У костра
Есть хорошая поговорка >. Когда я говорю о летнем костре, то всегда вспоминаю босоногое своё золотое детство, реку Хилок, и деревенских мальчишек, возле него.
Я не ходил учиться в школу в конце пятидесятых годов двадцатого века. Речка, рыбалка, и купание в ней — вот что осталось в памяти на всю мою жизнь, в моих воспоминаниях об этих годах.
Мне было пять лет. Как все деревенские мальчишки, я любил целыми днями купаться в реке, когда приходило в Забайкалье лето. Хилок в те годы был полноводным. В самых широких местах, его ширина составляла сто метров, местами, чуть меньше. Он был глубоководной рекой.
Из-за частых лесных пожаров, и беспощадной вырубки лесов, Хилок обмелел. Иногда, я езжу в те места, где прошло моё детство и хожу на реку. Моя душа болит, когда смотрю на реку моего детства. Летом, Хилок можно перейти вброд во многих местах. В годы моего детства, вброд реку можно было перейти возле нашей деревни, в двух местах.
Хилок протекает в широкой пади, меж невысоких сопок, поросших хвойными лесами и многочисленным кустарником. На его берегах растут: черёмуха, тальник, ива, берёза, деревья хвойных пород. Осень необыкновенно красива в Забайкалье. Хилок, обрамлённый, золотыми берёзами, красными рябинами, желтеющими хвойными деревьями необыкновенно красив.
Вода в реке летом не очень холодная. Мы, мальчишки, начинали купаться в ней, в начале июня.
Были в нашей деревне такие ребята, кто купался в Хилке, когда шла шуга, в начале мая. Некоторые из них, ложились на льдины, и, словно, моржи, загорали.
Сейчас, трудно себе представить паровозы, которые возят поезда. В те годы, они были для нас привычным видом транспорта. На железной дороге, что проходила возле нашей деревни, кроме них, мы могли видеть мотодрезины путейцев, то есть железнодорожников, которые работали на её ремонте.
***
Итак, на машине времени, я говорю о человеческой памяти, мы мысленно перенеслись в пятидесятые годы двадцатого века. Возле небольшого сибирского посёлка протекает река Хилок.
Время года — лето. Вторая половина июня.
На берегу реки горит костёр, из покрышек автомобилей. Отслужившие, срок службы автомобильные покрышки, лестранхозные шофера складируют возле забора, что огораживает территорию гаража. Деревенские мальчишки умудряются отбить доски у забора, и в свободные места перекатывают несколько баллонов, то есть — покрышек. После этого, катят их на берег реки, и закатывают в костёр.
Возле горящего костра стоят несколько деревенских мальчишек. Они купаются в реке. Наплававшись в ней, бегут к горящему на берегу костру, и греются возле него. На улице жарко, температура воздуха примерно плюс тридцать градусов.
В настоящее время, возле костра стоят пять мальчишек. Все они ровесники. Самому старшему из них- семь лет, самому младшему — шесть.
Любят они возле костра поговорить о деревенских новостях, о том , что говорят о жизни взрослые люди. Самая любимая тема для разговоров — анекдоты.
Каждый день ребята рассказывают их друг другу. Однажды, наступает такое время, что все из них знают анекдоты, которые ходят в деревне.
Деревенские мальчишки, не мудрствуя лукаво, придумывают анекдоты, и начинают их рассказывать друг другу. Естественно, они скрывают от друзей своё авторство, говорят о том, что слышали их «от одного пацана».
Анекдоты лишены главного — юмора! Их авторы, не зная жизни, сочиняют фантастические
рассказы, которые из-за отсутствия юмора в них, кажутся глупыми.
Итак, ребятишки начинают рассказывать, придуманные ими анекдоты.
— Пацаны,- говорит Санька Петров, семилетний мальчуган.- Я вспомнил анекдот.
— Расскажи!- просят его четверо его друзей и смотрят на него. Они даже затаили дыхание, чтобы не пропустить ни одного его слова. Санька улыбается победной улыбкой: ещё бы, он в центре внимания.
— К одной женщине пришли гости. Он смотрит на друзей, которые не сводят с него глаз. — Она говорит им: — Гости, дорогие, садитесь за стол пить чай, самовар сейчас вскипит.
Ребята переглядываются. В анекдоте нет юмора. Он просто глуп. Они не могут понять над чем нужно смеяться, а потому молчат и даже не смотрят друг на друга.
— Ха-ха-ха- начинает смеяться один из ребят, понявший соль анекдота. — Оказывается, самовар не вскипел. Значит, гости из-за этого не могли пить чай.
-Ха-ха-ха- смеются остальные ребята над анекдотом и говорят: — Гости, садитесь чай пить, сейчас, самовар вскипит.
— Пацаны! Я только что вспомнил анекдот. Мне его давным-давно один пацан рассказывал,- проговорил один из ребят, когда все просмеялись.
— Рассказывать?- он вопросительно смотрит на друзей, и не спеша рассказывает услышанный им от одного пацана анекдот.
— К немцам в плен попали: русский, француз и англичанин.
— В общем так. В один из дней, в камеру, в которой они сидели, приходят немецкие офицеры, и судья. Они принесли им: альбомы, краски и карандаши.
Самый старший немецкий офицер говорит: — Нарисуйте голодного человека. Кто его нарисует лучше всех, того мы сразу же выпустим из тюрьмы. Время даём вам целую неделю. Всё это время будете есть и пить, что пожелаете. Приступайте к выполнению задания.
Француз и англичанин сразу же приступили к работе. Рисуют в своих альбомах без отдыха. Даже похудели: домой-то охота!
Русский ни о чём не думает. Он только ест и водку пьёт. А время идёт. Скоро к ним в камеру должны были придти немцы, чтобы посмотреть рисунки.
— Иван,- говорит русскому француз. — Завтра, в камеру придут немцы и будут смотреть рисунки, а ты не думаешь рисовать.
— А!- махнул русский рукой. — Завтра нарисую рисунок.
На следующий день, он взял в руки альбом и карандаш. Карандашом что-то почертил в нём и отдал его французу.- Всё,- говорит ему.- Рисунок готов.
В обед в камеру пришли немцы и стали смотреть их рисунки.
— Да вот это голодный! Сразу видно,- сказали они, когда посмотрели рисунок француза.- У него от голода кожа да кости на лице остались! Верим!
— Мама мия!- удивились они, когда посмотрели рисунок англичанина. — У голодного глаза провалились в глазницы, он так исхудал от голода, что на нём можно пересчитать его кости и рёбра. Верим!-
Стали смотреть рисунок русского. Крутят его и так и этак, а понять ничего не могут.
— Мы ничего не можем понять на рисунке,- говорят они русскому.- Что это за линии? А что обозначают эти клеточки?
— Здесь понимать нечего,- говорит им русский.- На рисунке попа голодного. Он давно ничего не ел. Не ходил в туалет, вот из-за этого, она покрылась у него паутиной.
— Верим,- сказал судья. — Отпустить его на волю. И его отпустили.
Возле костра раздался хохот мальчишек. Им понравился находчивый русский военнопленный. —
— Молодец он!- восхищается один из них, и повторяет слова анекдота.- Она покрылась паутиной.
Ха-ха-ха паутиной! Вот это голодный! Ха-ха-ха.
— Пацаны,- говорит третий из ребят.- Я тоже вспомнил анекдот. Мне его недавно один пацан рассказывал. В общем дело было так. Один мужик, всегда ходил в один и тот же ресторан. Его там все знали. Однажды, приходит туда. В руках, он держит трость. Идёт, хромает, и опирается на неё. Заходит в ресторан и садится на стул. Хозяин смотрит на его ногу и кивает головой. Он первый раз видит его хромающим.- Это что такое?- говорит он мужику. Мужик поднимает штанину вверх, обнажает ногу и говорит хозяину ресторана и посетителям, которые подошли к нему в это время: — Дети, мои! Это — нога!
-Ха-ха-ха,- раздался смех детворы после того как рассказчик рассказал анекдот. Это был, наверно, самый глупый анекдот, а потому, над ним они смеялись громче, чем над первыми анекдотами.
— Ха- ха-ха,- беззаботно смеялись мальчишки. Где-то в кустах, за Хилком, куковала своё
ку-ку одинокая кукушка. Может быть, говорила ребятишкам :- Веселитесь! Радуйтесь жизни. Всё проходит на земле: и любовь, и радость.
Источник
Лучше летом у костра.
То ли шибко жарко стало на улице, то ли пришла вдруг на ум мудрая истина: «Лучше летом у костра, чем зимой у проруби», только вот вспомнились мне, вдруг, сибирские морозы. Зимой 1969 – 1970 года отдавал я долг Родине в отдельном линейно кабельном батальоне, дислоцирующемся и до сей поры в восемнадцати километрах от города Ангарска. И хотя в Алма-Ате, где я вырос, в те годы зимой тоже не бывало плюсовых температур, колотун в тайге был, как сейчас говорят юноши, намного гораздЕе.
Личный состав батальона располагался в бывших зэковских тёплых деревянных бараках. Никаких, так называемых удобств, кроме умывальников, в казармах не наблюдалось. Находились эти удобства в ста и более метрах от жилых помещений и представляли собой длинный дощатый сарай. Внутри сарая, разгороженного вдоль тоже дощатой, высотой в человеческий рост стенкой, в полу, с каждой стороны было прорезано по десять дырок. Вдоль одной из наружных стен тянулся деревянный же, наклонный жёлоб — типа, писсуар.
Вы можете представить себя выскочившим среди ночи из тёплой постели и бегущим в кальсонах, бушлате и сапогах на босу ногу в сортир, находящийся за сто метров от спального помещения? А на дворе минус 30 – 35 … Жутковато, да? А ведь бегали. Не все, правда, добегали до финиша. Особо одарённые оставляли жёлтые метки на белом снегу метрах в тридцати – пятидесяти, от казармы, на полпути от намеченной цели. И вот с такими «ссыкунами» велась беспощадная борьба.
В школе сержантского состава, куда определили всех имевших среднее образование пацанов моего призыва, наряды лепили по поводу и без повода. Отрабатывались эти наказания либо на кухне, либо у тумбочки дневального, либо на улице с деревянной лопатой и огромным коробом на полозьях, который называли БТР. В этом БТРе из части вывозили снег. Нарядчики до жёлтого блеска драили лопатами деревянные полы сортира и ловили «ссыкунов». Вот бегу я, например, с честным намерением донести мочу до отхожего места, а колотун неимоверный, а терпежу уже никакого нету, ну и … Не добежал. Остановился. И в самый разгар естественных отправлений из-за ствола корабельной сосны появляется курсант из другого взвода. Он, этот самый Юра Бобрик, попался за тем же занятием три ночи назад и теперь ловит себе замену. Наступает моя очередь сидеть в засаде морозными ночами.
Поскольку среди пацанов, с которыми я рос, стукачество категорически не приветствовалось, прятаться за сосной я не стал. У меня была конкретная цель – поймать и сдать конкретного Юру Бобрика. А так как по утрам в сортир на 20 очков ломилась рота в количестве 100 человек и места над дыркой или у жёлоба хватало далеко не всем, народ поливал стенки, что тоже не поощрялось, но наказывалось аналогично. Вот тут-то и спалился мой визави, склонный, как выяснилось позже, и к другим приключениям. Я уступил ему место ловца «ссыкунов» без малейших угрызений совести.
После месяца обучения нас стали назначать в караул. Дежурное отделение получало автоматы и на сутки переселялось из казармы в караульное помещение. Ритм жизни в карауле особый. Два часа боец стоит на вверенном ему посту, два часа находится в бодрствующей смене, где в течение часа охраняет ворота, а второй час проводит в помещении, но не спит, и два часа имеет право спать не раздеваясь, в обнимку с оружием. А потом опять на пост. Представьте себе чучело в валенках, в шинели, поверх которой надет тяжеленный овчинный тулуп до земли, с поднятым воротником и в шапке с завязанными под подбородком клапанами. Поверх тулупа – автомат. Патроны нам в караул, слава Богу, не давали. Боялись, что тренированный до идиотизма курсант и вправду завалит какого-нибудь старшину – зав складом или проверяющего из-за угла посты дежурного по части. Если подойти сзади и толкнуть это сооружение (имеется в виду часовой), оно упадёт мордой в снег. А упав, не сможет встать, как минимум, в течение пяти минут.
Вот в таком прикиде, замордованный нарядами вне очереди, прислонился я однажды к заборчику склада ГСМ* и вырубился. Заснул стоя. Проснулся, когда в соседнем стройбате прозвучали по радио сигналы радиостанции «Маяк». В таком же виде вышеупомянутый Юра Бобрик спустился к воротам овощехранилища покурить. Спуск в этот погреб был покатым, чтобы мог въехать грузовик, а в тайге начиналась весна. Днём снег подтаивал и ночью съезд превращался в ледяную горку. Так вот, этот Бобрик, попрал главный параграф Устава гарнизонной и караульной службы, согласно которому «Часовому на посту запрещается есть, пить, курить, отправлять естественные надобности и т.д. …», а разрешается «Бдительно охранять и стойко оборонять свой пост», за что и был наказан. Смена долго разыскивала его по всем закоулкам охраняемой территории и с трудом обнаружила горюющим у ворот овощехранилища, а поднялся он на свет Божий при помощи сменного часового и лично начальника караула.
Разгильдяи были всегда и будут вечно. Случались они и в Советской Армии, в отдельном линейно кабельном батальоне в/ч 41033, и даже в учебной роте нет-нет, да и проявляли свои недюжинные способности. Вот, один из таких орлов и потерял следуя из караульного помещения в столовую штык – нож. Времена тогда были строгие. Отстрелявшись по мишеням в тире, мы обязаны были сдать старшине по счёту стреляные гильзы. А тут штык – нож … ЧП, однако! По тревоге был поднят весь взвод. Перепахали и буквально просеяли снег с обочин по обе стороны дороги, ведущей к столовой. Кто-то предложил поливать сибирские сугробы горячей водой и двадцать пять курсантов в течение двух часов бегали с вёдрами в котельную за кипятком и обратно. Штык нашли.
Нередки бывали случаи обморожения. Смотришь стоя в строю на утреннем разводе, у товарища побелело ухо или кончик носа. Не миновало это счастье и меня. Ощущения незабываемые. Ухо в два раза увеличилось в размерах, стало горячим и цветом напоминало алую розу. Неделю я мог спать только на одном боку и месяц отшелушивал с уха омертвевшую кожу. Ещё интереснее случилось с моим другом Мишаней, который после бани получил кальсоны без пуговиц на гульфике и поленился их пришить. Пока мы сидели в тёплых классах или занимались на воздухе в шинелях и бушлатах, всё было нормально, но вот, в один прекрасный, морозный день, был объявлен лыжный кросс. Все стремились сдать нормативы как можно успешнее, а потому кросс 10 километров по тайге бежали налегке. Тут-то и наступила трагедия. Мишанино «самое дорогое» без конца вываливалось в прореху, а он его вталкивал обратно, теряя драгоценные минуты. То, что друг пришёл к финишу последним, было не самой большой его бедой. Гораздо больше огорчений доставляло прихваченное морозом «мужское достоинство». Целую неделю Мишаня ходил по казарме походкой пеликана.
Вторая моя армейская зима прошла в более комфортных условиях. В Хабаровске, все удобства находились в здании казармы, а на Камчатке в караулы нас не назначали, лыжных кроссов не бывало, вместо позорных белых кальсон с завязочками мы носили спортивные трико, а домик на два очка находился всего в 20 метрах от жилого помещения.
Ну вот, вспомнил я все эти давно минувшие дела, и вроде прохладнее стало. Под вентилятором вообще комфортно, а на ночь включу кондиционер, укроюсь потеплее одеялом и пусть мне приснятся ангарские морозы, ледяные амурские ветра и камчатский снег с фиолетовым оттенком в лунках моих следов. Спокойной ночи!
*Склад ГСМ — склад горюче — смазочных материалов (прим. автора).
Источник