«Под красным вязом крыльцо и двор…» — Сергей Есенин
Ошибка в тексте ?
Выделите ее мышкой и нажмите
Под красным вязом крыльцо и двор,
Луна над крышей, как злат бугор.
На синих окнах накапан лик:
Бредет по туче седой Старик.
Он смуглой горстью меж тихих древ
Бросает звёзды — озимый сев.
Взрастает нива, и зёрна душ
Со звоном неба спадают в глушь.
Я помню время, оно, как звук,
Стучало клювом в древесный сук.
Я был во злаке, но костный ум
Уж верил в поле и водный шум.
В меже под елью, где облак-тын,
Мне снились реки златых долин.
И слышал дух мой про край холмов,
Где есть рожденье в посеве слов.
Описание произведения.
Стихотворение Сергея Есенина «Под красным вязом крыльцо и двор. » посвящено подлинному творчеству, в котором не разделяются живая душа поэта и поэтическое слово. Местом действия является небо, раскинувшееся над родными местами поэта: «Под красным вязом крыльцо и двор, / Луна над крышей, как злат бугор». Лирический герой сквозь «синие окна», на которые «накапан лик» дождём, видит, что по небу «бредёт по туче седой Старик». Образ лика из капель намекает на соединение духовного мира с земным. Обликом седого Старика поэт наделяет Бога.
Господь «меж тихих древ» на златом бугре Луны и неба «бросает звёзды – озимый сев». У Бога смуглые руки, поскольку, в представлении Есенина, подлинное творчество является делом, сопоставимым по тяжести с крестьянским трудом. (Быт.1). Семена звёзд превращаются в злаки, внутри которых поспевают души людей. Колосья раскрываются, и созревшие искорки нетленных жизней «спадают в глушь». (Рим.9:20). Глушью в произведении Есенина является человеческий мир, глухой к подлинному, соединяющему с Богом слову.
Душа лирического героя обладает памятью о запредельном: «Я помню время, оно, как звук, / Стучало клювом в древесный сук». Еще не родившись, поэт уже знал те места, где ему предстоит существовать: «Я был во злаке, но костный ум / Уж верил в поле и водный шум». Образ костного ума обозначает знание о земном.
Но не только сознание будущего материального бытия посетило поэта в состоянии созревания его души за пределами земного мира. Во злаке «в меже под елью», огороженном облак-тыном — оградой из облаков, нерождённому лирическому герою «снились реки златых долин», противопоставленные земным «полям и водному шуму», в которые верил «костный ум».
Места, о которых «слышал дух» поэта, — то пространство мира, где возможно «рождение в посеве слов» и соединение с Богом. На краю холмов существует подлинное Божественное творчество, неотделимое от жизни — соединяющее, воскрешающее, и одушевляющее реальность. Молодой Есенин в своём творчестве стремился к появлению этого мира на земле.
История создания.
На автографе стихотворения зачёркнуто посвящение Андрею Белому. В наборном экземпляре стихотворение датируется 1915 годом. Датировка является ошибочной: она не согласуется ни с посвящением, ни с содержанием стихотворения.
С Андреем Белым Есенин встретился в Царском Селе у Р.В. Иванова-Разумника в феврале 1917 г. Уехав в августе 1913 г. за рубеж, А. Белый прожил там, преимущественно в Дорнахе (Швейцария), до августа 1916 г. Он вернулся на родину в августе 1916 г. и был в Петрограде в августе-сентябре 1916 г.; вновь приехал туда 31 января 1917 г. и пробыл до 7 марта 1917 г. — Именно к этому времени относится знакомство Есенина с Андреем Белым.
Андрей Белый был занят тогда разработкой теории поэтического слова, которой он посвятил свои статьи: «Жезл Аарона (О слове в поэзии)», опубликованная в первом номере сборника «Скифы», и «Глоссолалия», написанная в сентябре-октябре 1917 г., но появившаяся в печати много позже, в виде отдельного издания в 1922 г. в Берлине.
Газета «Русские ведомости» за 25 января 1917 г. выпустила следующую заметку о выступлении Белого: «„Жезл Аарона“ — некогда живое, потом засохшее слово, но которое ещё должно в грядущем прорасти прекрасными цветами. Эта тема о распаде поэтического слова и об его воскресении и новой мощи — одна из самых дорогих А. Белому. Истинный пафос А. Белого принадлежит внутреннему, ещё не рожденному слову, которое — в душе избранников-поэтов».
Беседы с А. Белым произвели на Есенина большое впечатление. «Устное слово всегда играло в моей жизни гораздо большую роль», — говорил он И.Н. Розанову. — «Так было и в детстве, так и потом, когда я встречался с разными писателями. Например, Андрей Белый оказывал на меня влияние не своими произведениями, а своими беседами со мной». Отзвук разговоров с А. Белым услышал в речи Есенина и Блок: «. вообще — напев А. Белого — при чтении стихов и в жестах и в разговоре».
А. Белый в то время отрицал «предметность» слова и считал, что его истинный смысл и глубинная соотнесённость с реальностью, с вещным, предметным миром в современной жизни утрачены, что современное «квази-ясное слово полно химерическим содержанием». Он утверждал, что истинность слова раскрывает метафора, и возрождение слова происходит прежде всего в поэзии, а не в сфере позитивного знания. Именно в поэзии идёт процесс возвращения истинного облика и смысла слова, утраченного и затемнённого веками. Отсюда такие его утверждения в статье: «Смысл народного слова — внутри звука корня», «Внутреннее движенье души сочетается с пересозданной природой в частичную форму: в звук слова; в звуке слова — душа; одушевление данного мира в творимой действительности невозможно вне слова. » и т.п. Отражение этих тезисов А. Белого можно видеть в таких строках стихотворения как «Я помню время, оно, как звук. », «Я был во злаке, но костный ум...», «Рожденье в посеве слов» и т.п.
Перекличку тех или иных формул и положений А. Белого и Есенина нельзя рассматривать как их прямую взаимозависимость. Мысли о «тайнах орнамента в слове» начали занимать всю «скифскую группу», в том числе и Есенина, еще до появления А. Белого в Петрограде. Свидетельством этого может служить цикл Н.А. Клюева «Земля и железо», в первом номере «Скифов», на стихи из которого не раз будет ссылаться Есенин.
С учетом сказанного стихотворение датируется 1917 г.
Отношение автора к вере.
Проблема религиозных взглядов Есенина часто вставала перед исследователями и по сей день является нерешённой. Поэт сам не раз писал, что не верил в Бога. Богоборческие мотивы в некоторых произведениях Есенина также говорят в пользу его атеизма.
Однако в произведениях автора нередко появляются аллюзии на Священное писание. Особенно часто поэт использует их в раннем своём творчестве, которое отражает его крестьянское мировидение – синкретичное, не разделяющее мир Библии и повседневную реальность. Юный автор писал: «Христос для меня совершенство. Но я не так верую в него, как другие. Те веруют из страха: что будет после смерти? А я чисто и свято, как в человека, одарённого светлым умом и благородною душою, как в образец в последовании любви к ближнему». Поэт обходит вниманием Божественность Христа, делая акцент на любви к ближнему. Также в молодости Есенин мечтал о единстве всего человечества («все люди – одна душа») и в ранних своих стихах воплощал идею совершенного мира, связанную с христианским идеалом незримого Божьего Града.
Хотя Есенин и писал о своём неверии, поддавшись идеологической пропаганде, но евангельскую заповедь о любви к ближнему он пронёс через всю жизнь. Во время гражданской войны, когда другие писатели призывали стрелять и не отступать, Есенин писал, что лучше умереть, чем: «с любимой поднять земли / В сумасшедшего ближнего камень».
В своём позднем творчестве поэт отходит от явного использования христианской символики. По словам литературного критика Г. Покровского: «Внутренняя религиозность, принявшая более тонкие и неясные формы, у него осталась. Мистику, вскормленную народной религией, он пронёс через бури революции и незаметно вкрапливает её тончайшие формы в безобидные, красивые, нежные стихи».
Биография.
Сергей Александрович Есенин родился 21 сентября (3 октября) 1895 года в с. Константиново Рязанской губернии в семье крестьянина. Учился Есенин в местном земском училище (1904-1909), затем до 1912 года — в церковно-приходской школе. В 1913 году поступил в городской народный университет Шанявского в Москве. Впервые стихотворения поэта были опубликованы в 1914 году.
В Петрограде Есенин читает свои стихи Александру Блоку и другим поэтам. Сближается с группой «новокрестьянских поэтов», и сам увлекается этим направлением. После публикации первых сборников («Радуница»,1916 г.) поэт получает широкую известность. Начиная с 1914 г. Сергей Александрович печатается в детских изданиях, пишет стихи для детей. К нему приходит настоящая популярность, его приглашают на различные поэтические встречи.
В 1918-1920 годах Есенин увлекается имажинизмом, выпускает сборники стихов: «Исповедь хулигана» (1921), «Трерядница» (1921), «Стихи скандалиста» (1923), «Москва кабацкая» (1924).
Был женат трижды. Первый брак заключён с актрисой Театра В. Мейерхольда Зинаидой Райх. Второй — с американской танцовщицей-босоножкой Айседорой Дункан, с которой он путешествует по Европе.
Осенью 1925 года поэт женится на внучке Л. Толстого — Софье Андреевне Толстой. Депрессия, алкогольная зависимость, давление властей послужили причиной лечения поэта в психоневрологической клинике.
В конце декабря 1925 года, после побега из клиники, Есенин приезжает в Ленинград. 28 декабря поэта обнаруживают мёртвым, повесившимся в номере гостиницы «Англетер». Исследования последних лет считают самоубийство Есенина инсценировкой давно уже следивших за поэтом сотрудников НКВД.
Составитель текста: Горюнов Валерий Валерьевич.
Источник
Есенин
«Тот поэт, врагов кто губит,
Чья родная правда мать,
Кто людей, как братьев, любит
И готов за них страдать. «
Родился Сергей Александрович Есенин в селе Константиново Рязанской губернии в крестьянской семье. Окончил 4 класса земского училища и церковно-приходскую учительскую школу. В 1912г. 17-летний юноша приехал в Москву, работал в типографии, посещал литературно-музыкальный кружок, лекции в народном университете.
Первые стихи напечатал в московских журналах. Переехал в Петроград, где познакомился с Блоком, Клюевым, Городницким:
О Русь, взмахни крылами,
Поставь иную крепь!
С иными именами
Встает иная степь.
По голубой долине,
Меж телок и коров,
Идет в златой ряднине
Твой Алексей Кольцов.
В руках — краюха хлеба,
Уста — вишневый сок.
И вызвездило небо
Пастушеский рожок.
За ним, с снегов и ветра,
Из монастырских врат,
Идет, одетый светом,
Его середний брат.
От Вытегры до Шуи
Он избраздил весь край
И выбрал кличку — Клюев,
Смиренный Миколай.
Монашьи мудр и ласков,
Он весь в резьбе молвы,
И тихо сходит пасха
С бескудрой головы.
А там, за взгорьем смолым,
Иду, тропу тая,
Кудрявый и веселый,
Такой разбойный я.
Первый сборник «Радуница» (1916) был восторженно принят литературной средой и принёс громкую славу певцу русской деревни.
Служил в царской армии, много путешествовал. Октябрьскую революцию принял, но своеобразно, с крестьянским уклоном.
Вместе с Мариенгофом был основателем имажинизма — как следствие, стихи переполнены замечательными образами и метафорами. Для одной только луны у Есенина насчитываются десятки образов! Луна у поэта — и щенок, и всадник унылый уронил повода, и шапка-месяц, и младенец в подоле. и ягнёночек кудрявый, она и согнутый пастушечьий рожок, и сырный кусок, и коврига хлебная под сводом, и «луна над крышей, как злат бугор».
Есенин с детства впитал образы и краски родной рязанской земли, и сумел описать, словно живописец кистью, неподражаемыми словами, как ни один поэт на свете.
Самозабвенно, на животном уровне, любил свою малую и большую родину, и слагал о них стихотворения и поэмы, так похожие на песни:
Запели тесаные дроги,
Бегут равнины и кусты.
Опять часовни на дороге
И поминальные кресты.
Опять я теплой грустью болен
От овсяного ветерка.
И на известку колоколен
Невольно крестится рука.
О Русь, малиновое поле
И синь, упавшая в реку,
Люблю до радости и боли
Твою озерную тоску.
Холодной скорби не измерить,
Ты на туманном берегу.
Но не любить тебя, не верить —
Я научиться не могу.
И не отдам я эти цепи
И не расстанусь с долгим сном,
Когда звенят родные степи
Молитвословным ковылем.
Вместе со своей американской женой танцовщицей Айседорой Дункан Сергей Есенин побывал в Германии, Франции, Италии, Бельгии, США, Канаде — и ощутил ещё большую любовь к отчизне.
Горький: «Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии».
Тонкий лирик, волшебник русского пейзажа поражает читателя свежими образами, каждый из которых — художественное открытие. Доступный, понятный даже самому неискушённому читателю — он был и есть наиболее читаемым русским поэтом.
Лично я в совершенно юном возрасте влюбился в стихотворение Есенина «Сонет»:
СОНЕТ
Я плакал на заре, когда померкли дали,
Когда стелила ночь росистую постель,
И с шепотом волны рыданья замирали,
И где-то вдалеке им вторила свирель.
Сказала мне волна: «Напрасно мы тоскуем», —
И, сбросив свой покров, зарылась в берега,
А бледный серп луны холодным поцелуем
С улыбкой застудил мне слезы в жемчуга.
И я принес тебе, царевне ясноокой,
Кораллы слез моих печали одинокой
И нежную вуаль из пенности волны.
Но сердце хмельное любви моей не радо.
Отдай же мне за все, чего тебе не надо,
Отдай мне поцелуй за поцелуй луны.
[1915]
Я даже выучил его наизусть и читал девушкам на свидании.
Отбирая стихи Есенина для публикации, поймал себя на мысли, что не могу остановиться: как среди всего великолепия его наследия выбрать лучшие?
* * *
Черемуха душистая
С весною расцвела
И ветки золотистые,
Что кудри, завила.
Кругом роса медвяная
Сползает по коре,
Под нею зелень пряная
Сияет в серебре.
А рядом, у проталинки,
В траве, между корней,
Бежит, струится маленький
Серебряный ручей.
Черемуха душистая
Развесившись, стоит,
А зелень золотистая
На солнышке горит.
Ручей волной гремучею
Все ветки обдает
И вкрадчиво под кручею
Ей песенки поет.
* * *
Тебе одной плету венок,
Цветами сыплю стежку серую.
О Русь, покойный уголок,
Тебя люблю, тебе и верую.
Гляжу в простор твоих полей,
Ты вся — далекая и близкая.
Сродни мне посвист журавлей
И не чужда тропинка склизкая.
Цветет болотная купель,
Куга зовет к вечерне длительной,
И по кустам звенит капель
Росы холодной и целительной.
И хоть сгоняет твой туман
Поток ветров, крылато дующих,
Но вся ты — смирна и ливан
Волхвов, потайственно волхвующих.
* * *
Я снова здесь, в семье родной,
Мой край, задумчивый и нежный!
Кудрявый сумрак за горой
Рукою машет белоснежной.
Седины пасмурного дня
Плывут всклокоченные мимо,
И грусть вечерняя меня
Волнует непреодолимо.
Над куполом церковных глав
Тень от зари упала ниже.
О други игрищ и забав,
Уж я вас больше не увижу!
В забвенье канули года,
Вослед и вы ушли куда-то.
И лишь по-прежнему вода
Шумит за мельницей крылатой.
И часто я в вечерней мгле,
Под звон надломленной осоки,
Молюсь дымящейся земле
О невозвратных и далеких.
* * *
Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда.
С алым соком ягоды на коже,
Нежная, красивая, была
На закат ты розовый похожа
И, как снег, лучиста и светла.
Зерна глаз твоих осыпались, завяли,
Имя тонкое растаяло, как звук,
Но остался в складках смятой шали
Запах меда от невинных рук.
В тихий час, когда заря на крыше,
Как котенок, моет лапкой рот,
Говор кроткий о тебе я слышу
Водяных поющих с ветром сот.
Пусть порой мне шепчет синий вечер,
Что была ты песня и мечта,
Всё ж кто выдумал твой гибкий стан и плечи —
К светлой тайне приложил уста.
Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда.
[1915—1916]
* * *
Песни, песни, о чём вы кричите?
Иль вам нечего больше дать?
Голубого покоя нити
Я учусь в мои кудри вплетать.
Я хочу быть тихим и строгим.
Я молчанью у звёзд учусь.
Хорошо ивняком при дороге
Сторожить задремавшую Русь.
Хорошо в эту лунную осень
Бродить по траве одному
И сбирать на дороге колосья
В обнищалую душу-суму.
Но равнинная синь не лечит.
Песни, песни, иль вас не стряхнуть.
Золотистой метёлкой вечер
Расчищает мой ровный путь.
И так радостен мне над пущей
Замирающий в ветре крик:
«Будь же холоден ты, живущий,
Как осеннее золото лип».
* * *
Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.
Чужие губы разнесли
Твое тепло и трепет тела.
Как будто дождик моросит
С души, немного омертвелой.
Ну что ж! Я не боюсь его.
Иная радость мне открылась.
Ведь не осталось ничего,
Как только желтый тлен и сырость.
Ведь и себя я не сберег
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.
Смешная жизнь, смешной разлад.
Так было и так будет после.
Как кладбище, усеян сад
В берез изглоданные кости.
Вот так же отцветем и мы
И отшумим, как гости сада…
Коль нет цветов среди зимы,
Так и грустить о них не надо.
ПУШКИНУ
Мечтая о могучем даре
Того, кто русской стал судьбой,
Стою я на Тверском бульваре,
Стою и говорю с собой.
Блондинистый, почти белесый,
В легендах ставший как туман,
О Александр! Ты был повеса,
Как я сегодня хулиган.
Но эти милые забавы
Не затемнили образ твой,
И в бронзе выкованной славы
Трясешь ты гордой головой.
А я стою, как пред причастьем,
И говорю в ответ тебе:
Я умер бы сейчас от счастья,
Сподобленный такой судьбе.
Но, обреченный на гоненье,
Еще я долго буду петь…
Чтоб и мое степное пенье
Сумело бронзой прозвенеть.
* * *
Низкий дом с голубыми ставнями,
Не забыть мне тебя никогда,-
Слишком были такими недавними
Отзвучавшие в сумрак года.
До сегодня еще мне снится
Наше поле, луга и лес,
Принакрытые сереньким ситцем
Этих северных бедных небес.
Восхищаться уж я не умею
И пропасть не хотел бы в глуши,
Но, наверно, навеки имею
Нежность грустную русской души.
Полюбил я седых журавлей
С их курлыканьем в тощие дали,
Потому что в просторах полей
Они сытных хлебов не видали.
Только видели березь да цветь,
Да ракитник, кривой и безлистый,
Да разбойные слышали свисты,
От которых легко умереть.
Как бы я и хотел не любить,
Все равно не могу научиться,
И под этим дешевеньким ситцем
Ты мила мне, родимая выть.
Потому так и днями недавними
Уж не юные веют года.
Низкий дом с голубыми ставнями,
Не забыть мне тебя никогда.
* * *
Несказанное, синее, нежное…
Тих мой край после бурь, после гроз,
И душа моя — поле безбрежное —
Дышит запахом меда и роз.
Я утих. Годы сделали дело,
Но того, что прошло, не кляну.
Словно тройка коней оголтелая
Прокатилась во всю страну.
Напылили кругом. Накопытили.
И пропали под дьявольский свист.
А теперь вот в лесной обители
Даже слышно, как падает лист.
Колокольчик ли? Дальнее эхо ли?
Все спокойно впивает грудь.
Стой, душа, мы с тобой проехали
Через бурный положенный путь.
Разберемся во всем, что видели,
Что случилось, что сталось в стране,
И простим, где нас горько обидели
По чужой и по нашей вине.
Принимаю, что было и не было,
Только жаль на тридцатом году —
Слишком мало я в юности требовал,
Забываясь в кабацком чаду.
Но ведь дуб молодой, не разжелудясь,
Так же гнется, как в поле трава…
Эх ты, молодость, буйная молодость,
Золотая сорвиголова! Меньше
Источник