«Алюминиевое солнце» за 7 минут. Краткое содержание рассказа Носова
1999
Краткое содержание рассказа
Читается за 7 минут
Очень кратко : Одноногого старика, фантазёра и изобретателя, знал весь хутор. Однажды он попался на глаза шайке пьяных подростков. Они сильно избили его и бросили в лесу. Жена отыскала его полуживого, ползущего к дому.
Глава 1
Кольша жил в Заегорье — хуторе из дюжины домов на реке Егозке. Он был местным изобретателем, вокруг его дома торчало три самодельных ветряка, а вокруг слухового окна блестящей алюминиевой краской было намалёвано солнце, «испускающее в разные стороны лентовидные лучи». Казалось, что солнце на самом деле ночует в этом весёлом доме.
Сам Кольша тоже был человеком приметным — у него была деревянная нога, в которую он вмонтировал шагомер. Кольша родился крестьянским сыном, но с детства мечтал о путешествиях, поэтому, встав на ноги, завербовался в подручные плотогона.
Ноги он лишился во время одного из рейсов — буксирным тросом ему отрезало ступню, а потом врачи допилили ногу до колена. Осталось у Кольши одно богатство — лоцманские карты, с ними он устроился работать в школу, рассказывал детям «об устройстве земли» и о собственных путешествиях.
Школьное дело пошло душевно, вроде как снова поплыл на плоту, воскрешая в памяти извивы и повороты минувшего…
Кольша возомнил себя учителем Николаем Константиновичем, приобрёл фабричный протез и даже женился на девушке Кате. Но вскоре аттестационная комиссия обнаружила, что педагогического образования у Кольши нет. Его уволили, а лоцманские карты отобрали «как документы, не подлежащие никакой огласке».
Кольша быстро «опростился». Протез его сломался, и он смастерил себе ногу из берёзы, которой ему хватило до самой старости. С годами он облысел, покрылся морщинами, но своей любознательности не утратил. Дети, даже повзрослев, помнили о нём и часто допоздна сидели у Кольшиной избы, слушая его рассказы.
Глава 2
Ещё будучи нестарым, Кольша увидел в спортивном магазине шагомер, выскреб последние деньги, одолжил у соседей и купил этот удивительный прибор. Весь вечер он вырезал в своей берёзовой ноге нишу для шагомера.
Ночью жена Катерина не нашла мужа в избе, вышла на двор и увидела, как неуёмный Кольша бродит в темноте по двору — шагомер испытывает. К концу недели он измерил в шагах всё, что было можно.
О шагомере узнали местные ребятишки и стали просить Кольшу измерить «от того дерева вот до этого». Все добытые данные Кольша записывал несмываевым химическим карандашом прямо на берёзовом протезе. Особенно детям нравилось, что после каждой сотни шагов шагомер издавал «тонкий контрольный звячок».
Всё лето землемерная лихорадка будоражила Заегорье, дети хотели даже отправиться в дальнюю экспедицию, но родители, узнав, за чем и с кем отправляются ребята, не отпустили их. Затем начался школьный год, учеников отправили копать картошку, и лихорадка закончилась.
Глава 3
Тем временем в Кольшиной голове созрел новый замысел. Он нашёл в поле длинную алюминиевую трубу от поливальное системы. Потом он заметил, что крыша его избы похожа на всплывшую подлодку, и решил сделать из трубы перископ.
Кольша смастерил систему зеркал, поворотный механизм, но когда перископ был готов, Катерина категорически запретила делать дыру в потолке и крыше избы. Трёхдневный спор Кольши с женой неожиданно прервал местный участковый. Он заявил, что «перископ — дело секретное» и на него нужно разрешение, а затем предложил Кольше разобрать своё изделие без протокола. Кольша отказался, и участковый сломал трубу перископа.
Глава 4
После этого Кольша притих, принялся вязать носки и варежки на продажу. Катерина вязать не могла — она всю жизнь проработала дояркой, и суставы её рук сильно распухли. За это время местный колхоз превратился в акционерное товарищество, а его председатель украл всё, что было можно.
Раньше стариков обеспечивали топливом на всю зиму, но в этом году список где-то задевался, а топливо разворовали. Жители Загорья начали вырубать лесополосы, но Кольша не мог рубить живые деревья и с трудом дотянул до первых проталин.
Однажды мимо Кольшиной избы проезжал дальний родственник на тракторе, вёз дрова. Кольша выпросил у него пару брёвен.
Глава 5
На следующее утро Кольша с женой распиливали брёвна на дрова. Из-за больных рук Катерины работа продвигалась медленно.
Брёвна оказались трухлявыми. Из одного из них «вместе с прелью и снегом посыпались ещё и какие-то чёрные барабашки», при ближайшем рассмотрении оказавшиеся муравьями. Кольша предположил, что насекомые сами залегли в бревно на зимнюю спячку.
Глава 6
Несмотря на сопротивление Катерины, Кольша насыпал в миску опилок, положил на них муравьёв, обвязал сверху марлей и поставил на окно в горнице. Он верил, что это особые муравьи, из дальних мест, и хотел заняться их размножением.
Присутствие на подоконнике посудины с телами таинственных муравьев-иноземцев будоражило Кольшу до самозабвения.
Муравьи пробудили в Кольше воспоминания о его путешествиях по Волге, и он весь день рассказывал Катерине то, что она слышала уже много раз, — как он во время сплава научился делать дудочки, как ловил осётров и как у них на плоту жил медвежонок.
Катерина слушала, поддакивала, а потом заснула прямо за столом.
Глава 7
Кольша так заинтересовался муравьями, что взял в библиотеке книгу о них и долго удивлялся, как сложно устроено муравьиное общество.
Он бдительно следил за муравьиным инкубатором и однажды ему показалось, что один из муравьёв пошевелил усиком. Кольша окунул спичку в белила и поставил на брюшко муравья белую метку.
Глава 8
Перед Пасхой тронулся лёд на реке Егозке, и Кольша отправился ловить дерево, снесённое в реку половодьем. Вместе с ним промышлял сосед — глуховатый дедуля. Он спросил, для чего Кольше дрова, его ведь нарисованное на доме солнце должно согревать.
Кольша ответил, что это солнце не для обогрева, а для «зачину дня». Дедуля попросил намалевать солнышко «для обогрева души» и на его избе. Кольша пообещал сделать.
Глава 9
Катерина тем временем затеяла большую уборку. Миску с муравьями она вынесла в сени. Со двора туда забрели куры, опрокинули миску и склевали всех муравьёв.
Расстроенному Кольше жена смогла предъявить одного уцелевшего муравья — того самого, с белой меткой на брюшке.
Глава 10
Катерина с соседкой собралась на Всенощную. Соседка, обширная
Муся, увидела муравья в майонезной баночке, и Кольша долго рассказывал ей об устройстве муравейника, и о том, что муравьям нужны только крылатые невесты.
В церковь Кольша не пошёл — ему не нравился местный батюшка. Вместо этого он решил найти муравейник, где живут такие же муравьи, надеясь, что те примут «иностранца».
Глава 11
Утром Кольша отправился в лес. На краю широкой лесополосы он увидел компанию пьяных подростков, которых знал с детства, хотел обойти их стороной, но те уже заметили Кольшу и потребовали закурить.
Кольша сказал, что не курит, но лохматый «вожак» с гитарой не поверил и велел его обыскать. В кармане Кольши подростки нашли баночку с муравьём, отобрали, начали издеваться. Кольша попытался забрать её, запутался деревянной ногой в траве, упал и задел гитару.
«Вожак» зашвырнул посудину с муравьём вглубь лесополосы и ударил Кольшу ногой в грудь. К нему присоединилась осмелевшая «стая».
Кольша немощно опрокинулся навзничь, раскинув руки крестом. На него посыпались ободрённые пинки остальной, ещё не умелой стаи…
Глядя в чистое небо, Кольша потерял сознание.
Катерина нашла Кольшу на следующее утро. Он полз куда-то, думая, что ползёт к дому, и застрял в кустах акации. Руки его были в грязи, а на «виске ещё билась подкожная жилка».
Источник
Евгений Носов — Алюминиевое солнце
Евгений Носов — Алюминиевое солнце краткое содержание
Алюминиевое солнце — читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Носов Евгений Валентинович
Миновав городок Обапол, а за ним — три полевых угора с лесными распадками да перейдя речку Егозку, аккурат выбредешь на хуторской посад из дюжины домов, где и спросить Кольшу — тамошнего любознатца. А то и спрашивать не надо: изба его сразу под тремя самодельными ветряками, которые лопоухо мельтешат и повиливают хвостами в угоду полевым ветрам. Глядя на эти мельницы, невольно думаешь, что если побольше наставить таких пропеллеров, то в напористый ветер они так взревут, что отделят избу от хуторского бугра и вознесут ее над Заегозьем.
И еще примета: вокруг слухового окошка блескучей серебрянкой намалевано солнце, испускающее в разные стороны лентовидные лучи. На утренней заре, когда Посад освещен с заречной стороны, серебрянковое солнце на Кольшиной избе сияет с особым старанием, будто и впрямь ночевало в этом веселом доме.
Но и без уличных примет Кольшу легко признать в лесу ли, на степной ли дороге, поскольку это единственная в округе душа на деревянной ноге. Тем паче нога не простая, а со счетным устройством: потикивая, сама сосчитывает шаги.
Потерял он ногу вовсе не на войне, как привычно думается при виде хромого человека, а из-за своей несколько смещенной натуры. Хотя он и родился крестьянским сыном, но сам крестьянином не стал: еще в малые годы грезил дальними странствиями и, едва встав на ноги, завербовался в неближний отсюда «Ветлугасплавлес» подручным плотогона. Душа ликовала: лес стеной, смолой пахнет, филины ухают. Сперва ходили поблизости, а потом все дальше и дальше и вот уж на Волгу стали заглядывать. На четвертом сплавном сезоне перед Козьмодемьянском ветреной ночью дровяные связки сели на мель, и лопнувшим буксирным тросом Кольше напрочь оттяпало ступню. Полгода пролежал в Чебоксарах, что-то долбили, подпиливали и допилились до самого колена. Вернулся домой на костылях, с полотняной котомкой за плечами, в которой вместе с дорожным обиходом хранилось главное богатство и услада — лоцманские карты речных участков от Вохмы до Астрахани.
Зиму отбыл в нахлебниках, а со следующего сентября напросился в местную семилетку в Верхних Кутырках. Рассказывал детишкам об устройстве Земли — про леса и воды, почему бывает снег, почему — лед. Кое-что сам повидал, кой о чем начитался в больницах. Школьное дело пошло душевно, вроде как снова поплыл на плоту, воскрешая в памяти извивы и повороты минувшего, а когда приобрел фабричный протез, позволявший носить нормальную обувь и отглаженные штаны, то и вовсе воспрял духом, возомнил себя полноправным педагогом и даже женился по обоюдному согласию на милой хуторской девушке Кате.
Однако жизнь неожиданно дала «право руля» и еще раз, как тогда под Козьмодемьянском, села на мель. Из школы его вскоре попросили, поскольку не имел свидетельства об образовании, а те лоцманские карты, которые разворачивал перед аттестационной комиссией в доказательство своей причастности к преподаваемому предмету, к нерукотворному устройству Земли, лишь вызвали недоуменные перегляды и шепоток за столом. В довершение он не совсем удачно, весьма по-своему ответил на некоторые дополнительные вопросы по конституционным основам и — что окончательно пресекло его учительскую карьеру — не назвал фамилии тогдашнего министра просвещения. Лоцманские карты у него тогда же отобрали как документы, не подлежащие никакой огласке, и Кольшу (тогда еще по-школьному: Николай Константинович) без цветов и даже без расхожего «спасибо», а, напротив, с молчаливой отстраненностью, как инфекционного больного, выпроводили в пожизненные колхозные сторожа.
Фабричный протез, в котором он начал было так счастливо учительствовать, не за долгим изломался вконец, его надо было куда-то везти на починку, но замешкался, а там и пообвыкся, тем паче в классы больше не ходить и брюки не гладить, и он окончательно опростился, отпустил душу, куда она просилась, да и пророс родным березовым обножьем, которое потом ни разу не подвело — ни в стынь, ни в хмарь, до самой старости одного хватило.
С годами он сделался теперешним Кольшей: перестал бриться, сронил с темени докучливые волосы, о чем выразился с усмешкой: «Мыслями открылся космосу!», по-стариковски заморщинился, и только прежними остались так и не отцветшие, вглядчивые глаза цвета мелкой родниковой водицы, проблескивающей над желтоватым донным песком. Томимый хронической невостребованностью, Кольша не залег на печи, не затаился в обиде, а, напротив, открыто бурлил идеями и поисками ответов на вечные «как?» и «почему?».
— Я чего? Я не заскучаю. — повинно отводил глаза Кольша. — Глядеть бы, народ не заскучал. Страшна не та вода, что бежит, а та, что копится скукой.
Дети, даже повзрослев, продолжали почтительно здороваться с ним, а иногда, особенно в теплые весенние вечера, собирались напротив его избы и допоздна сидели на просохшем речном обрыве.
Взрослые усмешливо оживлялись:
— Кольша? Ну как же, знаем, знаем такого.
Счетное устройство на Кольшиной ноге появилось при следующих обстоятельствах.
Еще по расторопным годам, навестив Обапол, Кольша приметил в спортивном магазине некий прибор со спичечный коробок под названием «шагомер». Тяготеющий к науке и распознанию ее тайн, Кольша истово загорелся приобрести этот портативный измеритель пространств, страдающих пересеченностью. Дрожащими пальцами («хватит — не хватит?») он выложил на прилавок всю наличность, прибавил сверху помятый троячок из заначки, и все же средств на покупку недостало. Горестное это обстоятельство повергло Кольшу в уныние: продать с себя ничего не нашлось, кроме захватанной балбески, которую и за так вряд ли кто приобрел бы. И тогда, взяв с продавщицы слово, что никому другому не продаст, Кольша на первопопавшейся попутке рванул на хутор, одолжил недостающую сумму и успел-таки тютелька в тютельку.
Обратно шел, счастливо расслабясь и добро заглядывая в глаза встречных обаполчан. Он нес «шагомер» в бережно сложенной ладони, будто изловленную птаху, время от времени прикладывал коробок к уху и с замиранием вслушиваясь, как там, внутри, что-то размеренно жило и повстикивало.
Как ни торопился, домой он доехал уже при звездах на этапном комбайне, да и тот свернул в сторону еще до Егозки. Голодный, ужинать, однако, не стал, а тут же распеленал культю и на деревянной голени складным ножом принялся углублять нишку.
Катерина потом припоминала с добродушной ехидцей:
— Вижу, в ноге ковыряется, стружки летят. Может, думаю, затеял починку с дороги. Он частенько так вот возится. Ну, я без внимания, да и время позднее, пора ложиться. Просыпаюсь ночью, а мужика нет. Свет на кухне горит, на столе инструменты раскиданы, снятые брюки на табуретке лежат, а самого нету. Тут, конечно, не улежишь. В чем была, в долгой рубахе, босая, вышла на крыльцо. Подождала сколько-то — нету и нету. За то время мерклая луна обежала четверть двора: где было светло, там стемнелось, а где хоть глаз коли, там опять облунилось. А тут еще поперек двора тряпье на веревке развешано. Спросонья сразу и не разобрать всю эту лунную рябь. Вот вижу, за тряпьем ноги замелькали. Одна — с прискоком, другая — с притопом: он, Кольша! Проскондыбал до огородной вереи, постоял, согнутый в поясе, а потом — вдоль заплота, вдоль заплота. И опять пополам перегнулся. Забоялась я: что-то с мужиком неладное. Кричу шепотом: «Ты чего мечешься-то? Весь двор поистыкал. » А он только выставил пятерню в мою сторону и пропрыгал мимо. Тут я не на шутку охолодала, опять спрашиваю: «Не схватило ли чего? Может, съел нехорошее?» А он как озернется, как сверкнет глазами: «Эт, пристала! «Шагомер» пробую!» — «Я-то чем мешаю так-то шумишь на меня?» «Он, — говорит, — должен звук подать, а ты со своими вопросами. «
Источник