Металось солнце сумасшедший маляр оранжевым колером
Война и мир
Белые крылья выросли у души,
стон солдат в пальбе доносится.
«Ты на небо летишь,-
Бьется грудь неровно.
У рая, в облака бронированного,
дверь расшибаю прикладом.
Белее перышек личика овал.
Притушите восторженные глазенки!
Лодочки ручек суньте в карман!
за выжатое из бумаги и чернил.
А мне за что хлопать?
Я ничего не сочинил.
Нигде не прострелен.
В целехоньких висках биенья не уладить,
его барабанов трели,
его проклятий рифмованной руладе.
растишь и растишь ее:
всеми пиками истыканная грудь,
всеми газами свороченное лицо,
всеми артиллериями громимая цитадель
каждое мое четверостишие.
по насыпям тел она,
сочил заплаканную гнусь;
страшной тяжестью всего, что сделано,
и все равно мне,-
На братском кладбище,
шевелятся, приподымаемые червями!
язык узлом завяжу,
стихами сказать нельзя.
Выхоленным ли языком поэта
горящие жаровни лизать!
Это не лира вам!
В кашу рукоплесканий ладош не вмесите!
Рушься, комнат уют!
под ногами камень.
На лобном месте стою.
выклейменное на человеке.
Вселенная расцветет еще,
Чтоб не было бессмысленной лжи за ней,
в растущем хрусте ломаемых жизней!
солнце первые лучи выдало,
В христиан зубов резцы
львы вздымали рык.
Вы думаете — Нерон?
пьяным глазом обволакивал цирк.
с устами уста вы;
в подземелье Севильи
дыбой выворачивал суставы.
Простите, простите меня!
Вылазьте из годов лачуг!
Какой раскрыть за собой
Дымным хвостом по векам волочу
оперенное пожарами побоище!
с живого сдирая шкуру,
Тушами на штыках материки.
Города — груды глиняные.
Выцеди из твоей реки
в которой невинен я!
в поклонах разбивший колени,
голодом выглодал земли неметчины.
Мечу пожаров рыжие пряди.
Волчьи щетинюсь из темени ям.
не подыму искаженного тоской лица!
пока не расколется,
буду лоб разбивать в покаянии!
ложью верженные ниц,
не осужденного выдуманная хитрость!
Пусть с плахи не соберу разодранные
всего себя вытряс,
новых дней приять причастие.
и никто не будет —
некому будет человека мучить.
бога самого милосердней и лучше.
Примечание
Впервые 5-я часть поэмы опубликована в журн. «Летопись», Пг., 1917, № 2-4; пролог — № 7-8; 4-я часть — в сб. «Чудо в пустыне», Одесса, 1917; 3-я часть — в газ. «Новая жизнь», Пг., 1917, 13 августа. Полностью отдельным изданием вышла в изд. «Парус», Пг., 1917.
Уже в 1914 году Маяковский вплотную подошел к основным темам современности: поэзия и действительность, человек и общество, война и мир. Первый его поэтический отклик на военные события — стихотворение «Война объявлена» — пронизан мрачными ассоциациями, содержит конкретное, драматичное раскрытие чувств поэта в вечер объявления войны. Стихотворение ничем не напоминает ни «рубиновые» поэмы футуристов, ни первые военные стихи символистов и акмеистов. В поэме «Война и мир» (вторая половина заглавия в дореволюционной орфографии писалась через «i» — «Mip», то есть вселенная) необыкновенная широта поэтических ассоциаций, гиперболизм поэтического стиля Маяковского соединяются с осознанием им невиданного размаха социальных противоречий жизни. Место действия поэмы — огромная арена, весь мир, а действующие лица — не только народы и страны, но и вся вселенная. Любовь к человеку, к «живому», противопоставлена в поэме «убийце-победе». Свой голос поэт осмысливает как «единственный человечий» среди воя и визга войны. Громадная человеческая боль за людей труда, искалеченных бессмысленной бойней, вызывает у поэта вопрос: кто виноват?
В. Маяковский. 1914
Такова, по Маяковскому, причина первой империалистической войны.
Маяковский был одним из первых, кто поднял голос протеста против войны. «Писатели, поэты, попы, вся печать шли на дело прославления войны и только»,- отмечал В. И. Ленин (Поли, собр. соч., т. 41, стр. 225). Создание антивоенной, антибуржуазной поэмы в условиях шовинистического угара было гражданским подвигом поэта, продиктованным горячей любовью к трудовой России, к человеку.
«Война,- вспоминал Маяковский в 1923 году,- велела видеть завтрашнюю революцию. » Маяковский твердо убежден в том, что завтра
В своей поэме Маяковский утверждал факт бессмысленности кровавой бойни («Никто не просил, чтоб была победа родине начертана. Безрукому огрызку кровавого обеда на черта она?»).
В годы войны крепнут контакты личного и творческого сближения Маяковского с А. М. Горьким. По свидетельству современников, Маяковский читал поэму «Война и мир» в редакции горьковской «Летописи». Когда звучали слова: «Безрукому огрызку кровавого обеда на черта она?», сотрудники «Летописи» не выдерживали и плакали, плакал и Горький.
Отношение же к новой поэме Маяковского со стороны ортодоксальных теоретиков футуризма было резко отрицательным. Они обвиняли его в измене принципам формалистического искусства, свой гнев они обрушивали на Маяковского за то, что в поэме четко проступает социальная позиция автора, идейная направленность произведения, конкретность образов поэмы, связь с жизнью.
Покоряющие жизненной правдой образы горьковских произведений оказывали на Маяковского, несомненно, глубокое идейное влияние. Страстный горьковский призыв в защиту человека-«Все в Человеке — все для Человека!» возведен Маяковским в торжественный гимн славы:
8 октября. 1915 год.- Дата призыва Маяковского на военную службу.
Митральеза — вид пушки.
Разящий Георгий.- Святой Георгий Победоносец, считавшийся покровителем русского оружия, изображался на военных знаменах.
Марна — река, место боя под Парижем во время империалистической войны.
Жоффр — командующий французской армией в первой мировой войне.
Понтийский (Понтий) Пилат — римский наместник в Иудее, при котором, по евангельскому преданию, был распят Христос.
Саваоф — одно из библейских имен бога.
Иегова — имя бога в израильской религии.
Тальони, Мария (1804-1884) — знаменитая итальянская балерина.
Лазарь — персонаж евангельской притчи.
Маринетти, Филиппо Томмазо (1876-1944) — писатель, глава итальянского футуризма. Выступал в защиту империалистической войны и колониального разбоя, призывал к разрушению классической культуры и отказу от реализма. Фашист, сподвижник Муссолини.
Источник
В. Маяковский. Посвящение. Рус. Бел
Это случилось в одну из осеней,
были
горюче-с_у_хи
все.
Металось солнце,
сумасшедший маляр,
оранжевым колером пыльных выпачкав.
Откуда-то
на землю
нахлынули слухи.
Тихие.
Заходили на цыпочках.
Их шепот тревогу в гр_у_ди выселил,
а страх
под черепом
рукой красной
распутывал, распутывал и распутывал мысли,
и стало невыносимо ясно:
если не собрать людей пучками рот,
не взять и не взрезать людям вены —
зараженная земля
сама умрет —
сдохнут Парижа,
Берлины,
Вены!
Чего размякли?!
Хныкать поздно!
Раньше б раскаянье осенило!
Тысячеруким врачам
ланцетами роздано
оружье из арсеналов.
Италия!
Королю,
брадобрею ли
ясно —
некуда деться ей!
Уже сегодня
реяли
немцы над Венецией!
Германия!
Мысли,
музеи,
книги,
каньте в разверстые жерла.
Зевы зарев, оскальтесь нагло!
Бурши,
скачите верхом на Канте!
Нож в зубы!
Шашки н_а_голо!
Россия!
Разбойной ли Азии зной остыл?!
В крови желанья бурлят ордой.
Выволакивайте забившихся под Евангелие Толстых!
За ногу худую!
По камню бородой!
Франция!
Гони с бульваров любовный шепот!
В новые танцы — юношей выловить!
Слышишь, нежная?
Хорошо
под музыку митральезы жечь и насиловать!
Англия!
Турция.
Т-р-а-а-ах!
Что это?
Послышалось!
Не бойтесь!
Ерунда!
Земля!
Смотрите,
что по волосам ее?
Морщины окопов легли на чело!
Т-с-с-с-с-с-с. —
грохот.
Барабаны, музыка?
Неужели?
Она это,
она самая?
Да!
НАЧАЛОСЬ.
Гэта здарылася ў адну з восеняў,
былі
гаруча-с_у_хі
ўсе.
Кідалася сонца,
звар’яцелы маляр,
памяранцавым колерам пыльных выпацкаўшы.
Аднекуль
на зямлю
нарынулі чуткі.
Ціхія.
Захадзілі на цыпачках.
Іх шэпт трывогу ў грудзі высяліў,
а страх
пад чэрапам
рукой чырвонай
разблытваў, разблытваў і разблытваў думкі,
і стала невыносна ясна:
калі не сабраць людзей пучкамі рот,
не ўзяць і не ўзрэзаць людзям вены —
заражаная зямля
сама памрэ —
здохнуць Парыжа,
Берліны,
Вены!
Чаго паразмякалі?!
Кныхаць позна!
Раней бы раскаянне ахінула!
Тысячарукім лекарам
ланцэтамі раздадзена
ружжы з арсеналаў.
Італія!
Каралю,
ці цырульніку
ясна —
няма куды дзецца ёй!
Ужо сёння
луналі
немцы над Венецыяй!
Нямеччына!
Думай,
музеі,
кнігі,
адыдзіце ў раскрытыя жаролы.
Зяпы полыняў, выскаліцеся нахабна!
Буршы,
скачыце конна на Канце!
Нож у зубы!
Шашкі н_а_гола!
Расія!
Ці разбойнай Азіі спёка астыла?!
У крыві жадання бурляць ардой.
Вывалакайце якія забіліся пад Евангелле Талстых!
За нагу худую!
Па каменні барадой!
Францыя!
Гані з бульвараў любоўны шэпт!
У новыя танцы — юнакоў вылавіць!
Чуеш, далікатная?
Добра
пад музыку мітральезы паліць і гвалтаваць!
Англія!
Турцыя.
Т-р-а-а-ах!
Што гэта?
Прычулася!
Не бойцеся!
Глупства!
Зямля!
Глядзіце,
што па валасах яе?
Маршчыны акопаў ляглі на чало!
Т-c-c-c-c-c-c. —
грукат.
Барабаны, музыка?
Няўжо?
Яна гэта,
яна самая?
Так!
ПАЧАЛОСЯ.
Перевод на белорусский язык Максима Троянович
Источник
Владимир Маяковский — Война и мир
Владимир Маяковский — Война и мир краткое содержание
В поэме «Война и мир» (вторая половина заглавия в дореволюционной орфографии писалась через «i» — «Mip», то есть вселенная) необыкновенная широта поэтических ассоциаций, гиперболизм поэтического стиля Маяковского соединяются с осознанием им невиданного размаха социальных противоречий жизни. Место действия поэмы — огромная арена, весь мир, а действующие лица — не только народы и страны, но и вся вселенная. Любовь к человеку, к «живому», противопоставлена в поэме «убийце-победе».
Война и мир — читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Хорошо вам.
Мертвые сраму не имут.
Злобу
к умершим убийцам туши.
Очистительнейшей влагой вымыт
грех отлетевшей души.
Хорошо вам!
А мне
сквозь строй,
сквозь грохот
как пронести любовь к живому?
Оступлюсь —
и последней любовишки кроха
навеки канет в дымный омут.
Что́ им,
вернувшимся,
печали ваши,
что́ им
каких-то стихов бахрома?!
Им
на паре б деревяшек
день кое-как прохромать!
Боишься?!
Трус!
Убьют?!
А так
полсотни лет еще можешь, раб, расти.
Ложь!
Я знаю,
и в лаве атак
я буду первый
в геройстве,
в храбрости.
О, кто же,
набатом гибнущих годин
званый,
не выйдет брав?
Все!
А я
на земле
один
глашатай грядущих правд.
Сегодня ликую!
Не разбрызгав,
душу
сумел,
сумел донесть.
Единственный человечий,
средь воя,
средь визга,
голос
подъемлю днесь.
А там
расстреливайте,
вяжите к столбу!
Я ль изменюсь в лице!
Хотите —
туза
нацеплю на лбу,
чтоб ярче горела цель?!
8 октября.
1915 год.
Даты
времени,
смотревшего в обряд
посвящения меня в солдаты.
«Слышите!
Каждый,
ненужный даже,
должен жить;
нельзя,
нельзя ж его
в могилы траншей и блиндажей
вкопать заживо —
убийцы!»
Не слушают.
Шестипудовый унтер сжал, как пресс.
От уха до уха выбрили аккуратненько.
Мишенью
на лоб
нацепили крест
ратника.
Теперь и мне на запад!
Буду идти и идти там,
пока не оплачут твои глаза
под рубрикой
«убитые»
набранного петитом.
И вот
на эстраду,
колеблемую костром оркестра,
вывалился живот.
И начал!
Рос в глазах, как в тысячах луп.
Змеился.
Пот сиял лачком.
Вдруг —
остановил мелькающий пуп,
вывертелся волчком.
Что было!
Лысины слиплись в одну луну.
Смаслились глазки, щелясь.
Даже пляж,
расхлестав соленую слюну,
осклабил утыканную домами челюсть.
Вывертелся.
Рты,
как электрический ток,
скрючило «браво».
Браво!
Бра-аво!
Бра-а-аво!
Бра-а-а-аво!
Б-р-а-а-а-а-в-о!
Кто это,
кто?
Эта массомясая
быкомордая орава?
Стихам не втиснешь в тихие томики
крик гнева.
Это внуки Колумбов,
Галилеев потомки
ржут, запутанные в серпантинный невод!
А там,
всхлобучась на вечер чинный,
женщины
раскачивались шляпой стопёрой.
И в клавиши тротуаров бухали мужчины,
уличных блудилищ остервенелые тапёры.
Вправо,
влево,
вкривь,
вкось,
выфрантив полей лоно,
вихрились нанизанные на земную ось
карусели
Вавилонищ,
Вавилончиков,
Вавилонов.
Над ними
бутыли,
восхищающие длиной.
Под ними
бокалы
пьяной ямой.
Люди
или валялись,
как упившийся Ной,
или грохотали мордой многохамой!
Нажрутся,
а после,
в ночной слепоте,
вывалясь мя́сами в пухе и вате,
сползутся друг на друге потеть,
города содрогая скрипом кроватей.
Гниет земля,
ламп огни ей
взрывают кору горой волдырей;
дрожа городов агони́ей,
люди мрут
у камня в дыре.
Врачи
одного
вынули из гроба,
чтоб понять людей небывалую убыль:
в прогрызанной душе
золотолапым микробом
вился рубль.
Во все концы,
чтоб скорее вызлить
смерть,
взбурлив людей крышам вровень,
сердец столиц тысячесильные Дизели
вогнали вагоны зараженной крови.
Тихие!
Недолго пожили.
Сразу
железо рельс всочило по жиле
в загар деревень городов заразу.
Где пели птицы — тарелок лязги.
Где бор был — площадь стодомым содомом.
Шестиэтажными фавнами ринулись в пляски
публичный дом за публичным домом.
Солнце подымет рыжую голову,
запекшееся похмелье на вспухшем рте,
и нет сил удержаться голому —
взять
не вернуться ночам в вертеп.
И еще не успеет
ночь, арапка,
лечь, продажная,
в отдых,
в тень, —
на нее
раскаленную тушу вскарабкал
новый голодный день.
В крыши зажатые!
Горсточка звезд,
ори!
Шарахайся испуганно, вечер-инок!
Идем!
Раздуем на самок
ноздри,
выеденные зубами кокаина!
Это случилось в одну из осеней,
были
горюче-су́хи
все.
Металось солнце,
сумасшедший маляр,
оранжевым колером пыльных выпачкав.
Откуда-то
на землю
нахлынули слухи.
Тихие.
Заходили на цыпочках.
Их шепот тревогу в гру́ди выселил,
а страх
под черепом
рукой красной
распутывал, распутывал и распутывал мысли,
и стало невыносимо ясно:
если не собрать людей пучками рот,
не взять и не взрезать людям вены —
зараженная земля
сама умрет —
сдохнут Парижи,
Берлины,
Вены!
Чего размякли?!
Хныкать поздно!
Раньше б раскаянье осеняло!
Тысячеруким врачам
ланцетами роздано
оружье из арсеналов.
Италия!
Королю,
брадобрею ли
ясно —
некуда деться ей!
Уже сегодня
реяли
немцы над Венецией!
Германия!
Мысли,
музеи,
книги,
каньте в разверстые жерла.
Зевы зарев, оскальтесь нагло!
Бурши,
скачите верхом на Канте!
Нож в зубы!
Шашки на́голо!
Россия!
Разбойной ли Азии зной остыл?!
В крови желанья бурлят ордой.
Выволакивайте забившихся под Евангелие Толстых!
За ногу худую!
По камню бородой!
Франция!
Гони с бульваров любовный шепот!
В новые танцы — юношей выловить!
Слышишь, нежная?
Хорошо
под музыку митральезы жечь и насиловать!
Англия!
Турция.
Т-р-а-а-ах!
Что это?
Послышалось!
Не бойтесь!
Ерунда!
Земля!
Смотри́те,
что по волосам ее?
Морщины окопов легли на чело!
Т-с-с-с-с-с-с…—
грохот.
Барабаны, музыка?
Неужели?
Она это,
она самая?
Да!
НАЧАЛОСЬ.
Источник