Луна красавица лениво обходит свод своих небес

Луна бессонницей лениво
Обходит черный лес небес.
Кусты руками разгибая,
Шагал разбойник через лес.

Вот колокольчик ближе, ближе
И вот уже невдалеке.
Глаза разбойника горели,
Блеснул булатный нож в руке.

Карету вдруг остановила
Его могучая рука.
С разбитым черепом на землю
Упало тело ямщика.

Полковник был не из трусливых,
Со шпагой выскочил в руке.
Смертельный бой у них начался
Вблизи кареты на песке.

Полковник храбро защищался,
Разбойник смело нападал,
И в сердце раненный полковник
На землю замертво упал.

Разбойник кинулся к добыче
И полушубок с него снял,
И, наклонившись над часами,
Отца родного он узнал.

Лошадки, службу отслужите
Последний раз для старика,
Отца на кладбище свезите,
Меня – в Сибирь наверняка.

Лошадки службу отслужили,
Отца на кладбище свезли,
А сына в цепи заковали,
В Сибирь на каторгу свезли.

Расшифровка фонограммы из телепередачи «В нашу гавань заходили корабли» от 31.5.2003.

Исполнение Эдуарда Успенского, передача «В нашу гавань заходили корабли», «5 канал», 01.08.2010:

Луна, красавица, лениво

Луна, красавица, лениво
Обходит темный свод небес.
Кусты руками раздвигая,
Идет разбойник через лес.

Вот колокольчик гулко, гулко,
Звенит уныло вдалеке.
Глаза разбойничьи блеснули,
Сверкнул булатный нож в руке.

И лошадей остановила
Его могучая рука,
С разбитым черепом на землю
Свалилось тело ямщика.

Но не дремал старик-полковник,
Со шпагой выскочил в руке,
И завязалась смертна битва
Вблизи кареты, на песке.

Полковник храбро защищался,
Разбойник смело наступал,
Но вот у сердца смертна рана,
Полковник замертво упал.

Разбойник бросился к добыче
И мигом шубу с него снял,
Когда нагнулся за часами,
Отца родного он узнал.

И на руках он внес в карету
Труп неостывший старика,
Вскричал: «Разбойнички, прощайте!»
Сам сел на козлы ямщика.

Лошадки добрые, отслужите
В последний раз для старика,
Его на кладбище свезите,
Меня ж в Сибирь наверняка.

В нашу гавань заходили корабли. Вып. 5. М., Стрекоза, 2001.

Источник

Идет разбойник через лес

Человеческая память — удивительная штука. Иногда из ее глубин всплывают, казалось бы, давным-давно забытые события и вещи. Сегодня мне, например, вспомнились кое-какие «шедевры городского песенного фольклора эпохи развитого социализма», которые мы исполняли соло, дуэтом или хором в начальных классах школы. Например, такая песня (особенно любимая и охотно исполняемая моими закадычными друзьями Андреем Баталовым и Виктором Милитарёвым перед одноклассниками):

Луна-проказница лениво
Обходит темный свод небес.
Руками сучья раздвигая,
Идет разбойник через лес.
А колокольчик ближе, ближе,
И вот — совсем невдалеке.
Глаза разбойника сверкнули,
Булатный нож сверкнул в руке.
Троих коней остановила
Его могучая рука.
С разбитым черепом на землю
Свалилось тело ямщика.
В кибитке ехавший полковник
Вскочил со шпагою в руке
И завязался бой кровавый
У самой речки, на песке.
Полковник храбро защищался,
Разбойник храбро нападал.
И, пораженный прямо в сердце,
Полковник замертво упал.

Этот «городской романс» исполнялся на мотив известной песни «Шаланды, полные кефали» в исполнении Марка Бернеса из советского кинофильма военных лет «Два товарища», но без припева про «всю Одессу». Кстати, по ассоциации с Одессой, мне только что вспомнился и еще один «жестокий городской романс», пользовавшийся не меньшей популярностью у нас в школе, в пионерском лагере и на даче в Абрамцево:

В одесский порт торговый
Прибыл корабль новый.
Привез он песню
Из Аргентины.
Песня вам всем известна,
Мотив ее — прелестный,
Песня про Джона Грей.

В стране далекой Юга,
Там, где не вьется вьюга,
Жил-был испанец,
Джон Грей — красавец.
Был он большим повесой,
Сильнее Геркулеса,
Храбрым, как Дон Кихот.*

Рита и крошка Нелли
Прельстить его сумели.
Не раз он клялся
В любви обеим.
Часто порой вечерней
Он танцевал в таверне
Танго или фокстрот.

В лунном сияньи
Кружатся пары,
Звучат тромбоны,
Звенят гитары.
Пейте, вина всем хватит!
Джн Грей за все заплатит!
Джон Грей всегда такой!

Но вот уж две недели
Джон Грей не видит Нелли.
Рита с усмешкой
Шепчет лукаво:
«Ваша подруга Нелли
С кем-то проводит время,
Джон Грей, в отеле «Росс».

Джон Грей сыскал в отеле
Номер коварной Нелли.
Тихо стучится,
Слышит: «Войдите!»
Там он застал их в паре —
Нелли с ковбоем Гарри.
Он тогда им сказал:

«Ваша подруга Рита
Очень на вас сердита,
Шлет вам подарок —
Кинжал примите.
А я устал с дороги,
Будьте ко мне не строги,
Дайте бокал вина!

Я пью за женщин,
За всех ковбоев,
За ваше счастье,
За вас обоих!
Счастье у Джона будет!
Джон Грей про все забудет!
Джон Грей всегда такой».

Сталь промелькнула
В руках у Джона.
Нелли упала
Тихо, без стона.
Гарри вскочил на ноги.
Джон Грей вскричал: «С дороги!»
И свой вонзил кинжал.

В лунном сиянье
Лежали двое —
Красотка Нелли
И труп ковбоя.
Пейте, вина всем хватит,
Джон Грей за все заплатит,
Джон Грей всегда такой!

Вот такая жуть творилась в далеких южных гаванях времен нашего детства. Да и в наших гаванях, наверно, тоже. Во всяком случае, одна из популярных среди нас в то время песен имела следующее содержание:

В нашу гавань заходили корабли,
Большие корабли из океана (sic!)?
В таверне пировали моряки
И пили за здоровье капитана.

В таверне шум и гам и суета.
Пираты любовались танцем Мэри.
Не танец их пленил, а красота (ох, красота!)
В таверне распахнулись с шумом двери.

В дверях столя наездник молодой,
Глаза его, как молнии, сверкали.
Красив он был и строен сам собой.
Его пираты «Гарри» называли.

О Мэри, вот вернулся Гарри твой!
Он Мэри, он пришел из океана (sic!)
«О Гарри, рассчитаемся с тобой!» —
Раздался пьяный голос капитана.

И в воздухе сверкнули два ножа.
Пираты затаили все дыханье.
Все знали, что дерутся два вождя —
Два мастера по части фехтованья.

Но Гарри был угрюм и молчалив
(Он знал, что ему Мэри изменила).
Он храбро защищался у перил —
И в этот миг она его любила!

Вот с шумом на пол рухнул капитан,
И губы его что-то прошептали.
Не встал уж капитан, бушует океан.
Но кровь уже стекла с кинжала Гарри.

В нашу гавань зпходили корабли,
Большие корабли из океана (sic!)
В таверне пировали моряки
И пили на поминках капитана.

Как говорится, sic transit gloria mundi.

По ходу мне вспомнилась еще одна популярная песня школьных лет:

В один французский порт
Ворвался пароход (вариант: теплоход)
В сиянии своих прожекторов

В неапольском порту
С пробоиной в борту
«Жанетта» починала такелаж.

Дальше в моей памяти — увы! — лакуна. )

Ходил он по морям,
Сигналил кораблям
Лучом своих прожекторов.

На палубу, на ют,
Выходят из кают
Четырнадцать английских морячков.
У них походочка,
Что в море лодочка.
У них ботиночки, что сундучки.

Они идут туда,
Где можно без труда
Добыть себе и пива, и вина.
Где люди женятся,
Где пиво пенится,
Где юбки женские трещат по швам.

Один гигнат-француз
По имени Бутуз
Сказал, что презирае русский флот (вариант: вкус),
Но боцман Кляузер
Достал свой маузер
И выстрел дал — француз упал
(Варианты:
И рухнул на землю громадный труп.
Либо:
И рухнул на землю гигант-француз).

Пираты, позабыв морской устав и кортики достав, дрались, как тысяча чертей!

Наш юнга не спешил.
Троих он уложил.
Четвертого прикончить не успев,
Споткнулся и упал
И тихо застонал,
На чей-то кортик налетев.

Теперь уж не придут
На палубу, на ют,
Четырнадцать английских морячков.
Они — убитые,
В землю зарытые,
Во имя Англии и короля. *

Мрак, да и только. И совсем смутно вспоминается еще одна песенка:

Тихо светит луна (ча-ча-ча, ча-ча-ча),
Хоронясь за листвою.
Проскакали тропой (ча-ча-ча, ча-ча-ча),
Три усталых ковбоя.

Трое верных друзей (ча-ча-ча, ча-ча-ча),
Три коротких кинжала,
Трое добрых коней (ча-ча-ча, ча-ча-ча),
Три отличных нагана (sic!).

Попытаюсь передать дальнейшее содержание полузабытой песни своими словами. Ковбои остановились на ночлег в таверне, и только собрались культурно отдохнуть, как вдруг

«. лай собак и гитара.
Появляется банда человек в пятьдесят»

и заявляет ковбоям: «МЫ здесь будем кутить», а вы, мол, убирайтесь подобру-поздорову («в стихах это выглядит изумительно»).

Вдруг является банда человек в восемнадцать
И предлагает ковбоям убраться.

Шесть измученных глаз (ча-ча-ча, ча-ча-ча)
Из-под шляпы взглянули.
Три коротких ножа (ча-ча-ча, ча-ча-ча)
В полумраке блеснули.

Через трупы шагав (sic!),
Уходили ковбои.

И это — все, колодец моей памяти иссяк.

*Cушествовала, впрочем, и менее кровавая версия этой песенки (ее любил петь, в частности, мой зкадычный друг и одноклассник Виктор Милитарёв):

Старушка, не спеша,
Дорожку перешла.
Ее остановил милиц(и)онер:
Приказ не слушаои,
Закон нарушили!
Платите, бабушка,
Щтраф — три рубля!

Ах, миленький ты мой!
Ведь я иду домой!
Сегодня мой дедуся выходной.
Вот в этой сумочке —
Четыре булочки,
Кусок селёдочки,
Поллитра водочки.

(Дальше, к сожалению, не помню).

*Во второй части автобиографической повести советского писателя Владимира Беляева «Старая крепость» одного из героев «прорабатывают» за «склонность к упадочной буржуазной культуре», поскольку он был замечен, по дороге на работу, в напевании «не нашей» песни, содержавшей слова «Джон Грей был всех смелее, Джон Грей всегда такой». Несомненно, авор книги имел в виду какой-то более ранний (действие второй части «Старой крепости» разворачивается в 20-е гг. ХХ века на советской Украине) вариант песни, которую мы пели в 60-е гг. того же ХХ века.

Источник

Луна красавица лениво обходит свод своих небес

Составление, подготовка текста

А. В. КУЛАГИНОЙ, Ф. М. СЕЛИВАНОВА

Иллюстрации и оформление

Иллюстрации и оформление, 1997

Минувших дней очарованье

Мы то и дело спрашиваем себя, что с нами происходит (публици-стику отбрасываю: там еще размышляют, что делать и кто виноват). А про-исходит вот что.

Собираемся на свадьбу, на именины, на вечеринку. Как хорошо, если ты не одинок. А мы не одиноки: застолье, шутки, шумная разноголосица; и подходит неуловимое для описания словами мгновение, когда ясно всем вдруг захотелось спеть. И раз все без уговоров согласны, начинается это очень легко. Тут все заодно и каждый свободен (свободен так, что даже не знаю, удачное ли это слово); все единогласны но без приказов и раз-нарядок; один басом, другой дискантом, вплоть до почти разнобоя, но это не раздражает и ни одного-то среди нас как оно там ну, «конформиста» или «винтика». Хорошо, хотя и не хор Пятницкого. Однако не успеем по-настоящему начать а начав, можно было бы и совсем спеться, как эх. а слова-то забыли.

Эта книга ее будущим сознательным обладателям пригодится не меньше, чем насущный хлеб. Ведь людей, для которых русская песня еще нужна, как хлеб и воздух, все-таки много.

Народные городские песни

«Без песен мир тесен». Это давно поняли наши предки. Песня живет рядом с человеком от его первых дней до последних, и все надежды и чаяния, все горе и вся радость изливаются в песне.

Многие песни из нашего сборника знакомы читателям. Некоторые из них они слышали по радио или на грампластинках, другие пели или поют сами. Такие песни, как «Златые горы» или «Степь да степь кругом» в исполнении замечательной русской певицы Лидии Руслановой, стали национальным достоянием России.

Но мало кто из наших (особенно молодых) читателей слышал эти песни в исполнении деревенского хора: сейчас их почти уже не поют. Тот же, кому посчастливилось услышать «Чудный месяц», или «Ваньку-ключника», или «Ехали солдаты» в исполнении русского многоголосого хора (который был в каждой деревне), никогда не забудет того непередаваемого эстетического наслаждения, даже потрясения, вызванного их красотой и гармонией.

Поэзия возникла из песен, в которых слово и напев неразрывны. Стихи как самостоятельные произведения словесного искусства появляются уже при выделении литературы из фольклора.

Особенность развития русского литературного стихотворчества состоит в том, что на первых стадиях своего развития оно не опиралось на песенно-ритмическую народную речь. В XVII первой трети XVIII в. господствовали вирши (под влиянием польского стихосложения), сначала с неравносложными, затем с равносложными (силлабическими) стихами, с тяжеловесным искусственно-книжным языком. Эти вирши часто обрабатывались для пения (канты духовные, затем светские, панегирические и на любовные темы), но, культивируемые в духовной и придворно-светской среде, широкого распространения не получали, были недолговечными. После реформы русского стихосложения В.К. Тредиаковского и М.В. Ломоносова (30-50-е годы XVIII в.), узаконившей силлаботоническую систему (равноударность, равностопность и равносложность строк или их сочетаний), более близкую к русскому песенному стиху (тоническому, равноударному в музыкальных периодах), стихи поэтов в качестве песен стали более или менее популярными в мелкопоместной и чиновничьей среде. Наиболее ранними, получившими здесь распространение, стали пасторальные (пастушеские) песни, в которых изображались влюбленные пастухи и пастушки, беззаботно резвящиеся на лоне природы. И в наше время остается распространенной одна из таких песен «Сережа-пастушок». Однако до принятия народом новых стихов в качестве своих песен было еще далеко.

В конце XVIII начале XIX в. поэты всех направлений (сентименталисты, романтики, реалисты), используя фольклорные сюжеты и песенные лирические ситуации, создают народные песни, героями которых становятся добрые молодцы и красные девицы. При этом их создатели опирались на народную (или близкую к ней) символику, на композиционные, стилистические и лексические особенности народной песни. В истории литературы за песнями первой половины XIX в., создаваемыми поэтами, закрепилось название «русская песня». Сами авторы считали, что они пишут именно их: появлялись сотни стихов с названиями «песня», «русская песня». Ряд произведений из авторских русских песен дошел в устном бытовании до нашего времени. Это целая серия песен о ямщиках, песни А.Ф. Мерзлякова («Среди долины ровныя»), Н.Г. Цыганова («Не шей ты мне, матушка, красный сарафан»), Ф.Н. Глинки («Завеянные следы») и других поэтов первой половины XIX в. Достигнув высшей стадии развития в поэзии А.В. Кольцова, «русская песня» как целенаправленная авторская тенденция постепенно сходит на нет. Стихи более поздних поэтов часто становились песнями независимо от желания их создателей.

Авторские песни в XVIII первой половине XIX в. распространялись преимущественно в городской среде, более грамотной, нежели сельский мир. В то же время в мещанской среде наблюдается стремление создавать новые песни, «похожие» на литературные. Такие песни П.В. Киреевский и другие собиратели первой половины середины XIX в. называли «лакейскими» и, пожалуй, справедливо это были неуклюжие рифмованные поделки. Крутой поворот в расширении репертуара новых песен совершается во второй половине XIX в. В это время создается основной состав песен, написанных известными и неизвестными авторами, на это же время приходится всплеск творческой активности снизу. Безвестные авторы, более или менее усвоившие нормы литературного стихосложения, включаются в процесс создания новых песен. Литературный и народный потоки песнетворчества получают поддержку в новых способах распространения песен.

Если во второй половине XVIII — первой половине XIX в. песенники издавались для относительно образованной публики (дворянство, студенты, разночинная интеллигенция), часто с нотными приложениями (в ро-мансовой обработке), то с середины XIX в., особенно к концу его, преобладающее место в популяризации песен нового типа заняли так называемые лубочные сборники. Это были дешевые маленькие книжечки (16-32 стр.), печатаемые массовыми (для того времени) тиражами в Москве, Петербурге и в провинции, затем распространяемые в городах и селах офенями (бродячими торговцами). В них печатались песни авторские (как правило, без указания на авторство) и анонимные, ставшие популярными или становящиеся таковыми. Песенники часто назывались по одной из печатаемых в них песен: («Бывали дни веселые», «Златые горы», «Маруся отравилась» и т. п.), иногда получали интригующие названия («Полночный ужас на кладбище у могильного креста»). Исследователи насчитывают до 1000 лубочных песенников, изданных до 1917 г.

Другой канал популяризации песен — эстрада, ресторанные и трактирные сценические площадки, уличные и ярмарочные певцы, «цыганские хоры». С появлением граммофона (конец XIX — начало XX в.) городская песня предельно расширила возможности своего самоутверждения в народном быту, тем более что на грампластинки часто записывали песни в исполнении первоклассных певцов. Например, выдающаяся певица Н.В. Плевицкая исполняла песни «Сухой бы я корочкой питалась», «Маруся отравилась», «ХасБулат удалой» и другие. Эстрадные традиции, сложившиеся в конце XIX — начале XX в., продолжались еще в 20-е годы, но с 30-х годов «мещанский романс», как презрительно поименовали большинство городских народных песен в средствах массовой информации (радио, песенники), с эстрады почти исчезает.

Источник