градусах и 20 минутах от горизонта. Следовательно, вы на 42 градусах и 20 минутах от экватора. В Сиэтле же вы бы увидели её на 47 градусах и 40 минутах, и наши друзья в Сиэтле точно знают, что находятся на 47 градусах и 40 минутах от экватора. Иначе говоря, широту любой точки определить проще простого любым прибором, способным измерить высоту Полярной звезды; или, если вам так угодно, любой звезды, находящейся точно на севере – однако придётся сделать два замера, разделённых ровно 12 часами (если вы сумеете отыскать то же небесное тело). Разделив разницу, вы получите высоту небесного полюса или, собственно, широту наблюдателя.
«Мы, безусловно, уже знаем всё это! – вещает мне студенческий мир. – Или мы затем взяли в библиотеке эту твою книгу, чтобы ты нам разъяснял элементарную астрономию?» И на это увещевание я бы стушевался и замолчал, если бы не второй хор погромче: «Дорогой господин Ингем, премного обязаны! Всё это было нам неизвестно, а вы так понятно объяснили!»
Спасибо вам на добром слове, любезный читатель, и вам, и вам. Не будем оглядываться на то, что говорят другие. Если вы и так всё понимаете или же хорошенько зазубрили, то ваш банк знаний уже шире, чем у почтенного Чарльза Рида, а то он бы не заставил своих потерявшихся на острове влюбленных гадать о собственной широте. Если бы хоть один из них учился в достойном учебном заведении для среднего класса, повесть была бы гораздо короче.
Но вот что касается долготы…
Широта, как вам стало известно, показывает расстояние до Северного или Южного полюса от экватора. Чтобы определить долготу, необходимо узнать расстояние на запад или восток от Гринвичского меридиана. Если бы, к примеру, некто построил в Гринвиче высоченную башню, подпирающую небо – скажем, в сто миль от основания – конечно же, тогда вы или я, находясь к востоку или западу от неё, могли бы измерить видимую часть башни над горизонтом. Хорошенько всмотревшись и увидев показывающийся из-за горизонта Друммондов свет[2 — Прим. пер.: Друммондов свет – технология театрального прожектора XIX века.] «ярче в мире нет», установленный на вершине башни, мы бы осознали, что находимся через 873 мили от него. Вершина башни дала бы нам те же ответы, что Полярная звезда при измерении широты. При приближении к источнику угол между горизонтом и проекцией взгляда наблюдателя бы увеличился. А при удалении – что ж, пришлось бы выстроить башню повыше.
Но никто не займётся таким строительством в Гринвиче, или где-либо на его меридиане, или на каком-либо меридиане. Чтобы удовлетворять потребность хотя бы своего полушария, такой башне пришлось бы стоять многократно выше, чем диаметр планеты. И даже в этом случае остальной половине планеты пришлось бы построить ещё одну такую же башню на своей стороне. Именно это затруднение заставило К. предложить такое предприятие, как запуск Кирпичной луны.
Видите ли, если бы по удачному стечению обстоятельств вокруг нас имелось кольцо, как у Сатурна, но параллельное Гринвичскому меридиану и поворачивающееся вместе с планетой, чтобы оставаться таковым – тогда бы любой мог измерить свою долготу, или расстояние до Гринвича, просто выглянув в окно и отметив высоту кольца над горизонтом. В Гринвиче кольцо висело бы точно над головой. В Новом Орлеане, который за четверть мира от Гринвича, оно бы едва показывалось из-за горизонта. Чуть на запад от Нового Орлеана – и вы бы увидели другую половину кольца, выглядывающую из-за горизонта с противоположной стороны, а отправившись ещё западнее, до островов Фиджи, вы бы снова наблюдали кольцо прямо над своей макушкой. Будь у нас такое кольцо, не по экватору, а перпендикулярно экватору, будто увеличенный до колоссальных размеров обод на глобусе, «от такого кольца, – задумчиво протянул К., – мы бы и отмеряли долготу.»
За неимением такового, перебрав несколько вариантов, он предложил Кирпичную луну. План был следующий: если бы с поверхности Земли с помощью эдакой трубочки выстрелить в небо пульку, находясь в Гринвиче и целясь на север, да так сильно и далеко, чтобы на исходе подъёма она прошла над Северным полюсом и обогнула северное полушарие, не коснувшись притом земли, такая пулька бы кружилась вокруг планеты вечно. Она раз за разом проходила бы над Северным плюсом, островами Фиджи, Южным полюсом и Гринвичем, движимая тем же импульсом, что позволил ей преодолеть притяжение и границу атмосферы. Если бы мы наблюдали эту пульку, описывающую свою весьма благоприятную орбиту, то смогли бы по высоте её орбиты отмерять долготу не хуже, чем от Сатурнова кольца.
«Но пулька же маленькая!»
«Да, – согласился К., – но мы сделаем большую.»
Затем мы принялись проектировать нашу пульку, которая была бы достаточно большой и притом достаточно лёгкой. Большой – чтобы её видели издалека даже навигаторы, мечущиеся по воле штормов; и лёгкой – чтобы её было проще запустить на четыре с небольшим тысячи миль в воздух, не обрушив на головы несчастных гренландцев или патагонцев, лишив их жизни, а мир – новой луны. Увы, от старой доброй дощатой конструкции, скреплённой раствором, пришлось сразу отказаться. Движение сквозь атмосферу точно так же раскалит будущую луну, как и аэролиты, оставив только белый пар, который не рассмотрит даже телескоп лорда Росса. «Нет, – решительно возразил К., – нам нужно что-то основательное. И чтобы выдерживало сильный, предельный жар. Железо не поможет. Значит, мы используем кирпич. Мы построим Кирпичную луну.»
Далее следовало рассчитать размер. На старой луне всякая деталь хотя бы двухсот футов длиной ясно видна сквозь любой современный рефрактор. Но стоит ли надеяться, что такой рефрактор найдётся у простых рыбаков, которых мы так хотим порадовать – у бедняг, усеявших скалистые берега остовами своих лодчонок, без надежды на компенсацию у Ллойда или заметку Росса, выходящих в море под собственными парусами и с собственными сыновьями вместо экипажа?
С другой стороны, мы не собирались забрасывать луну на сто пятьдесят тысяч миль ввысь, где кружится старая луна, которую я с этих пор ради различия буду называть Сырной. Высота от земли была нам безразлична, лишь бы на деле луна чётко виднелась с большей части планеты. Безусловно, на определённой полосе она всецело останется за горизонтом, ведь нельзя же поднять её бесконечно далеко. «Но им и не нужно видеть её с поверхности, – заметил К., – её станут искать с мачты. А если и не найдут, то поймут, что находятся на 90 градусов от меридиана.»
Однако раздумья над трудностью так называемой полосы привели ко всестороннему улучшению нашего плана. Стало ясно, что даже если допустить весьма широкую «полосу», луну придётся разместить на значительной высоте и, следовательно, она будет хуже различима. Однако если мы довольствуемся луной в четырёх тысячах миль[3 — Прим. пер.: 4000 миль – около 6500 км.] от планеты, её будет видно с поверхности на три-четыре тысячи миль во все стороны; а дважды по три тысячи – это шесть тысяч миль, то есть четверть наибольшего обхвата планеты. Да мы и не решились бы забросить луну ниже, чем на четыре тысячи миль, поскольку даже на такой высоте земная тень станет накрывать её на три часа каждые сутки, а нашей луне надлежало сиять ярким серебром, а не рыжей медной монетой. На высоте четырёх тысяч миль, однако, она будет видна лишь области в шесть-восемь тысяч миль в поперечнике. «Значит, надо запустить две луны, – таково было моё ценное предложение. – Скажем, одна над Гринвичским меридианом, а другая – над Новым Орлеаном. Пускай их высота немного различается, чтобы избежать столкновения в злополучный день. Следовательно, в некоторых местах будут видны обе – тем лучше при высокой облачности. И везде в ясную погоду найдётся хотя бы одна. Каждой хватит четырёх тысяч миль высоты; к тому же получится большой красивый диск. Если на старой Сырной луне седой Гершель своим рефлектором различил бы усадьбу протяжённостью двести футов, то на Кирпичной луне молодой Гершель сумеет увидеть и бочку с цементом полутора футов в диаметре[4 — Прим. пер.: Полтора фута – около полуметра.]. Да и зрители без рефлектора, вглядевшись в театральные бинокли, не будут обижены.» Таким образом мы решили, что со временем запустим две Кирпичных луны. А ещё лучше – четыре, поскольку половина орбиты так или иначе приходится на другое полушарие. Такое же скромное число лун, к примеру, у Юпитера. Но начать следовало с одной.
Как к нам пришла мысль о подходящем диаметре луны в двести футов[5 — Прим. пер.: 200 футов – это около 60 метров.], я и сам не уверен. Полагаю, тому виной заявление достопочтенного Джона Фаррара о невозможности существования на освещённой стороне старушки-Сырницы ни единого учреждения двухсот футов длиной, укрывшегося бы от глаз наблюдателей. В результате идея двухсотфутовости каким-то образом укрепилась в нашем сознании. Кроме того, нам вполне представлялось создание двухсотфутовой луны – притом что меньшего диаметра она была бы различима лишь на очень небольшой высоте, а тогда лун бы понадобилось гораздо больше, и подавляющую часть суток они пребывали бы в тени. Четыре тысячи миль, меж тем, подходящая высота, чтобы ясно видеть даже двухсотфутовую луну.
Но как бы скромны ни были наши двухсотфутовые луны на бумаге, в действительности задача предстояла сложнейшая. Мы, конечно, собрались строить их полыми – но даже полая луна должна обладать определённой толщиной, и количество кирпича требовалось по меньшей мере колоссальное. А что уж говорить о запуске! Трубочка, конечно, лишь наглядное упрощение. Оставались ещё годы и годы до орудий Родмена и его братии, отправлявших железные ядра на пять-шесть миль – что даёт где-то две мили в высоту.
Железо, безусловно, тяжелее полого кирпичного снаряда, но и в наше время пушка с двухсотфутовым калибром немыслима, что уж говорить про те времена. Увы.
И вновь не кто иной, как К., предложил способ запуска луны. Не силой какого-то там взбалмошного взрыва, а так, как подобает всем великим делам – через постепенное и незаметное накопление силы. Все мы (не так ли?) знаем, что маховик (который крайне тяжёл у окружности, но очень лёгок у центра) запасает энергию с мига своей установки до того, когда она понадобится. Значит, прежде чем мы приступим к строительству луны, даже прежде чем мы заложим кирпичи в печи, мы должны будем построить два гигантских маховика диаметром «чем больше, тем лучше» и с самой тяжёлой окружностью, которую когда-либо видел свет, и укрепить их по совести, чтобы не боялись стихий. Пусть вращаются в противоположных направлениях, едва не касаясь друг дружки краями, годы, если необходимо, полностью прибрав себе какой-нибудь водопадик. Пусть один будет немного тяжелее другого. Когда мы закончим с постройкой Кирпичной луны, то скатим её аккуратно по специальному жёлобу, чтобы сошла на оба маховика одновременно. Там она, конечно, не задержится ни на десятитысячную долю секунды. Её немедленно отбросит вверх, словно капельку воды с точильного камня – вверх, но и немного вбок, благодаря тяжести второго колеса. Таким образом луна устремится вверх и на север, минуя ось мира. Всё время на неё будет действовать сила притяжения, изящно изгибая траекторию в дугу, но луна продолжит удаляться. Летя вверх и теперь уже на юг, она опишет полуоборот вокруг планеты. Спустя сорок-пятьдесят миль высоты сопротивление атмосферы станет ничтожным. «Пусть падает, – махнул К., плененный воображаемой картиной. – Пусть падает, да поскорее! Траектория её падения будет вечно описывать планету по меридиану, на котором трудился старательный водопад – лишь бы мы правильно разместили свои колоссальные маховики – и с этих пор вечно начнёт кружиться по удобной орбите
отрада мореходов, столь же постоянная в своём движении, сколь её старшая сестра своенравна; фаворитка всех романтиков моря и их возлюбленных, оставшихся на берегу». «Аминь!» – воскликнули мы, а часы в такт пробили десять. Крепко пожав друг другу руки, мы покинули Южно-Центральную студенческую столовую.
Водопадов мы знали немало.
Для маховиков хватило бы дуба или сосны и железа для ободов. Нет, маховики тоже не представляли трудности.
Но вот кирпич… Если взять, скажем, кирпичи объёмом по шестьдесят четыре кубических дюйма[6 — Прим. пер.: 64 куб. дюйма – примерно 1000 куб. сантиметров.], то наша луна – пускай даже и полая – потребует в точности двенадцать миллионов кирпичей.
Источник