Кладовая солнца пришвин имена прототипов
«Верно судить о писателе можно только по семенам его, понять, что с семенами делается, а для этого время нужно и время. Так скажу о себе, что прямого успеха не имею и меньше славен даже, чем средний писатель… – записал однажды в Дневнике Михаил Пришвин.
Действительно, его произведения не на слуху: «Кащеева цепь», «Мирская чаша», «Черный араб», «Жень-шень»… – не растеряется только читатель Пришвина. Но «Кладовую солнца», включенную в школьную программу, знают почти все. Потому мы и решили о ней поговорить.
Мелькнул сюжетик для рассказа детям о лесе. Тиль-тиль и Митиль. В лесу. Тропинка расходится вилочкой. Поссорились в споре, по какой идти домой. Рассказ начинается описанием этих тропинок. Вечный спор – и дети заспорили. И пошли. Одна глава: переживания Тиля, другая – Митиль. Конец: обе тропы сливаются в одну.
«Кладовая солнца» далека от волшебной сказки – но в ней имеется ряд реликтовых признаков традиционного сказочного жанра: росстань, развилка – выбор пути, один из которых ведет к погибели; поиск места, «где никто не бывал», путь к которому неизвестен; болотные елочки своей формой и птицы своим криком, предостерегающие от беды; его гибель, спасение, подвиг, победа и явление героя.
Важную роль в сказке-были играют мифологемы ветра и воды: деструктивная роль ветра ограничивается безразличием к происходящему – ветер равнодушно разносит по Блудову болоту птичьи крики, вой волка и собаки, крик Насти; иное вода: по болоту с гибельной Слепой еланью проходит граница жизни и смерти.
Мир Блудова болота наполняется жизнью, которая выражается во взаимоотношениях человека и природы, что и становится сюжетом сказки-были. Сюжет строится как последовательность событий в жизни не отдельных персонажей, а мира в целом: мифологическая связь всего со всем создает особую атмосферу, особую атмосферу, в которой оказались Митриша и Настя.
Значение литературной (философской) сказки в культуре, начиная с последней трети 18 века общеизвестно – интерес писателей к сказке, написанной одновременно и для детей и для взрослых, от «Черной курицы» до «Синей птицы», «Маленького принца» и далее к сказкам советских и зарубежных писателей ХХ и ХХ1 века, продолжает расти. В русле культурной традиции литературы ХХ века* Пришвин «задался целью написать современную сказку» со сказочным содержанием настоящего дня.
* «Метареализм (metarealism) – художественно-интеллектуальное течение 1970-х–1990-х гг. в России То, что в искусстве обычно называют «реализмом», – это реализм всего лишь одной из реальностей, социально-эмпирической. Метареализм –реализм многих реальностей, связанных непрерывностью метаболических превращений. Есть реальность, открытая зрению муравья, и реальность, открытая блужданию электрона, и реальность, свёрнутая в математическую формулу, и реальность, про которую сказано: и горний ангелов полёт. Метареальный образ, метаморфоза, метабола –способ взаимосвязи всех этих реальностей, утверждение их растущего единства. Метареальный образ не просто отражает одну из этих реальностей (зеркальный реализм), не просто сравнивает, уподобляет (метафоризм), не просто отсылает от одной к другой посредством намёков, иносказаний (символизм), но раскрывает их подлинную сопричастность, взаимопревращение, достоверность и неминуемость чуда. «Я знаю кое-что о чудесах: они как часовые на часах» О. Седакова.
Чудеса блюдут законы иной реальности внутри этой, образ становится цепью метаморфоз, охватывающих Реальность как целое, в её снах и пробуждениях, в её выпадающих и связующих звеньях. Приставка «мета» прибавляет к «реализму» то, что сам он вычитает из всеобъемлющей Реальности». Эпштейн М. Дар Слова №122(175).
Возможно, когда-нибудь сказка Пришвина займет место среди произведений других писателей, бывших предтечами особого направления в литературе, которое теперь назвали метареализмом. Пришвин «задался целью написать современную сказку» со сказочным содержанием настоящего дня.
«Кладовая солнца» начинается былью – описанием трудной жизни Митраши и Насти в годы войны. Осиротевшие дети, стараясь вести себя в точности как некогда мать и отец, справляются со своим большим хозяйством, и в дружбе их царит «прекрасное равенство». Их жизнь просто и органично связана с природой. Однако полученный в наследство от родителей и принятый как простая и ясная истина образ жизни не выдерживает испытания, возникающего, как только дети покидают привычный, до мелочей знакомый, устроенный родителями домашний мир и попадают в Блудово болото. Тут и начинается сказка.
По пути в разговоре с Настей Митраша то и дело вспоминает отца: каждая его реплика начинается словами «отец говорил». Митраша идет по болоту уверенно, будто не один, а с отцом. От отца он все знает, и в словах «отец говорил» для него заключена истина, не требующая никаких доказательств. Настя, напротив, чувствует себя беззащитной и слабой перед «неминучей силой погибели» в болоте.
Природа встает перед ними в своей могучей силе. Все в этом мире живет единой жизнью: стон сплетенных деревьев вызывает отклик собаки, лисицы, волка и зайца – ветер разносит по Блудову болоту их вой, «ему все равно, кто воет». Это ветер замутил прекрасное утро, когда все живое с напряжением ожидает восхода «великого солнца». Природа принимает Митрашу и Настю: «Борина Звонкая охотно открыла детям свою широкую просеку». Они оказались не просто в лесу, а в особом мире Звонкой борины, которая впустила их в жизнь, здесь совершающуюся, и отныне каждый их поступок связывается с реальностью более значительной, чем реальность их прежней, обыденной жизни. Ведь даже великое солнце «со всеми его живительными лучами» закрылось серою хмарью», когда дети, поссорившись, разделились и пошли каждый своей тропой.
Чередование событий в природе соответствует развитию спора между детьми, и это ритмическое соответствие свидетельствует о единстве жизни, подтверждая реальность той связи, которая возникла между детьми и природой. Солнце скрылось, ветер рванул, застонали сплетенные друг с другом деревья, ворон догнал и долбанул косача, а мы чувствуем: что-то случится у этих маленьких людей, – вернее, уже случилось: Митраша и Настя, разделенные разным отношением к отцовским словам, разошлись и разными тропами пошли вглубь Блудова болота.
В «Кладовой солнца» сюжет был: брат и сестра пошли в лес за клюквой, их тропа в лесу разделилась, дети заспорили, поссорились, разошлись. Вот и все. Остальное навернулось на этот сюжет само собой во время писания.
Сказку я понимаю в широком смысле слова как явление ритма, потому что сюжет сказки есть не что иное, как трансформация ритма. Я это могу иллюстрировать из своего опыта создания сказки «Кладовая солнца». Когда застонали деревья, все части расположились как металлические опилки под полюсом магнита сказку, не подчиненную поэтическому ритму, я исключаю
В споре о том, каким путем идти им за клюквой, Настя говорит так: «Отец нам сказки рассказывал, он шутил с нами. И, наверно, на севере вовсе и нет никакой палестинки». В словах девочки сказка – просто заманчивый вымысел, который не имеет отношения к реальной жизни. Но в памяти Митраши слова отца о палестинке совсем другие: «Держите все прямо на север и увидите – там придет вам палестинка, вся красная, как кровь, от одной клюквы. На этой палестинке еще никто не бывал». В этих словах угадывается тайный наказ отца свои детям: «идите все прямо», «там придет вам палестинка» – придет? как награда? как чудо? и так важно, что на ней «еще никто не бывал». Может быть, отец-то говорил просто о клюкве, но у Митраши это осталось как мечта. Тут и трудный путь – Слепая елань, где погибло много «и людей, и коров, и коней»; тут и «чудесная», как называет ее Митраша, палестинка: непременно дойти, достигнуть этим путем, а не той тропой, «куда все бабы за клюквой ходят». «Мы должны идти по стрелке, как отец нас учил», – говорит Митраша. «Достигнуть» становится даже не мечтой, а долгом, который ставит перед собой сам человек.
Дважды на своей тропе должна была бы вспомнить о Митраше Настенька: когда заблудилась – о Митрашином компасе, и как только неожиданно вышла на ту самую палестинку. Но вопреки их прежней дружбе – то есть вопреки законам обыденной реальности, вопреки всему вековечному, глубокому, родовому, что связывало ее с братом – не вспомнила: ее душа незаметно слилась с жизнью самого леса, где каждый живет сам для себя. Настя ползет по болоту, собирая клюкву, «вся мокрая и грязная – прежняя Золотая курочка на высоких ногах». В осиннике лось спокойно обирает осинку и не пугается девочки, смотрит на нее, как на всякую ползающую тварь, и за человека ее не считает. Лось не узнал в ней человека, а собака Травка не узнала в ней своего хозяина – лесника Антипыча, которого она ищет, пытается узнать в каждом человеке и который, в ее понимании, «вовсе не умирал, а только отвернул от нее лицо свое». Не узнала, хотя из корзинки так заманчиво пахло картошкой и хлебом.
Неожиданно дернув клюквенную плеть у пня, на котором лежала огромная ядовитая гадюка, Настя вдруг очнулась. Ей представилось, что «это она сама осталась на пне и теперь вышла из шкуры змеиной и стоит, не понимая, где она». Увидев полную клюквой свою корзину, она все вспоминала: «брат голодный, и как она забыла о нем, как она забыла сама себя и все вокруг», – снова посмотрела на гадюку и пронзительно закричала: «Братец, Митраша!»
Лирическое отступление-притча проливает свет на происходящее: «Ах, ворон, ворон, вещая птица! Живешь ты, может быть, сам триста лет, и кто породил тебя, тот в яичке своем пересказал все, что он тоже узнал за свои триста лет жизни. И так от ворона к ворону переходила память обо всем, что было в этом болоте за тысячу лет. Сколько же ты, ворон, видел и знаешь, и отчего ты хоть раз не выйдешь из своего вороньего круга и не перенесешь к сестре на своих могучих крыльях весточку о брате, погибающем в болоте от своей отчаянной и бессмысленной смелости! Ты бы, ворон, сказал им…»
В этой маленькой притче скорбь о какой-то потере в природе, вызов личности, преодолевающей родовую память, ожидание небывалого усилия: «ты бы, ворон, сказал им» – ожидание слова. Последняя фраза обрывается. «Дрон-тон» – «урви чего-нибудь» – перекликнулись вороны, погасла притча, но остался ее ясный смысл: невозможно было «бедной Насте» вспомнить о брате, она еще раньше, не веря в «чудесную палестинку», что-то очень важное в себе потеряла. «Очень даже будет глупо нам по стрелке идти – как раз не на палестинку, а в самую Слепую елань угодим», – говорит она. Но слова девочки вовсе не кажутся верными после Митрашиных слов об отцовской палестинке. А отцовские, сказочные, живые, действуют, определяя поступки и Митраши, и Насти.
Что же так страшно предстало Настеньке в облике ядовитой гадюки? Что с ней произошло и что значит «забыла сама себя и все вокруг»? Может быть, то неверие в палестинку, которое пустила в свою душу девочка, так далеко увело ее и разделило с любимым братцем Митрашей? И вот теперь она опомнилась, увидела свою душу без любви и ужаснулась. Нет, стать прежней Золотой курочкой невозможно: свет притчи о вороне, вызывающий личность к действию, коснулся девочки: любовь требует личных усилий, и к естественному, само собой разумеющемуся родовому чувству просто так уже не вернешься.
Так один за другим нарушаются и перестают действовать, как оказалось, весьма условные законы повседневной реальности. Их вытесняют и начинают парадоксально действовать, создавая иную реальность, законы совсем другие, связанные с глубиной жизни, с ее смыслом, с тайной личности.
Действие сказки разворачивается в двух мирах: хронотоп реальной жизни Митраши и Насти с очевидностью вытесняется сказочным хронотопом. В самом деле, всего несколько часов прошло с тех пор, как дети ранним утром вошли в лес, но Настя прожила огромное, неизмеримое часами время, и именно оно становится реальным: вечность промелькнула между тем мгновением, когда Настя говорила, что отцовской палестинки вовсе нет, и моментом, когда она на этой палестинке закричала «Братец, Митраша!» Обнаруживается сказочный гиперболизм времени (Бахтин): с временем что-то происходит – оно пролетает и одновременно растягивается, так как вмещает совершенно новые смыслы. И для Насти, и для читателя, астрономическое время исчезает.
Реальность иного, неизмеримого часами времени связана и с Антипычем. Он существует в сказке-были только в памяти Травки и в воспоминаниях геологов, от имени которых и ведется рассказ. Но Травка ищет Антипыча, для нее он «не умирал, а только отвернул лицо свое»ей нужно и можно его найти.
Одинокий старый лесник и его собака Травка, единственный верный друг, которому он «перешепнул» слова о «большой человеческой правде». Умирая, не человеку, а собаке доверил он нести эти слова как главную нажитую им мудрость, и можно лишь предполагать, догадываться, что это были за слова. Так с интонацией предположения и догадки они и появляются в сказке. Как обещал геологам, так и сделал: «И мы думаем: эта правда есть правда вековечной суровой борьбы людей за любовь».
Эти слова структурируют мир Блудова болота: с одной стороны «большого полукруга» Блудова болота несется «печальный плач», «живой стон», «призыв к себе нового человека», «собачья молитва» Травки; с другой – вой волка Серого помещика, злейшего врага человека. Мир Блудова болота становится ареной борьбы добра и зла. И в душах двух маленьких детей, Митраши и Насти, идет невидимая борьба «за единство самого человека» – всечеловека, который «всегда глядит через каждого», «переливается во всем своем разнообразии», порой собирается в одном лице – и «тогда забудешь о времени, и как будто в этом лице весь-человек». Именно так и происходит – весь-человек собрался в лице Антипыча, и время исчезло.
Источник
Соколова И. Г.: Усолье в жизни и произведениях М. Пришвина. Прототипы «Кладовой солнца»
УСОЛЬЕ В ЖИЗНИ И ПРОИЗВЕДЕНИЯХ М. ПРИШВИНА.
ПРОТОТИПЫ «КЛАДОВОЙ СОЛНЦА»
Имя Михаила Михайловича Пришвина с детства знакомо каждому, особенно жителям Переславского края, потому что у нас он создал одни из лучших своих творений. Мы его знаем как любителя природы, тонкого ценителя красоты именно нашего Залесья, где были написаны замечательные произведения, воспевающие этот удивительный край: «Родники Берендея», «Кащеева цепь», «Повесть нашего времени», «Рассказы о прекрасной маме», «Кладовая солнца» и многие другие. Все эти произведения М. М. Пришвин написал в древнем селе Усолье, которое сыграло в судьбе писателя важную роль.
Впервые побывав в Усолье в 1925-ом году, Пришвин был пленён его первозданной красотой. «В Усолье приплываешь, как будто не в село, а в какое-то жительство лесных существ, не нарушающих общий пейзаж: так всё вокруг лесисто, болотно, так много природы». Эта запись впервые появилась в его дневнике 14 мая 1925 г., когда он приезжал в Усолье к лодочнику Кошкину, смастерившему по заказу писателя лодку «Ботик».
В мае 1925-ого года Михаил Михайлович в составе научной экспедиции Переславского краеведческого музея совершил увлекательное путешествие по реке Вёксе и побывал на неолитической стоянке «Польцо». Зорко и точно этот опытный наблюдатель и странствователь перекинул мостик из настоящего в прошлое, описав в «Родниках Берендея» свои впечатления от раскопок стоянки древних людей.
Эта книга была написана под вековыми соснами на знаменитых кручах реки Вёксы. «Знатные люди нашей страны (назову Веру Николаевну Фигнер), прочитав мою книгу, ездили смотреть и озеро, и реку Вёксу, и кручи», – пишет Пришвин в статье «Переславские кручи». А поводом для её написания послужила печальная история соснового бора в селе Усолье. В 1935-ом году писатель приехал в наши края, чтобы подготовить материал о работе усольского лесхоза. Устроился он в конце села среди высоких сосен. Перед домом находилась вышка для наблюдения за лесными пожарами. Каково же было его удивление, когда он увидел, что сосны на кручах срубили. Остались пни и голый песок. «Когда плыли на лодке по Вёксе, то видели гнетущую картину: корень великолепной сосны с кручи нависал над рекой, все кручи голые, весь правый берег покрыт штабелями того самого леса, который и речку защищал, и служил источником здоровья множества людей».
Михаил Михайлович Пришвин здесь же, в обезображенном лесу, стал писать в газету «Известия» статью «Переславские кручи». «Стоном моим, как пулей, стрельнуло статьёй и попало в самое сердце. Понаехали комиссии и стали искать виновников, возможно, и не найдут, провели постановление: «Ввести всю чащу от самого озера Плещеева до Усолья в неприкосновенный фонд». Я спас сосны левого берега Вёксы». Благодарные жители села этот бор стали называть пришвинским.
Страшная весть о войне застала писателя в Подмосковье, под городом Рузой, где Пришвин жил с весны до начала лета 1941-ого года. Михаил Михайлович был уже пожилым человеком (ему исполнилось 68 лет). В числе других старейших деятелей культуры ему было предложено эвакуироваться в Нальчик, но он не хотел уезжать далеко от Москвы. Писатель выбрал давно известные места под Переславль-Залесским и в октябре 1941-го года вместе с семьёй прибыл в Усолье. В течение трёх военных лет Пришвин жил в глухих местах вместе с «лесным народом», в тылу, где, по его словам, накопил огромный материал для будущих книг. Валерия Дмитриевна (жена писателя) вспоминает: «Мы устроились на окраине леса в небольшом бревенчатом частном доме, сняв половину с двумя комнатами. Их объединяла голландская печь, в которой я готовила еду и даже ухитрялась печь хлеб».
В 27-ой главе «Повести нашего времени» описана обстановка комнаты Михаила Михайловича: «Занавески из марли, окрашенные акрихином в солнечный цвет. Две тахты, сделанные из ящиков».
За домом сразу же начинался огромный хвойный лес с болотами и сосновыми сухими гривами… С другой стороны протекала неширокая тенистая рыбная речка Вёкса… От крыльца дома ногами неутомимого ходока была протоптана тропа, которая уходила вглубь леса. Она не зарастала ни летом, ни зимой. «Для утренней пустынной прогулки по лесу я пробил своими ногами тропу к зимней дороге по Блудову болоту», – записал Пришвин в дневнике.
Усольские места продолжали оставаться для писателя Берендеевым царством. Именно здесь расцвёл талант писателя – мастера поэтической миниатюры. В адрес Пришвина раздавались упрёки в аполитичности, в «несвоевременном обращении к цветкам и листкам». А он считал, что только тесная связь с природой может излечить человека от зла. «Я пишу не для войны, а для мира», – отвечал Михаил Михайлович.
Пришвин признался, что он «во всех своих книгах оставался автором записок о непосредственных своих переживаниях».
В усольском дневнике Пришвина записаны беседы с соседом по деревне Иваном Кузьмичом (фамилия его не указана). Удалось установить, что это Иван Кузьмич Александров, счетовод леспромхоза, усольский старожил и крепкий хозяин. В борьбе и противоречиях ведутся беседы между ним и писателем о том, что у каждого человека должно быть призвание к чему-то, «своя полоса». В этом смысл жизни. Иван Кузьмич стал прототипом Мануйлы, главного героя «Корабельной чащи», который в борьбе со своим соседом идёт к Калинину в Кремль за правдой (в основе этого эпизода лежат впечатления от встречи самого М. М. Пришвина с Калининым в 1944-ом году).
Большое значение для Пришвина в годы войны имела дорога Усолье – Переславль, которая надолго для него стала артерией, которая соединяла его с реальным миром. В самые тяжёлые дни войны, когда враг подступал к Москве, когда по дороге через Усолье днём и ночью шли беженцы, гнали скот, двигались войска, Пришвин нередко целые дни и ночи проводил у костров, слушая рассказы беженцев. Так родились многие рассказы писателя, навеянные усольской жизнью. Один из них – «Большая дорога», в котором мы находим описание усольской дороги, так много значащей для Михаила Михайловича: «Нам навстречу двигались войска. А туда ехали на телегах, шли пешком массы людские. Кто продавать, кто менять, кто покупать что-нибудь на базаре». О судьбах людей, шедших по этой дороге, писал Пришвин в дневниках и произведениях.
И конечно, особое значение для жителей Усолья имеет сказка-быль «Кладовая солнца». В 1945-ом году Министерством просвещения РФ был объявлен конкурс на лучшую книгу для детей. Пришвин принимает участие в конкурсе и победу в Великой Отечественной войне встречает новой повестью «Кладовая солнца», которая была написана за месяц. Краткие дневниковые записи того времени свидетельствуют о том, на каком подъёме работал Пришвин в эти дни. «9 мая. День Победы и всеобщего ликования… Пишу свой рассказ для детей». «17 мая. Пишу во весь дух книгу для детей». «24 мая… через неделю закончу». «4 июня. Закончил и выправил сказку…
5 июня. Итак, работа закончена… Понял, что вещь написана настоящая… Эта «сказка» будет мне поводырём сквозь литературное безвременье».
Повесть получила первую премию на конкурсе и была напечатана в июльском номере журнала «Октябрь». Она была признана лучшим произведением писателя для детей и до сих пор включается во все школьные программы.
Название «Кладовая солнца» было найдено писателем не сразу. Дневниковые записи позволяют увидеть, как тщательно Пришвин подбирал название своему произведению: «Сладкая клюква», «Дружные ребята», «Друзья», «Друг человека», «Тропа испытаний», «Тропа Антипыча», «Блудово болото». А в записи от 6-ого июня читаем: «Заключил договор с «Дружными» на «Кладовую солнца».
Происхождение названия «Кладовая солнца» Пришвин объясняет в предисловии к сборнику «Весна света»: «Однажды я встретил, как находку, в одном учёном исследовании уподобление торфяных болот, хранящих в себе огонь и тепло кладовой солнца».
Это произведение дорого жителям села Усолье потому, что повесть насыщена впечатлениями от усольской природы и жизни писателя среди неё, а главными героями произведения являются усольские дети – сироты Соня и Боря Александровы. «Соне лет 10, Боре – 11. Два года назад у них умерла мать, а вскоре затем и отец. Всё нехитрое хозяйство – изба, огород и мелкие домашние животные остались на детей» (дневник от 7 апреля 1943 года).
От этих детей был взят внешний сюжет – их сиротство, забота о них колхозников. Характер же отношений между детьми дан Пришвиным по личным переживаниям своей жизни: «Отношения Зины и Васи списать с моих и подруги моей. Разобрать нас самих в образе этих детей».
В окончательной редакции повести главным героям Пришвин дал имена Коршуновых из деревни Хмельники Переславского района Ярославской области.
Насколько достоверно изобразил Пришвин жизнь детей-сирот в «Кладовой солнца»? Как на самом деле жили они в годы войны? Как часто общались с Пришвиным и его семьёй? С этими вопросами мы обратились к Софье Павловне Карягиной (Насте в повести). Она-то и поведала историю своей жизни и брата Бориса.
Их родители Варвара Александровна (1892 года рождения) и Павел Васильевич (1891 года рождения) Александровы в 1925-ом году построили себе в Усолье дом (Софья Павловна живёт в нём и сейчас). В их семье было трое детей: Александр (1925 г. р.), Борис (1927 г. р.), Софья (1930 г. р.). Семья была дружной, трудолюбивой. Отец работал кузнецом сначала в лесничестве, затем – на торфопредприятии. Мама была домохозяйкой. Дети учились в начальной школе в селе Усолье.
В апреле 1942-ого года семья осиротела: умерла Варвара Александровна.
Началась война, отца на фронт не взяли, так как он был уже в возрасте. В декабре 1942-ого года семью вновь посетило горе: ушёл из жизни отец, и трое детей остались сиротами. Не успели похоронить отца, в январе 1943 его года призвали в армию старшего брата Александра. Соня двенадцати лет и пятнадцатилетний Борис остались одни. Пришлось рано стать самостоятельными, так как надо было вести домашнее хозяйство: ухаживать за скотиной (корова, куры да собака Дымка), выполнять работу по дому, обихаживать земельный участок. Борис был ловким хозяином: топил печку, пёк хлеб, варил еду, доил корову. Кроме того, от отца детям досталась лодка, и Борис с удовольствием ловил рыбу, помогал односельчанам перевозить груз на противоположный берег реки, а женщины за это давали ему одежду погибших мужей. Соня занималась уборкой дома и стиркой.
Вскоре Бориса пригласили работать на торфопредприятие, и его домашние заботы легли на плечи Сони. Зато Борис стал приносить в дом деньги и удвоенный паёк хлеба. У ребят в Усолье жила бабушка (по линии матери), которая помогала внукам. Жители села тоже не оставляли детей без внимания: помогали в трудную сенокосную пору.
Михаил Михайлович узнал о сиротах Соне и Боре от детей своего шофёра Кононова Сергея Ивановича, который вместе с женой Верой Павловной и дочерьми Люсей и Майей поселились в соседнем с писателем доме. Пришвин брал детей за грибами и ягодами, когда они дружной компанией ездили на дальние делянки. Жена писателя Валерия Дмитриевна и его тёща Наталья Аркадьевна покупали у детей молоко.
Пришвин «промышлял» в Усолье фотографией. Сфотографировал писатель однажды и Соню с Борей с их собакой Дымкой. Никакой платы, конечно, не взял. Дети подписали фотографию и отослали брату на фронт. И вдруг однажды они получают солидный пакет, в котором находились все фотографии, когда-то присланные Александру. Он писал о том, что идут жаркие бои, неизвестно, как сложится его фронтовая судьба, и фотографии могут пропасть. И, действительно, вскоре пришла похоронка, в которой сообщалось, что Александр Павлович Александров погиб на станции Олонец.
А жизнь продолжалась. В 1944-ом году призвали в армию Бориса, но на фронт он не попал: сначала проходил учебку в Горьковской области, после учёбы перевели в Лефортово. После службы остался в Москве, работал таксистом. Но родное село не забывал, часто приезжал к сестре Софье Павловне. В октябре 2001 года Борис Павлович ушёл из жизни.
Софья Павловна после войны закончила семилетку, получила паспорт. Началась трудовая жизнь: работала в детских яслях поваром, в лесничестве – сторожем, в ОРСе – продавцом. Софья Павловна – радушная хозяйка, гостеприимно встречает краеведов, рассказывает о своей жизни в годы войны, о жизни села и, конечно же, о писателе М. М. Пришвине, который в «Кладовой солнца» рассказал историю детей-сирот.
Помимо детей, ключевым образом произведения является старик Антипыч. Но немногие знают, что прототипом этого героя был старый лесник Антипыч, живший недалеко от Усолья. Валерия Дмитриевна Пришвина вспоминала: «Во время последней войны мы уже не застали лесника в живых. Но через несколько лет он появился у Пришвина в “Кладовой солнца”, опоэтизированный до неузнаваемости». В уста Антипыча автор вкладывает своё кредо: «Правда есть вековечная суровая борьба за любовь».
У Антипыча есть преданный и верный друг – собака Травка, которая приходит на помощь тонущему Митраше. Правда, эпизод со спасением мальчика из болота – это случай, бывший с самим Пришвиным в 1920-х годах на охоте. Его спасла таким же образом охотничья собака.
С главными героями повести «Кладовая солнца» мы встречаемся и в других произведениях Михаила Михайловича. Так, Соня и Боря Александровы стали прототипами героев «Корабельной чащи», а лесник Антипыч под именем Антоныч является героем очерка «Берендеева чаща».
М. М. Пришвин запечатлел жителей села Усолье не только в дневниках и произведениях, но и на фотографиях. Это были годы, когда фотография помогала писателю зарабатывать кусок хлеба. Писатель «за хлеб и картошку» снимал детей и женщин в селе Усолье. Глядя на себя-фотографа со стороны, он записывает: «Мне нравится этот простой старый человек, к которому все приходят запросто… говорят «ты».
Не обходилось и без курьёзов. Валерия Дмитриевна вспоминает: «Пришли к нам в Усолье сниматься мальчики. У одного на груди висели ордена. В комнате нашей стена не позволяла настолько отодвинуть аппарат, чтобы эти ордена вышли на фотографии.
«Что делать? – спросил Михаил Михайлович. – Если снимать ордена, отрежется верх головы, а если снимать голову, отрежутся ордена». «Режь голову! – ответил мальчик без колебания. «Готовые воины!» – восхищённо записывает в дневнике о подобных своих клиентах-мальчиках Пришвин-фотограф.
В военные годы трудно было сфотографироваться, а хотелось запечатлеть на память уходивших на фронт. Вот и шли к Пришвину люди. И никому писатель не отказывал. Фотографирование для семьи писателя было также хорошим подспорьем. Об этом можно судить по воспоминаниям Валерии Дмитриевны: «Конец зимы, весна и лето 1943-го года прошли у нас в походах на Ботик и в работе над «ленинградскими детьми». Работа захватила Михаила Михайловича и не позволяла тратить время на кормившую нас фотографию».
Старожилы села Усолье вспоминают, что Пришвин был неутомимым охотником, но охотником особого склада: он никогда не гонялся за обилием дичи. Охота для него была лишь незаменимым способом общения с природой. Ещё в середине 1930-х годов Пришвин любил охотиться в переславских лесах. Из воспоминаний одного охотника: «Как-то в середине 1930-х годов я охотился в переславских лесах. Стояла чудесная августовская пора, охота была отменной, но когда по-летнему ещё жаркое солнце осушило росу и собаке стало трудно «работать», я направился на привал к озеру Сомино. Здесь и состоялось моё знакомство с М. М. Пришвиным. Писатель сидел у костра. С ним был кто-то из знакомых местных охотников. В котелке над огнём закипала вода для чая. На Пришвине была широкополая шляпа. Борода чёрная, с проседью, глаза тёмные, выразительные. Одет он был в поношенную куртку, на ногах – высокие кожаные с отворотом сапоги. Михаил Михайлович улыбнулся, протянул мне руку и приветливо сказал: «Милости прошу к нашему шалашу! Гостям всегда рад!» Сбросив ружьё и рюкзак, я устроился рядом с хозяином. За чаем разговорились, и чем дальше продолжалась наша беседа, тем всё больше и больше писатель вызывал уважение к себе. Просторы Ярославской области он с любовью называл «краем Некрасова», писал, что именно здесь «нашёл своё место, свой образ жизни». За Михаилом Михайловичем пришёл легковой «газик». Писатель сердечно распрощался, взяв с меня слово на обратном пути навестить его в Усолье».
Со многими переславцами охотился Пришвин, а потом о своих впечатлениях от охоты писал в рассказах. Он их так и назвал – «Охотничьи рассказы».
Трудная, но интересная жизнь была у Пришвина в Усолье, были и радостные события: «В конце зимы 1943-го года 5 февраля Михаилу Михайловичу исполнилось 70 лет. Рано утром, как только рассвело, к нам пришёл неизвестный мальчик с запиской от тоже неизвестного нам монтёра с соседнего торфопредприятия. Монтёр узнал случайно на почте, что там лежит нам телеграмма, из которой явствует, что Михаил Михайлович награждён орденом Трудового Красного знамени. Монтёру не терпелось нам об этом сообщить», — вспоминает В. Д. Пришвина.
«Осенью 1943 года мы простились с Усольем и переехали в свою московскую квартиру», — записал писатель в своём дневнике.
Пришвин уехал, но жители села свято хранят всё, что связано с именем этого замечательного человека и с гордостью всем приезжим показывают домик, на котором висит мемориальная доска с надписью: «В этом доме с 1941 по 1943 гг. жил и творил певец родной природы Михаил Михайлович Пришвин».
Источник