Потерянное солнце
В последнем взгляде уходящего солнца,
на негативных ожогах распухающей тьмы
ветер блеял гулом ошарашенных ладоней,
тянулся к дребезгам потерянных дней.
Громоздясь ночью, стиралось границами время.
Бессмысленным бегом сорвались часы.
Бремя
плашмя
на «я»
жирело,
незаметно вламываясь линзами слепоты.
Рефлексы заёрзали в сморщенных пастелях,
вставали привычкою лет.
Парадокс минутами рос в окнах-щелях,
выдалбливая в сознании параноидальный след.
Фонари сходили с ума,
стягивая грязь звёзд.
Внутренности домов вываливались наружу дна,
корчившись психопатией нёб.
Страх беременел, пронзаясь в глазах,
выбрасывался на церкви-иконы;
пришествием бредили губы в словах,
на коленях строя панацеи-соборы.
Пространство вкалывалось, деревяннея холодом,
в истерику тел взорванного чёрного дождя.
Деревья липли снотворным голосом
на поверхность инерций парализованного дня.
Миллиардище надеждой куталось в костры,
отчаянием давилось друг в друга, рыдало.
Онервенное слабоумие кидалось в свои стены-могилы,
жухло и умирало.
Тишина размножалась на тлеющих язвах,
вязла на затуманенных издёрганных лицах,
коченела на усыплённых пальцах,
скрипела тяжестью ветра,
обтекая на оголённых небом ресницах.
Омаяченный такт площадей,
зацикленный скрежет железок,
многотонная похоть людей,
задроченный пафос бухающих в мозги стрелок –
всё заглохло, спёртое ладаном вселенских свечей,
любовным голодом вспорола ночь суицидную* цель.
В стеклянных искрах света,
пáгоду* вечности трогая,
проваливаясь сквозь призму в никуда течения,
в космическом целлулоиде исчезала испетлёванная стая вращения.
1-9.11.2000 г.
Источник
Потерянное солнце
Kajim
ПОТЕРЯННОЕ СОЛНЦЕ
Когда до дома Светы оставался всего лишь квартал, я передумал. Нажал на сенсорном дисплее аэротакси «паузу» и откинулся на сидении. Такси поднялось на ярус выше и повисло среди плавающих зеленых маячков – полоса ожидания.
На дисплее мерцал введенный ранее адрес Светы. В левом верхнем углу горела «утопленная кнопка» паузы.
Я открыл окно и закурил. Рядом припарковался серебристый «мэрс» с двойной гравитационной подвеской. Предпоследняя модель. Сквозь слабую зеленоватую тонировку я разглядел целующихся подростков. Эта сцена заставила меня улыбнуться, искренне, немного ностальгически. Сколько вечеров мы провели со Светой за аналогичным занятием. Правда вместо новенького «мэрса» место для поцелуев обеспечивала папина «волга», одна из первых моделей своего аэросемейства. Очень своенравная машина, надо сказать, порой выкидывающая забавные финты в режиме «парения». Я помню, как испугалась Света, когда режим «пауза» компьютер авто решил разнообразить вращением юлой. Мы стукнулись лбами, Светка вскрикнула. Чудные, теплые воспоминания. А как мы после смеялись, отчитывая непослушную машину…
В меню «Параметры» я выбрал «сброс» и подтвердил его. Монитор вывел запрос нового адреса – черный прямоугольник вверху на фоне маршрутной карты города. Я перешел на голосовое управление.
— Привет. Куда едем? – спросил электронный голос, приятный и располагающий.
— Просто покатаемся…
— Окрестности? Центр? Будут ли уточнения или пожелания?
— На твое усмотрение. Модулятор случайного маршрута. Только для начала затаримся пивком.
— Затаримся, — согласился «таксист». – Покатили?
Я просто кивнул – видеодатчики правильно поняли это безмолвное соглашение.
В ларьке на четвертой воздушной полосе я купил упаковку из шести бутылок «Tuborg green». Принял ее у кисти манипулятора и перебазировал на заднее сидение.
И мы тронулись. Просто кататься…
…Я ужасно нервничал, держа Свету за руку, ощущая контур маленькой коробочки в заднем кармане джинс, перебирая в памяти ПРАВИЛЬНЫЕ СЛОВА…
— Света, — я заглянул в ее карие зрачки и снова перевел взгляд на яркий медяк солнца за окном. Так было легче. – Я хочу сказать, что… уважаю тебя. Я тебя понимаю. Доверяю тебе. Испытываю влечение и страсть. Мне интересно и легко с тобой. Без тебя жизнь была бы другой. Я предлагаю тебе стать моей женой.
Влага ее глаз на моей щеке, руки, обвившие шею, губы, касающиеся щеки… шепот «согласна»…
Моя рука, достающая кольцо…
Но…
…Я открыл вторую бутылку и вернулся к старым занятиям. Их было два – думать и смотреть на плывущий за окном город.
«ПРОСПЕКТ ПАРТИЗАНСКИЙ» — прочитал я название улицы, когда мы свернули.
Партизанский… слово из прошлого. Ничего не значащее. Их осталось довольно много – слов, с потерянными значениями. И наоборот. Значений к утраченным словам.
Почему я думаю об этом?
— Партизанский. Тебе что-нибудь говорит это слово? – спросил я компьютера.
— Название улицы.
— Я понимаю. А помимо? Что оно означает?
— Нет словарного значения. Может фамилия?
— Вряд ли…
Я сделал глоток.
— Можно мне пива? – спросил «таксист»
— Иди к черту! – усмехнулся я. – Ты за рулем…
Режим диалога «дружески-шутейный» мой любимый. Конечно, зависит от настроения…
К черту… А что значит эта фраза? Она будила в памяти лишь еще одно «покрытое пылью» слово – «религия»… вроде бы, вера во что-то несуществующее… Я слышал, что книги раньше были не только в электронных вариантах, а на бумаге. Жаль, что они уничтожены. Компьютерная литература адаптирована под Всеобщий Обновленный Словарь.
В кармане заерзал сотовый. Звонила Света. Я отключил опцию видеофона и нажал «соединить».
— Привет. Почему я тебя не вижу? – ее голос.
— Батарея почти села. Экономлю энергии., — я улыбнулся динамику.
— Ты где?
— По работе вызвали. Думал к тебе заехать, но видишь как вышло….
Она никогда не задает лишних вопросов. Доверие…
Не люблю ей врать, можно сказать не умею, но иногда – лучше попробовать. Уж очень странным получилось бы объяснение. Понимал ли я сам причины этой «экскурсии» по городу и размышлениям?
— Ладненько, — сказал моя невеста. – Вечером увидимся. Я тебя… жду. Всегда.
— И я тебя.
Я спрятал телефон.
Голубое небо сквозь прозрачную крышу такси. Сеточка облаков. Прохладное пиво в руке. Я снова окунулся во вчерашний вечер.
«Я хочу сказать, что… уважаю тебя. Я тебя…»
Рецепт поколений. Формула предложения.
Что меня смущало? Почему я не мог смотреть ей в глаза? И этот приторный вкус слов…
Ее слезы. Улыбка. Нежность. Ощущение тепла. Солнце в груди, не имеющее названия…
«…уважаю тебя. Я тебя понимаю. Доверяю тебе. Испытываю влечение и страсть…»
Я тебя…
Тут подошло бы одно слово, а не десяток, превращающий признание в ритуал, нечто бутафорское.
Одно слово.
Наверное, когда-то люди знали его…
Источник
Светлана Хаева — Потерянное солнце
Светлана Хаева — Потерянное солнце краткое содержание
Потерянное солнце — читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Катерина спешила на работу, она опаздывала, прибывая в унылом настроении, как и сама погода.
«Начало весны – мое любимое время, – думала она, – но почему-то нет той радости и захватывающих чувств, как раньше, как когда-то. Не знаю почему и когда произошло так, что много простых и в тоже время прекрасных вещей, почему-то больше не радуют.» Добежав до остановки, к которой как раз подъезжал автобус, она выдохнула, автобус остановился, спокойно втиснувшись в него, впрочем, как обычно, она постаралась залезть в сумку, чтоб рассчитаться с кондуктором. «Каких-то пятнадцать минут и я на месте, – думала она, – почему люди так зависят от времени… Мы всегда высчитываем, сколько ехать на работу, сколько времени мы проводим на этой работе, сколько мы будем добираться обратно. Наверное только в выходные люди не особенно подсчитывают свое время, если действительно отдыхают. Время летит, бежит и утекает. Поэтому приятные выходные пролетают очень быстро, порой кажется, что было два часа, а не два дня. Причем у всех «приятное время провождения», различается, в зависимости от того, у кого и как понимается слово «приятное». У влюбленных это время пролетает гораздо быстрее, для них и рабочий день в предчувствие волнительной встречи тянется как жвачка, а встреча проносится как ураган. А ведь когда-то и я…»
– Привет Катерина, что-то ты не особо отдохнувшей выглядишь.
– Здравствуйте Ольга Валерьевна, так Вы сами знаете, что такое выходные, это они выходные, когда отдыхаешь, – ей не хотелось говорить, что выходные почему-то не оставили ничего приятного. Что хотелось бы их провести иначе, но рассказывать об этом ей никому не хотелось.
– Знаю Катюш, знаю, только вид у тебя не усталый, а задумчивый, но вообще-то ладно, – открывая дверь в офисное здание, сказала улыбающаяся женщина. Что к тебе приставать с не нужными вопросами захочешь сама расскажешь, – и они молча прошагали к лифту.
Ольга Валерьевна была приятной женщиной, в меру разговорчивой, она никогда ничего не вытягивала из собеседника, заканчивала свой диалог стандартной фразой – захочешь сама расскажешь. У нее вообще всегда хватало чувства меры во всем и везде. Она отработала на весьма известном заводе в своем городе много лет, отдав ему, как она говорила, лучшие годы своей жизни. Но потеряла эту не очень интересную, но весьма поддерживающую опору – работу. Как и многие во время перестройки, ей пришлось все начинать заново. Она пробовала себя на многих поприщах, с работой было тяжело, но есть семья, ради которой надо было стараться и по принципу Ольги Валерьевны, вообще жить. Она работала и на овощном складе, и в детском саду, и помощником повара. Но вот спустя долгое время ей удалось вернуться на свое старое место, и, как она сама говорила, где она себя чувствовала весьма уверенной каплей в море бухгалтерии. Подрабатывая так же без ставки психологом, поддерживая всех в трудные, радостные и депрессивные минуты жизни. Опыта у нее хватало на всех, про таких говорят, «своя в доску». Она помогала всем. Может, это было необходимо не только окружающим, но и ей самой, потому что у нее была душа с потаенными карманами и отсеками как у большого корабля, и ей необходимо было заботиться обо всем мире, вылечить всех больных, выслушать всех страждущих, накормить всех обездоленных. От нее исходило тепло, и даже не самые доброжелательные люди чувствовали ее лучезарность и искренность.
У лифта собрался взволнованный народ, каждый со своими проблемами, жизненными неурядицами, мелкими и большими радостями. Девушка в наушниками была явно рада проведенным выходным, на ее лице можно было прочесть все, ну или почти все, два дня с любимым человеком, новые отношения, все новое. Она была явно вдохновлена ритмичной песней, навевающей ей мысли о возлюбленном, она крутила провод пальцем, не видя никого вокруг, не прекращающаяся улыбка застыла на ее юном и прекрасно-молодом лице.
Молодой человек, вяло заигрывающий с Катериной, был доволен собой, был одет так, как будто все выходные только и занимался тем, что подбирал, костюм, рубашку, галстук к ней, ремень, ботинки. Выглядел он как денди, чему был несказанно рад, и уверен в себе больше чем на сто процентов. Его голос внутри кричал, посмотри на меня, но при этом он, не подавая виду, просто стоял, делая отрешенный вид. Но на Катерину он производил впечатление наглого, самоуверенного эгоиста, которому всегда было плевать на чужое мнение. Умеющего и хотящего слушать только себя и чтоб при этом, в минуты его блистательной речи, желательно были верные почитатели, которые восхищались бы его умением завоевывать расположение важных персон. Его доблестным речевым оружием, которое, по его мнению, должно было подобно магнетизму притягивать очаровательных девушек, им он гордился не меньше, а может и больше чем его безукоризненно отполированной внешностью.
Открылись двери лифта и все смело шагнули внутрь и в новый рабочий день, в новую трудовую неделю. Ольга Валерьевна нажала пятый этаж. Двери открылись, и Катя со своей коллегой вышли из лифта в маленький холл, где их встречал пожилой охранник Анатолий Степанович. После двух, трех улыбок, пожеланий хорошего дня, он открыл дверь. Минуя два пролета, коридор, несколько комнат, они добрались до своей не большой, но весьма уютной комнаты, где их ждали рабочие столы и куча бумаг.
Катя вздохнула, вешая плащ на вешалку и убирая её в шкаф, посмотрела на рабочий стол. Вздохнув еще раз, она нажала кнопку включения компьютера. Тело явно отказывалось работать. Она взяла кружку и отправилась в туалетную комнату. Глядя в зеркало, она задавала себе вопросы, на которые у нее не было ответа. Помыв руки и кружку, она вытерла руки и направилась за рабочее место. Как только она села на положенное место, открылась дверь и словно фурия пролетела, не молодая, но весьма бодрая женщина. За одну минуту разделавшиеся с верхней одеждой, она плюхнулась на свое место, быстро включила компьютер, поставила локти на стол, сложив руки вместе, создавая впечатление, что она как минимум уже полчаса находится на рабочем месте.
– Доброе утро, девочки, или Вас не учили здороваться?
– И тебе, Людмила, наидобрейшего, – ответила за двоих Ольга Валерьевна и принялась разбираться с ворохом бумаг, прогибавшим ее стол.
Открылась дверь в комнату, зашел мужчина, приятный, высокий, ухоженный. С папкой в руках он подошел к столу Катерины.
– Здравствуйте, это Вам, – он открыл папку, выдернул из нее пару скрепленных скрепкой документов, – Довести до ума и дальше передать сопровождению.
– Доброе утро, Валерий Алексеевич, – отозвалась, смущенная девушка. – Ясно, все сделаю.
Источник
Пропавшее солнце — Грин Александр Степанович
Пропавшее солнце — Грин Александр Степанович краткое содержание
Пропавшее солнце читать онлайн бесплатно
Александр Степанович Грин
Страшное употребление, какое дал своим бесчисленным богатствам Авель Хоггей, долго еще будет жить в памяти всех, кто знал этого человека без сердца. Не раз его злодейства — так как деяния Хоггея были безмерными, утонченными злодействами — грозили, сломав гроб купленного молчания, пасть на его голову, но золото вывозило, и он продолжал играть с живыми людьми самым различным образом; неистощимый на выдумку, Хоггей не преследовал иных целей, кроме забавы. Это был мистификатор и палач вместе. В основе его забав, опытов, экспериментов и игр лежал скучный вопрос: «Что выйдет, если я сделаю так?»
Четырнадцать лет назад вдова Эльгрев, застигнутая родами в момент безвыходной нищеты, отдала новорожденного малютку-сына неизвестному человеку, вручившему ей крупную сумму денег. Он сказал, что состоятельный аноним — бездетная и детолюбивая семья — хочет усыновить мальчика. Мать не должна была стараться увидеть или искать сына.
На этом сделка была покончена. Утешаясь тем, что ее Роберт вырастет богачом и счастливцем, обезумевшая от нужды женщина вручила свое дитя неизвестному, и он скрылся во тьме ночи, унес крошечное сердце, которому были суждены страдание и победа.
Роберт рос. Он был хил и задумчив. Когда ему исполнилось четырнадцать лет, Хоггей среди иных сложных забав, еще во многом не раскрытых данных, вспомнив о Роберте, решил, что можно, наконец, посмеяться. И он велел привести Роберта.
Хоггей сидел на блестящей, огромной террасе среди тех, кому мог довериться в этой запрещенной игре. То были люди с богатым, запертым на замок прошлым, с лицами, бесстрастно эмалированными развратом и скукой. Кроме Фергюсона, здесь сидели и пили Харт — поставщик публичных домов Южной Америки, и Блюм — содержатель одиннадцати игорных домов.
Был полдень. В безоблачном небе стояло пламенным белым железом вечное Солнце. По саду, окруженному высокой стеной, бродил трогательный и прелестный свет. За садом сияли леса и снежные цепи отрогов Ахуан-Скапа.
Мальчик вошел с повязкой на глазах. Левую руку он бессознательно держал у сильно бьющегося сердца, а правая нервно шевелилась в кармане бархатной куртки. Его вел глухонемой негр, послушное животное в руках Хоггея. Немного погодя вышел Фергюсон.
— Что, доктор? — сказал Хоггей.
— Сердце в порядке, — ответил Фергюсон по-французски, — нервы истощены и вялы.
— Это и есть Монте-Кристо? — спросил Харт.
— Пари, — сказал Блюм, знавший, в чем дело.
— Ну? — протянул Хоггей.
— Пари, что он помешается с наступлением тьмы.
— Э, пустяки, — возразил Хоггей. — Я говорю, что придет проситься обратно с единственной верой в лампочку Эдисона.
— Есть. Сто миллионов.
— Ну, хорошо. — сказал Хоггей. — Что, Харт?
— Та же сумма на смерть, — сказал Харт. — Он умрет.
— Принимаю. Начнем. Фергюсон, говорите, что надо сказать.
Роберт Эльгрев не понял ни одной фразы. Он стоял и ждал, волнуясь безмерно. Его привели без объяснений, крепко завязав глаза, и он мог думать что угодно.
— Роберт, — сказал Фергюсон, придвигая мальчика за плечо к себе, — сейчас ты увидишь солнце — солнце, которое есть жизнь и свет мира. Сегодня последний день, как оно светит. Это утверждает наука. Тебе не говорили о солнце потому, что оно не было до сих пор в опасности, но так как сегодня последний день его света, жестоко было бы лишать тебя этого зрелища. Не рви платок, я сниму сам. Смотри.
Швырнув платок, Фергюсон внимательно стал приглядываться к побледневшему, ослепленному лицу. И как над микроскопом согнулся над ним Хоггей.
Наступило молчание, во время которого Роберт Эльгрев увидел необычайное зрелище и ухватился за Фергюсона, чувствуя, что пол исчез, и он валится в сверкающую зеленую пропасть с голубым дном. Обычное зрелище дня — солнечное пространство — было для него потрясением, превосходящим все человеческие слова. Не умея овладеть громадной перспективой, он содрогался среди взметнувшихся весьма близких к нему стен из полей и лесов, но наконец пространство стало на свое место.
Подняв голову, он почувствовал, что лицо горит. Почти прямо над ним, над самыми, казалось, его глазами, пылал величественный и прекрасный огонь. Он вскрикнул. Вся жизнь всколыхнулась в нем, зазвучав вихрем, и догадка, что до сих пор от него было отнято все, в первый раз громовым ядом схватила его, стукнувшись по шее и виску, сердце. В этот момент переливающийся раскаленный круг вошел из центра небесного пожара в остановившиеся зрачки, по глазам как бы хлестнуло резиной, и мальчик упал в судорогах.
— Он ослеп, — сказал Харт. — Или умер.
Фергюсон расстегнул куртку, взял пульс и помолчал с значительным видом.
— Жив? — сказал, улыбаясь и довольно откидываясь в кресле, Хоггей.
Тогда решено было посмотреть, как поразит Роберта тьма, которую, ничего не зная и не имея причины подозревать обман, он должен был считать вечной. Все скрылись в укромный уголок, с окном в сад, откуда среди чинной, но жестокой попойки наблюдали за мальчиком. Воспользовавшись обмороком, Фергюсон поддержал бесчувственное состояние до той минуты, когда лишь половина солнца виднелась над горизонтом. Затем он ушел, а Роберт открыл глаза.
«Я спал или был болен», — но память не изменила ему; сев рядом, она ласково рассказала о грустном и же стоком восторге. Воспрянув, заметил он, что темно, тихо и никого нет, но, почти не беспокоясь об одиночестве, резко устремил взгляд на запад, где угасал, проваливаясь, круг цвета розовой меди. Заметно было, как тускнут и исчезают лучи. Круг стал как бы горкой углей. Еще немного, — еще, — последний сноп искр озарил белый снег гор — и умер, — навсегда! навсегда! навсегда!
Лег и уснул мрак. Направо горели огни третьего этажа.
— Свалилось! Свалилось! — закричал мальчик. Он сбежал в сад, ища и зовя людей, так как думал, что наступит невыразимо страшное. Но никто не отозвался на его крик. Он проник в чащу померанцевых и тюльпанных деревьев, где журчание искусственных ручьев сливалось с шелестом крон.
Сад рос и жил; цвела и жила невидимая земля, и подземные силы расстилали веера токов своих в дышащую теплом почву. В это время Хоггей сказал Харту и Блюму: «Сад заперт, стены высоки; там найдем, что найдем, — утром. Игрушка довольно пресная; не все выходит так интересно, как думаешь».
Что касается мальчика, то в напряжении его, в волнении, в безумной остроте чувств все перешло в страх. Он стоял среди кустов, стволов и цветов. Он слышал их запах. Вокруг все звучало насыщенной жизнью. Трепет струй, ход соков в стволах, дыхание трав и земли, голоса лопающихся бутонов, шум листьев, возня сонных птиц и шаги насекомых, — сливалось в ощущение спокойного, непобедимого рокота, летящего от земли к небу. Мальчику казалось, что он стоит на живом, теплом теле, заснувшем в некой твердой уверенности, недоступной никакому отчаянию. Это было так заразительно, что Роберт понемногу стал дышать легче и тише. Обман открылся ему внутри.
Равным образом, ни о чем светящемся в небе — луне, звездах. Фергюсон — правая рука Хоггея, — чаще других навещавший Роберта, приучил его думать, что люди сами не желают многого в этом роде. — А.Г.
Источник