Леонид Егоров: «Не владея джазом, невозможно играть Шопена»
26 апреля в Московском международном Доме музыки пройдет сольный концерт пианиста Леонида Егорова. Концерты музыканта — большая редкость в России. Между тем, за рубежом Леонид уже давно является признанным исполнителем высочайшего класса.
Мы решили исправить эту несправедливость и побеседовать с Леонидом о его работе в России и за рубежом. Заодно узнали, чем отличается российская публика от американской, почему многие засыпают на концертах классической музыки, как пианисты решают между собой вопросы с конкуренцией и как Ютьюб помогает академическим музыкантам развиваться.
В качестве знакомства — видео с выступления в Театре Колони Майами, штат Флорида. Леонид исполняет «Кампанеллу» Ференца Листа — одно из виртуознейших сочинений в истории европейской музыки.
— Леонид, ты много гастролируешь по миру. Даёшь сольные концерты во Франции, Германии, Австралии, США. Регулярно проводишь мастер-классы, в их числе — в Международной Академии Фортепиано в Майами. Где тебе живется комфортнее всего?
— Во Флориде я живу, в основном, в летние месяцы. Там, конечно, особые условия: отличные апартаменты, прекрасный рояль, климат, само собой. Но с Россией меня многое связывает. Я не могу вот так просто взять и уехать.
— Не могу не затронуть такую животрепещущую проблему: насколько часто тебе приходится играть под аккомпанемент невыключенных мобильных телефонов? Как обстоят с этим дела в Майами?
— Бывает такое! И достаточно часто. Как сейчас помню: я исполнял этюды Шопена, а в это время у кого-то в зале, не переставая, звонил телефон. В течение нескольких минут, наверное. За это время я успел несколько раз произнести очень напряжённый внутренний монолог. Вообще в Майами горячая публика. Есть и такие слушатели, которые во время исполнения могут встать и отправиться покурить, случайно хлопнув входной дверью. Со мной был такой случай, я в это время играл «Колыбельную» Шопена. Нежнейшая, тончайшая музыка, и тут — БАМС! На меня тогда такая ярость нахлынула!
— И что ты сделал?
— Остановился, многозначительно посмотрел в зал и начал заново. Некоторые считают, что музыкант на сцене не должен реагировать на происходящее в зале, но я так не могу, поскольку считаю, что публика и артист — это всегда дуэт. Даже на видео этот момент остался.
«Колыбельная» у Леонида звучит действительно тончайше, до мурашек. И от многозначительного взгляда тоже хочется поежиться — правда, по другой причине.
— Как ты оцениваешь, сильно отличается российская аудитория от американской?
— Мне кажется, наши люди больше слушают внутренним слухом, внешне сдержанно. Особенно поколение после сорока — педагоги, критики. Но это не значит, что внутри у них при этом всё не кипит — во внутреннем переживании мы даже страстнее, чем зарубежные слушатели. У них же всё наружу, могут, к примеру, поаплодировать между частями сонаты Бетховена. Или даже в середине сочинения, после виртуозно сыгранного пассажа. Мы, ввиду особенностей нашей истории, не настолько раскрепощены. Многие поколения воспитывалось в системе представлений, которая не велит выделяться, поэтому такую раскованность немногие могут себе позволить. И иногда это очень к месту — зачем, например, нужны аплодисменты после си-минорной сонаты Листа или, скажем, до-минорной Фантазии Моцарта? Они только мешать будут. А идеальная зрительская отдача — это, конечно, когда внешняя бурная реакция сочетается с внутренним глубоким и настоящим переживанием.
— Такое, наверное, нечасто встречается. Как тебе кажется, насколько сложно воспринимать классическую музыку современному слушателю? Существует ли размежевание академических пианистов с остальной частью музыкального мира?
— С тем, что классическая музыка излишне «сложна» для восприятия, я категорически не согласен, но размежевание действительно есть. Здесь вина как тех, кому она представляется, скажем так, сложной, так и исполнителей. Отчасти именно мы, академические пианисты, сыграли в этом нехорошую роль. Во-первых, нас много. Во-вторых, многие из нас играют как бы «автоматически» — из раза в раз, в одном и том же варианте. Получается скучно и однотипно, не цепляюще. Однако слушатель может не понять, почему музыка его не затронула. Решит, «наверное, после работы устал», или «я в этом ничего не понимаю». А может и подумать про себя, что мол «сама музыка скучная». Музыканты же часто считают, что слушатели недостаточно развиты и ничего не понимают в искусстве; создают свои внутренние группы, полностью отгораживаясь от аудитории, от её потребностей. Я встречал таких ребят в разных точках мира, друг с другом не знакомых, но с одинаковой установкой: я сам по себе — публика сама по себе. Доходит до того, что и невест себе выбирают «по кругу» — чтобы понимала, что её избранник — тот самый «великий Вася», который играет великого Бетховена. А за кого-то это и вовсе бабушки и мамы делают.
— То есть, это идёт от воспитания?
— Да, воспитание во многом сказывается на дальнейшей судьбе. В итоге, мы имеем большое количество пианистов с завышенной самооценкой, но играющих, при этом, скучно и однообразно, а порой и непрофессионально. Мне представляется, что можно несколько раз подряд исполнить, скажем, ноктюрн Шопена таким образом, чтобы аудитория не скучала. Заявить такую программу, конечно, опасно: человек при взгляде на афишу «Ноктюрн Шопена в 7 вариантах», скорее всего, испугается. Но могу сказать, что на каждом концерте я играю программу иначе, у меня нет готовых шаблонов исполнения. Бывает так, что я даже выхожу на сцену без подготовки. Между тем, у многих академических пианистов один вариант — на всю жизнь!
— В плане личных музыкальных предпочтений — насколько ты отделен или не отделен от неакадемического мира? Что ты слушаешь помимо классической музыки?
— Я слушаю практически всё — от классики до хэви-метал. У меня огромное количество записей, есть даже отдельная квартира, почти целиком заполненная дисками, от которых я принципиально не хочу избавляться. В том числе, диски Metallic’и, Bon Jovi, AC/DC. И, конечно, в моей коллекции огромное количество джазовых пианистов — Чик Кориа, Оскар Петерсон, Фридрих Гульда. Джаз — это свобода, поиск, импровизация. Для себя я отчетливо понял следующее: не владея джазом, невозможно играть Шопена. И наоборот. Гульда, например, потрясающе играл и джаз, и Баха, и Бетховена, и романтиков.
— А как ты относишься к исполнителям так называемой «поп-классики»? Музыкантам, которые делают аранжировки классических произведений в поп-стиле — таким, как Ванэсса Мэй, Максим Мрвица, Евгений Соколовский?
— Я себя в таком амплуа не вижу. Мне кажется, классическая музыка не нуждается в популяризации такого рода. Например, пианист Лан Лан, который считается брендом в музыкальном мире. Он не делает поп-обработок и не экспериментирует особо со внешностью — он играет классическую музыку, но играет мастерски: живо, интересно, нескучно. А академисты его не любят, считают выскочкой и недоучкой — сами думайте, почему *смеется*. Иногда встречаются исполнители (исполнительницы, в первую очередь), завоевывающие популярность благодаря вызывающему внешнему виду или откровенным нарядам. Конечно, музыкант должен выглядеть по-особенному, но не забывать при этом, что он Артист. «Артист» — не в плане «я покрасил волосы и разделся догола», а в плане энергетики и мастерства.
— К вопросу о видеоплатформах. В современном мире самопрезентация в отрыве от них практически невозможна. Как ты относишься к такой ситуации?
— Безусловно, считаюсь с ней. У меня есть свой канал на Ютьюбе с записями концертов и мастер-классов. Да и моя, так скажем, мировая известность началась с победы на конкурсе YouTube Symphony Orchestra (YTSO). Для участия нужно было выложить видео со своей игрой, а кому присудить победу, решали зрители Ютьюба. Чем мне нравятся такие конкурсы — в роли жюри там выступает вся многомиллионная аудитория сайта, люди самых разных направлений, профессий. Мир проголосовал за моё видео, и передо мной открылись новые возможности.
— Ты заранее решил принять участие, готовил программу?
— Нет. Честно говоря, это вышло практически спонтанно. Как-то, пролистывая страницы в Интернете, я случайно наткнулся на баннер от Гугл, в котором музыкантам предлагалось принять участие в Ютьюб-конкурсе. Всем участникам обещали помощь в дальнейшем продвижении по окончанию конкурса, а победителям — выступление на сцене Сиднейского оперного театра и дальнейшее сотрудничество. И я подумал — почему бы нет? Особых надежд на это мероприятие я не возлагал, решил «похулиганить»: друзья записали с ходу, как я играю «Кампанеллу» Листа со своими добавлениями — записывали с руки, без штатива, безо всяких эффектов. И я его, не редактируя, отправил, в шутку, отчасти. Когда мне позвонили из Гугл, я был ошарашен — оказалось, что я победил в номинации фортепиано. И что всем очень понравилась трясущаяся камера — видно, что снято вживую, никак не монтировалось. Так я получил возможность выступить в Австралии, а потом поступило приглашение из Майами. Так что, в моем случае, Интернет очень способствовал продвижению.
Новую версию видео, с которым Леонид победил в конкурсе YouTube Symphony Orchestra, сделали его подписчики. Добавили монтажные склейки, но «хулиганство» никуда не делось. Если бы все исполнители умели так «хулиганить»!
— Ни для кого не секрет, что в исполнительской среде неизбежна конкуренция. Как к этому относятся зарубежные пианисты? Отличается ли их отношение от российских?
— Я скажу прямо: в России есть музыканты, которым мешает заносчивость. Я думаю, что это идёт от системы образования. Она всё ещё прочно связана с советской идеологической установкой «у нас в стране — всё самое лучшее». В том числе, и фортепианная школа, разумеется. На западе, например, такого понятия, в принципе, не существует. Ведь между словами «approach» и «school», согласись, большая разница. Сам термин «фортепианная школа» означает некую замкнутую систему, в которой от учителя к ученику переходят заветы прошлых поколений относительно того, как надо играть и как не надо. Некий свод правил, против которых идти нельзя: « вот это — старомодно, это — дурновкусие, а это — хорошо» и т. д. Такая ситуация очень сильно мешает поиску, самореализации и свободе. Конечно, я не хочу сказать, что термин «фортепианная школа» — это плохо. Просто считаю, что не стоит его абсолютизировать.
— Как можно избавиться от такой замкнутости во взглядах?
— Каждый день пейте водичку натощак — и как рукой снимет! *смеется*. На самом деле, больше слушать. От Пахмана до Плетнева. И следует немного изменить систему образования. Я считаю, что каждый пианист должен пройти курс джазовой импровизации. Больше в плане ритма и мелизматики, нежели в развитии гармонических последовательностей. И обязательно включать в программу по специальности Прелюдию и фугу Фридриха Гульды — а не только Хорошо темперированный клавир Баха или, скажем, Прелюдии и фуги Шостаковича. И быть открытым — новым людям, новым идеям. В частности, есть именитые музыканты-исполнители, которые совершенно не чуждаются мысли взять мастер-класс у более талантливого и молодого, чем они сами. Они трезво оценивают, в чем именно тот или иной исполнитель их превосходит, и едут к нему на индивидуальные занятия. И я всеми силами за такой подход — к примеру, если двенадцатилетний ребёнок — гений, почему я не могу взять у него мастер-класс? Без проблем, заплачу деньги за урок и приеду. И ко мне так приезжали, более зрелые, знаменитые пианисты, брали уроки аппликатурного мастерства. Это нормально, совершенствоваться нужно всегда. А представить себе консерваторского профессора, который вдруг решил бы взять мастер-класс, я, честно говоря, не могу. А большинству из них не мешало бы, скажем так, «повышение квалификации».
— Серия коротких «выстрелов» напоследок: Аррау/Рихтер, Гилельс/Юдина?
— Рихтер и Гилельс — это продолжатели фортепианной традиции, заложенной Генрихом Нейгаузом. Если вообще, в целом, говорить о фортепианной школе, о традиции — в самом лучшем понимании этого слова — то это, конечно же, школа Ференца Листа. В этой связи, Клаудио Аррау — прямой наследник листианской традиции. Аррау мне очень близок не только как пианист, но и как наставник. А какая у него редакция бетховенских сонат! Юдина — это отдельный разговор. Её искусство завораживает. Оно поражает ещё и тем, что ЭТО БЫЛО ВОЗМОЖНО в советские времена. Как говорил Святослав Теофилович о её сонате Шуберта: «Шиворот-навыворот, но как прекрасно!»
— Самый технически удобный для тебя композитор?
— Нет таковых, в любой фактуре можно и нужно чувствовать себя комфортно. А из душевно близких — наверное, всё-таки, Шопен.
— Что порекомендуешь пианистам?
— Не закидывайте постоянно голову в потолок! Звучанию это не особо помогает. Плюс — то, что я уже говорил: проходить курсы джазовой импровизации. И обязательно нужны курсы по аппликатуре. Очень важная вещь, которую я для себя открыл: на звук, в первую очередь, влияет именно аппликатура. Начните с бетховенских сонат под редакцией Аррау. Там масса примеров, которые могут помочь в пианизме в целом. Но только в том случае, если у вас свободно поставлены руки. Если же руки у вас играют «традиционным» способом, то это может не сработать.
— Самая безумная вещь, которую ты делал накануне концерта?
— Прыжок с парашютом. Серьезно! Очень захотелось, сам не знаю почему, хочу — и всё тут.
— Чем бы хотел заниматься помимо исполнительской карьеры?
— Я думаю о продюсерской деятельности. В Дрездене у меня есть небольшая студия, где я записываю видео со своей игрой. Но не только своей — у меня есть несколько учеников, которых я бы хотел открыть для широкой аудитории. И я планирую организовывать фестивали, обязательно с денежными премиями. В России с ними ситуация плачевная, исполнители, наоборот, сами платят за участие. У меня есть знакомая московская пианистка, очень талантливая. Мы с ней несколько лет не виделись, а недавно я совершенно случайно встретил её в одном из супермаркетов — оказалось, она там работает! Так же быть не должно. Поэтому я всячески вкладываюсь в свое предприятие, в том числе, финансово.
— На кого из современных пианистов ты бы порекомендовал сходить?
— Сходите на хороший джаз. В Москве много неплохих мест, где его играют. При желании найти можно. И на Леонида Егорова сходите *смеется*. Хоть я джаз официально и не исполняю. Но в джем-сейшенах пару раз участвовал. И 26 апреля я хочу сделать своего рода исключение, исполнив пару каденций в джазовом стиле в Rhapsody in Blue Джорджа Гершвина.
Хоть Леонид джаз официально и не исполняет, но небольшое видео с коллективной импровизацией победителей конкурса есть. Оперный театр Сиднея, музыканты отмечают заслуженный триумф.
Источник
Леонид егоров скульптор триптих луна
Таня Пёникер
Троякая сущность бытия (триптих), 2018
акварель, акварельные карандаши, тушь, красное вино, кровь художника, полудрагоценные камни, крылья бабочки, бумага
44 x 44 см (каждая часть)
Работа «Троякая сущность бытия» — это попытка дать собственную трактовку символике числа три, которую я накладываю на свой чувственный и сексуальный опыт, полученный за три осенних месяца. В каждой части триптиха два главных героя: я и мой партнер. В тонких нюансах рисунка я раскрываю мои отношения с каждым из них. Это подобие эротического дневника, в котором мне впервые хотелось бы сохранить анонимность участников — как реальных, так и воображаемых.
Число три содержит в себе начало, середину и конец, раскрывает тройственную природу многих явлений. Символизм человека — известная всем триада: тело (corpus), душа (anima) и дух (spiritus), им соответствуют алхимические элементы: сера, ртуть и соль. Или же тройственность природных явлений — фазы Луны или трехфазность веществ.
Основным символом тройки, несомненно, является треугольник. Структура триптиха выбрана не случайно, ведь три скрепленных круга являются Эквивалентом треугольника. Сама форма трилистника традиционна для церковных витражей, символизирующих Троицу. При скреплении трех частей воедино во внутренней части работы образуется «треугольник времени». Он обозначен пиктограммами «play» и «перемотка назад/вперед»: настоящее, прошлое/будущее соответственно. В каждой пиктограмме можно заметить две буквы, которые при правильном последовательном прочтении образуют MV ND VS («мир»): именно таким образом в представлении древних мир был разделен на три части — на Африку, Европу и Азию.
Три — одно из центральных чисел фольклора, ведь в сказках мотив троичного повторения событий или героев очевиден. Сказочный паттерн, опоясывающий каждую часть триптиха, — декоративный элемент, который указывает на волшебную природу событий. Также он символизирует три основных цвета — синий, красный, желтый, которые в смешении или при наложении частей триптиха друг на друга дают другие цвета — зеленый, фиолетовый, оранжевый.
Тройка может быть разделена на двойственность и единство. В работе в первых двух случаях (нижние круги) наблюдается двойственность — два героя абсолютно обособлены друг от друга. Единство же образуется в третьем случае, когда два героя сливаются воедино. Композиционно эта часть триптиха напоминает картину Вильяма Бугро «Амур и Психея» (Эрос и Психея). Полное сердце символизирует Дух и Любовь, которая всегда в конце побеждает.
Источник