Добро пожаловать к чёрному вурдалаку. Сектор Газа
На могильной на плите я был зачат нечистой силой,
Когда полная луна светила ярко над могилой.
Старый склеп предохранял меня от солнечного света,
Я рождён в гробу, а это значит – ваша песня спета.
Я был вскормлен мертвецами, я сосал из мёртвой груди жёлтый гной,
Колыбельной песней для меня был злой звериный вой,
И потому от воя вытянулись уши,
Стал ушастым расп*здяем я и ё*нутым к тому же.
Мой папаша – некрофил, моя мама – упыриха,
Не по дням, а по часам я рос, взрослея очень лихо,
Я питался мертвецами, ел мозги, кишки и груди,
Но особый деликатес – это вы, живые люди!
Припев: Злой, как сто собак,
Человечий враг –
Краснорылый лупоглазый чёрный вурдалак.
Ночью не шатайтесь по погостам просто так –
Вас поймает, разорвёт и съест ночной мудак –
Вурдалак! (Fuck!)
Я когтями разрываю ночью свежую могилу,
Я кулаком ломаю гроб и съедаю труп подобно крокодилу.
Я торчу, я наслаждаюсь эксгумированным трупом,
И впиваюсь в тело трупа своим старым острым зубом.
Под гниющим мясом – гной и свернувшиеся струпья,
Слюни льются изо рта, когда поедаю труп я.
И когда я разбиваю череп крышкой гробовою,
Мозговая масса белая стекает над губою.
Разлагающееся туловище чахнет лучше гноя,
Кровь сочится из кишок, гной течёт из геморроя.
Химус, желчь, и гной и кровь шипят и пенятся в могиле.
Потрошу кишки и пью густую кровь, как предки пили.
А когда мне попадается живой Сын Человечий,
Я когтями вырываю и съедаю его печень.
Кровь со свистом бьёт фонтаном из разорванных артерий,
Что не доем я – доедят ночные люди-звери.
Паразитическая падаль, твой Госстрах – кишечный тракт,
Доедаю я всё то, что не доел при жизни рак.
Ну а потом я свою добычу снова смачно поедаю.
Отхаркивая смесь мокроты, слизи и желчи,
Я обгладываю смачно сладкие кости человечьи.
Пережёвываю лимфу, жидкий гной воняет гнусно.
Испражнения и рвота – для меня всё это вкусно.
Общество лицемерно. Оно признаёт шедеврами «Чёрный квадрат» Малевича, стулья и пакетики из-под горохового супа Уорхола. Салонные критики принимают «на ура» писателей и поэтов, лихо вворачивающих в свои произведения мат. Кстати о мате: он признан, группа «Ленинград» обласкана музыкальными обозревателями, другие достаточно известные матершинники – группа «Кровосток» — получила от господ критиков достаточно похвальное определение «арт-провокаторы». Но лишь только скажешь «Сектор Газа» — те же эстеты воротят носы, брезгливо сжимают губы, и «мистер музыкальный критик» твердит «Безвкусица и похабщина». За ним повторяют и другие люди. Совершенно плевать, что, раскритиковав в пух и прах «Сектор», многие включают телевизор и начинают смотреть «Дом-2», где без мата не обходится никто. Или слушают нечто вроде «Фактора«.
Впрочем, это их дело. Я не собираюсь говорить о духовности «Сектора Газа», тем более, что песня, взятая мной в качестве объекта исследования, ничуть к этому не располагает, скорее даже наоборот, может вызвать рвотный приступ у впечатлительных барышень. Вышедшая на последнем альбоме группы «Восставший из ада», она даже на фоне других песен поражает своим смакованием малоприятных подробностей поедания человеческого тела. Впрочем, то, что у одних приводит к шоку, у других вызывает смех. Чёрный юмор, основанный на обыгрывании всего того, что связано со смертью, стал чертовски популярным. «Страшные» песни «Сектора», по моему глубокому убеждению – явление, схожее с «чернушными» анекдотами и страшилками про маленького мальчика. Вспоминается эпизод из популярного мультсериала «Южный парк», когда очередные сволочи убивают Кенни, к телу тут же подбегаю крысы и поедают его мясо. Да и пожиратель червяков Битлджус – всего лишь лайт-версия описываемого в песне вурдалака.
Вурдалак – это прежде всего клишированный образ. Зло из каких-нибудь фильмов ужасов. Все штампы сохранены: и полнолуние, во время которого рождается наш герой, и «злой звериный вой», только в пространственную картину, данную в песне, добавляется ещё одна важная деталь – «погост». Слово «погост» можно встретить в словаре с пометкой «устаревшее». Оно отсылает нас к славянским преданиям об оживших мертвецах, которые потом частично переработал в своей повести «К морю-окияну» А.Ремизов. Как и полагается киношно-мультяшному злодею, вурдалак Ю. Клинских сразу рассказывает о себе всю правду-матку: «Но особый деликатес – это вы, живые люди!» Причём не делается различий между хорошими и плохими, над фразой вампира из песни «КиШ»а «У негодяев слаще кровь» чёрный вурдалак посмеялся бы.
На альбоме «Восставший из ада» «Чёрному вурдалаку предшествует «Любовь загробная», в которой поётся следующее: «На свет мы с тобой скелетёночка произведём»… Наш герой вполне мог оказаться тем самым отпрыском жутковатого семейства. «На могильной на плите я был зачат нечистой силой»…Подобное порождает подобное, тут уж не стоит сомневаться. «Нечистая сила» — образ собирательный, фразу можно интерпретировать как в прямом, так и в переносном смысле: вурдалак из песни есть совокупное представление о нечисти, без веры в неё он бы не мог появиться. Он, несмотря на свою показную исключительность (не случайно местоимение «я», акцентирующее внимание на личности героя, употребляется в песне около 20 раз), близок нашему миру и в какой-то степени принадлежит ему.
«Когда полная луна светила ярко над могилой». Здесь, разумеется, присутствует вполне стандартное отождествление полнолуния в временем, когда на свободу выходит нечисть (похожая картина наблюдается и в таких песнях, как «Ночь страха» или та же «Любовь загробная»). Заметен и повтор: «На могильной на плите»…., «Светила ярко над могилой»…Таким незатейливым способом привлекается внимание слушателя к смысловому топу места – кладбищу. Это неофициальное правило любой «страшной» истории, за примерами далеко ходить не надо, достаточно вспомнить повторение прилагательного «чёрный» в знаменитой страшилке «В одном чёрном-чёрном городе»…
«Я рождён в гробу, а это значит: ваша песня спета» Собственно говоря, данная строка говорит о том, что нет надежды на исправление нашего героя, от природы своей он обязан убивать, тут ничего не поделаешь. Как говорится в одной из сказок Салтыкова-Щедрина: «Щуке на потребу караси». Так и здесь: человек придумал создание, цель которого – расправляться с людьми. Зачем? Видимо затем, чтобы было на этой земле что-то страшнее повседневной жизни. Вот и появляется с виду отвратительное, но в сущности безобидное Абсолютное Зло. Зло, которого на самом деле не стоит опасаться, ибо слишком уж оно открыто для людей, чтобы представлять серьёзную угрозу.
«Я был вскормлен мертвецами, я сосал из мёртвой груди жёлтый гной». Отвратительная фраза, не правда ли? Ни у кого не возникает желание читать её как молитву перед едой? А всё из-за одного слова, кстати, упомянутого в песне 5 раз. И слово было «гной». Его достаточно, чтобы вызвать Шок. Такова великая магия слова, мастером которой был Юрий Клинских (если что-то приукрасил, подправьте меня). Слушаешь – и образы встают перед глазами, шокирующие в своей откровенности. Что называется, помни о смерти. С другой стороны, мы создаём потусторонний мир по своим канонам. Вспомним песню «Когда помрёшь»: «Но кто сказал, что мертвецы не видят снов – это сказки».
«Колыбельной песней для меня был злой звериный вой». Опять виден лейтмотив подобия миру мёртвых миру живых. Видимо, детство вурдалака было примерно таким же, как и нас с вами, вот только некоторые аспекты…да, они портят всю картину. Не случайно в богословии есть утверждение, что «дьявол – это обезьяна Бога», то есть сходство между ними примерно такое же, как между обезьяной и человеком: оно, конечно, имеется, но Бог всё равно лучше. Созданный по образу и подобию Божьему человек тоже желает создать свою обезьяну, на фоне которой он бы смотрелся хорошо. Так в фольклоре появилась нечистая сила, которая потом уже становится неотъемлемой частью уже авторского творчества. Пример – тот же «Чёрный вурдалак».
«Стал ушастым расп*здяем я и ё*нутым к тому же». Строчка включает в себя целых два мата. Вопреки общепринятому мнению, в творчестве Клинских мат играет далеко не самую главную роль, куда большее значение имеет для него сам комизм ситуации и сленг – язык, на котором в 90-е говорили все. Таким образом, можно сделать вывод: когда в песне появляется нецензурная брань, значит, автор считает, что она действительно нужна. Вот и на этот раз представляется возможным допустить, что включение в песню мата объясняется желанием повысить комический эффект (как это сегодня делают резиденты «Comedy Club») , дедемонизировать образ вурдалака.
Ведь кто такой расп*здяй? Пожалуй, лучше всех этот образ описал С. Шнуров в песне с соответствующим названием: «А на работу не хожу, радио не слушаю, а что Боженька подаст, выпью да покушаю». То есть можно представить расп*здяя в образе алкоголика или растамана с косяком в руке, но уж точно это не кровожадный вурдалак. Так что это что-то новое, неизвестное нашей демонологии. Такие вурдалаки гораздо ближе Юрию Клинских, чем обычные чудовища, скучные и неинтересные. Как ни странно, но образ расп*здяя-вурдалака, конечно, трансформировавшись, нашёл своё применение в маргинальной мультипликации – например, таковым является Сатана из South Park.
«Мой папаша – некрофил, моя мама – упыриха, не по дням, а по часам я рос, взрослея очень лихо». Даётся вполне понятное представление о родословной вурдалака, в какой-то мере совпадающее с песней «Любовь загробная». В принципе, понятно, почему «папаша» (заметьте, не гордое «отец», не казацко-белорусское «батька», а панибратское «папаша») некрофил: у того, кто рождён мертвецами, иных родителей быть не может. Да и мать – упыриха, умертвие,
она может привлечь к себе только некрофила, для которого любовь до гроба – всего лишь лёгкий флирт. Зло порождает зло, тут уж некуда деваться. Стандарты всё равно должны быть соблюдены, какие-никакие, а всё-таки…
«Я питался мертвецами, ел мозги, кишки и груди, но особый деликатес – это вы, живые люди». Параллелизм «Я был вскормлен мертвецами – я питался мертвецами» не может не обратить на себя внимание. Он показывает нам жестокие законы «того», потустороннего мира: вполне возможно, что тот самый вурдалак съел своих собственных родителей. Нечеловечно? А кто вам сказал, что там будет что-то человеческое, кроме частей тела? И тут же будничное перечисление: «ел мозги, кишки и груди». Это как будто родители ребёнка спрашивают: «Чем вас кормили в школе?», а он отвечает: «Картошкой, сосисками и компотом». У нас своя еда, у них – своя.
Далее жлобский голос выводит строчки из припева: «Злой, как сто собак, человечий враг». Исполняет нарочито примитивно, «по-народному», делая вурдалака тем самым очень похожим на персонажей какой-нибудь «Явы» или «Белой горячки» — тех, которым достаточно для полного счастья лишь нажраться да потрахаться. Дальше: «Краснорылый лупоглазый чёрный вурдалак». Совсем уже нелепая картина, когда страшилку исполняют в такой манере. Тем самым Клинских показывает, что для него это всего лишь образ. Кстати, на альбоме «Зловещие мертвецы», в котором «страшная» тема прозвучала в полную силу, есть песня «Вампиры». Её стоит рассматривать в плане литературных приёмов как пролог к «Чёрному вурдалаку».
«Вас поймает, разорвёт и съест ночной мудак – вурдалак». Абсурдизация продолжается, надо отметить это. Слишком уж похожа данная строчка на страшилки, которыми мать пугает маленьких детей: «Не ходи туда – волк загрызёт» (вариант – «в милицию попадёшь»). А кто такой «мудак» в данном случае? Да просто нехороший человек. Мудаком особо не напугаешь, только насмешишь, это знает каждый резидент Comedy Club. Нарочитая неестественность строчек «Сектора» отнюдь не свидетельство примитивного мышления самого автора. Это своего рода литературная игра, сродни нашему современному искусству, создание миров, которые не существуют нигде.
Второй куплет уже повествует собственно о деяниях вурдалака: «Я когтями разрываю ночью свежую могилу, я кулаком ломаю гроб и съедаю труп подобно крокодилу». Снова игра со смертью. Страх смерти, Танатос, если верить Фрейду, наряду с Эросом – неотъемлемая часть нашей психики. В творчестве «Сектора» борьба Эроса и Танатоса отразилась наиболее полно и остро. Эрос, это, безусловно – «Не даёт», «Суд», «Импотент», а «Чёрный вурдалак» — это и есть песня Танатоса, песня о торжестве смерти. Вместе с тем автор пытается разрушить демоническую ауру своих персонажей, превратить их в героев безобидных страшилок. Получилось ли это у него? Трудно сказать, но скорее всего, да.
«Я торчу, я наслаждаюсь эксгумированным трупом, я впиваюсь в тело трупа своим старым острым зубом». Заметим, что местоимение «я» упоминается в этих двух строчках сразу два раза, что говорит о желании автора вжиться в образ, созданный в песне. Зачем? Просто для того, чтобы покривляться? А почему бы и нет, ведь это всего лишь игра, имитация. Клинских стремится показать, что он выше всей этой нечисти и – шире – выше смерти, порождающей нечисть. Не стоит забывать и о том, что «Сектор Газа» — это панк-рок, а для этого жанра характерно противопоставление лирического героя обществу, причём лирический герой – это не бунтарь с печатью героя на челе, а отброс, люмпен, дегенерат.
То есть «Чёрный вурдалак» — это не только пародия на фильмы ужасов, но ещё и вызов обществу, сознательное глумление над сложившимися в нём принципами и установками. Фразы типа «и когда я разбиваю череп крышкой гробовою, мозговая масса белая стекает над губою» — тому подтверждение. Ибо в этих словах есть покушение на целостность телесной оболочки человека. Получается, что каждый из нас может быть потревожен после смерти вурдалаком, строки песни, таким образом, разрушают установившееся табу на смерть, на то, о чём не следует говорить. Цель – показать человеку, что он так же беззащитен после смерти, как был беззащитен до неё. И при этом – игра, при этом – кривлянье и ёрничанье.
«Разлагающееся туловище чахнет лучше гноя, кровь сочится из кишок, гной течёт из геморроя»… В этой строчке смысла как такового в общем-то и нет. Здесь уже на первый план выходит работа отдельными словами, цель которой – вызвать у слушателя Шок. Такие слова, как «гной» (повторяется в этой строчке два раза), «кишки», «геморрой» этому способствуют. Ощущение распада, разложения – не гламурного декаданса, а тяжёлого, давящего процесса – не покидает, делает невозможным относиться к жизни так, как обычно. На лице – брезгливая гримаса, и не надо быть эстетом, чтобы понять, как всё это мерзко. И, пожалуй, не стоит подавлять в себе это чувство. Не стоит.
«Химус, желчь и гной и кровь шипят и пенятся в могиле, потрошу кишки и пью густую кровь, как предки пили»… Любопытно, но здесь наблюдается прямая параллель с поэзией пиров – от Катулла до Пушкина. Вино заменяется другими жидкостями, не столь привлекательными, но способными, подобно шампанскому, шипеть и пениться. Опять появляются слова, вызывающие отвращение – «гной», «кишки». Чёрный юмор, понимаешь ли, живёт по своим законам. Тут переосмысливается всё – и верность традициям, и преемственность поколений: «Пью густую кровь, как предки пили». Из поколения в поколение у нечисти сложились свои обычаи, и она им следует, а как же иначе.
«А когда мне попадается живой Сын Человечий, я когтями вырываю и съедаю его печень». Вспоминаются строчки из всё тех же «Вампиров»: «Мы мертвечатину едим как можно реже, ведь кровь живых куда приятней, видит Бог». С тех пор ничего не изменилось, однако. Интересно другое: в песне упоминается не просто человек, а Сын Человечий. Так верующие люди именуют Христа. Получается, что вурдалак из песни бросает вызов не только человеку, но и Богу? На альбоме «Восставший из ада» богохульств, кстати, хватает, достаточно вспомнить «Сожжённую ведьму». Так что, скорее всего, выпад в сторону Христа не был случайностью.
«Кровь со свистом бьёт фонтаном из разорванных артерий, что не доем я – доедят ночные люди-звери». Смакование жестокости, превращающееся в чёрный юмор, является неотъемлемой частью творческого метода «Сектора», а «Чёрный вурдалак» — его квинтэссенция. И – опять! – напоминание о том, что есть мир, где все живут не по нашим законам, а по законам стаи. «Ночные люди-звери» — это на самом деле порождение ужасов и кошмаров. Падальщики, подбирающие то, что не доел хищник – конструкция отношений в сообществе животных. Человек боится дикости – это очевидно. Урбанистическая цивилизация создаёт два мифа: о благородном дикаре, и о дикаре-варваре, упыре, вурдалаке.
«Паразитическая падаль, твой Госстрах – кишечный тракт, доедаю я всё то, что не доел при жизни рак». Абсурдные строчки, не правда ли? Как падаль может быть паразитической? Только в качестве пищи для паразитов-падальщиков, то есть для той самой нечисти. Хотя получилось всё равно коряво в лучших традициях Ильи Лагутенко (а он вовсе не гениальный поэт, а совсем наоборот). Хорошо, что другие фразы не столь корявы. Например эта: «Доедаю я всё то, что не доел при жизни рак». Своеобразная эвтаназия после смерти…
«Как питон, гнилое мясо я наружу изрыгаю, ну а потом я свою добычу снова смачно поедаю». Сравнение с питоном призвано акцентировать звериную сущность персонажа Юрия Клинских. И, заметьте, из всех хищников был выбран не леопард, не волк, даже не гиена, а именно питон, скользкая змея с немигающим взглядом. Из змей только кобра и анаконда вошли в мифологию насилия, стали ассоциироваться с привлекательными убийцами. Питону такой чести не досталось, он стал олицетворением не хищника, но падальщика и этот образ, несомненно, сыграл свою роль в создании нарочито отталкивающего типажа, созданного Хоем. Но, разумеется, не только он.
«Отхаркивая смесь мокроты, слизи и желчи, я обгладываю смачно сладкие кости человечьи». И снова отвращение, снова упор на то, чтобы слушатель брезгливо сморщился и при этом дико хохотал, не смея признаваться в своей тонкой психике. Телячьи нежности здесь ни к чему, гораздо важнее преодоление страха перед собой. Все-таки человек привык осознавать себя как образ и подобие Божье, а не как скопище костей, мокроты, слизи и желчи. Натурализм «Сектора» есть прямое продолжение постмодернистского взгляда на искусство. В своё время мэтр русского постмодерна В. Сорокин задавался таким вопросом: «Почему Толстой не написал про то, как у Наташи Ростовой пахнут подмышки?» К «Сектору» у него бы таких претензий не возникло.
«Пережёвываю лимфу, жидкий гной воняет гнусно, испражнения и рвота – для меня всё это вкусно». Финальные строчки говорят о том, что лирический герой, по ходу песни всё больше и больше приобретая черты типичного панка, под её конец разве что ирокез себе не сделал. Потому что существует известный стереотип: панк ест отбросы и дерьмо, ему это нравится – выражать таким способом свой протест обществу. В этом смысле, конечно, «Чёрный вурдалак» — панк-рок песня. Причём такая, что вряд ли она завоюет популярность у широкой аудитории. Даже среди поклонников «Сектора Газа» большинство выберет «Туман». «30 лет» или «Лирику», а «Чёрного вурдалака» оставит в стороне, обойдёт вниманием.
«Я слушаю «Сектор Газа», — порой до нас долетают эти слова. Но не торопитесь осуждать поклонников этой группы, вешать на них ярлык «быдло». Повторюсь, у быдла совсем другие интересы, быдлу нравится Михаил Круг и группа «Фактор-2», но никак не ирония «Сектора». Группа создала свой стиль и это главное.
Источник