Моэм луна или грош

W. Somerset Maugham

THE MOON AND SIXPENCE

Печатается с разрешения The Royal Literary Fund и литературных агентств AP Watt Limited и Synopsis.

Серия «Эксклюзивная классика»

Когда я познакомился с Чарлзом Стриклендом, мне, по правде говоря, и в голову не пришло, что он какой-то необыкновенный человек. А сейчас вряд ли кто станет отрицать его величие. Я имею в виду не величие удачливого политика или прославленного полководца, ибо оно относится скорее к месту, занимаемому человеком, чем к нему самому, и перемена обстоятельств нередко низводит это величие до весьма скромных размеров. Премьер-министр вне своего министерства сплошь и рядом оказывается болтливым фанфароном, а генерал без армии – всего-навсего пошловатым провинциальным львом. Величие Чарлза Стрикленда было подлинным величием. Вам может не нравиться его искусство, но равнодушны вы к нему не останетесь. Оно вас поражает, приковывает к себе. Прошли времена, когда оно было предметом насмешки, и теперь уже не считается признаком эксцентричности отстаивать его или извращенностью – его превозносить. Недостатки, ему свойственные, признаны необходимым дополнением его достоинств. Правда, идут еще споры о месте этого художника в искусстве, и весьма вероятно, что славословия его почитателей столь же безосновательны, как и пренебрежительные отзывы хулителей. Одно несомненно – это творение гения. Мне думается, что самое интересное в искусстве – личность художника, и если она оригинальна, то я готов простить ему тысячи ошибок. Веласкес как художник был, вероятно, выше Эль Греко, но к нему привыкаешь и уже не так восхищаешься им, тогда как чувственный и трагический критянин открывает нам вечную жертвенность своей души. Актер, художник, поэт или музыкант своим искусством, возвышенным или прекрасным, удовлетворяет эстетическое чувство; но это варварское удовлетворение, оно сродни половому инстинкту, ибо он отдает вам еще и самого себя. Его тайна увлекательна, как детективный роман. Это загадка, которую не разгадать, все равно как загадку вселенной. Самая незначительная из работ Стрикленда свидетельствует о личности художника – своеобразной, сложной, мученической. Это-то и не оставляет равнодушными к его картинам даже тех, кому они не по вкусу, и это же пробудило столь острый интерес к его жизни, к особенностям его характера.

Со дня смерти Стрикленда не прошло и четырех лет, когда Морис Гюре опубликовал в «Меркюр де Франс» статью, которая спасла от забвения этого художника. По тропе, проложенной Гюре, устремились с бо́льшим или меньшим рвением многие известные литераторы: уже долгое время ни к одному критику во Франции так не прислушивались, да, и правда, его доводы не могли не произвести впечатление; они казались экстравагантными, но последующие критические работы подтвердили его мнение, и слава Чарлза Стрикленда с тех пор зиждется на фундаменте, заложенном этим французом.

То, как забрезжила эта слава, пожалуй, один из самых романтических эпизодов в истории искусства. Но я не собираюсь заниматься разбором искусства Чарлза Стрикленда или лишь постольку, поскольку оно характеризует его личность. Я не могу согласиться с художниками, спесиво утверждающими, что непосвященный обязательно ничего не смыслит в живописи и должен откликаться на нее только молчанием или чековой книжкой. Нелепейшее заблуждение – почитать искусство за ремесло, до конца понятное только ремесленнику. Искусство – это манифестация чувств, а чувство говорит общепринятым языком. Согласен я только с тем, что критика, лишенная практического понимания технологии искусства, редко высказывает сколько-нибудь значительные суждения, а мое невежество в живописи беспредельно. По счастью, мне нет надобности пускаться в подобную авантюру, так как мой друг мистер Эдуард Леггат, талантливый писатель и превосходный художник, исчерпывающе проанализировал творчество Стрикленда в своей небольшой книжке[1], которую я бы назвал образцом изящного стиля, культивируемого во Франции со значительно бо́льшим успехом, нежели в Англии.

Морис Гюре в своей знаменитой статье дал жизнеописание Стрикленда, рассчитанное на то, чтобы возбудить в публике интерес и любопытство. Одержимый бескорыстной страстью к искусству, он стремился привлечь внимание истинных знатоков к таланту, необыкновенно своеобразному, но был слишком хорошим журналистом, чтобы не знать, что «чисто человеческий интерес» способствует скорейшему достижению этой цели. И когда те, кто некогда встречался со Стриклендом, – писатели, знавшие его в Лондоне, художники, сидевшие с ним бок о бок в кафе на Монмартре, – к своему удивлению, открыли, что тот, кто жил среди них и кого они принимали за жалкого неудачника, – подлинный гений, в журналы Франции и Америки хлынул поток статей. Эти воспоминания и восхваления, подливая масла в огонь, не удовлетворяли любопытства публики, а только еще больше его разжигали. Тема была благодарная, и усердный Вейтбрехт-Ротгольц в своей внушительной монографии[2] привел уже длинный список высказываний о Стрикленде.

В человеке заложена способность к мифотворчеству. Поэтому люди, алчно впитывая в себя ошеломляющие или таинственные рассказы о жизни тех, что выделились из среды себе подобных, творят легенду и сами же проникаются фанатической верой в нее. Это бунт романтики против заурядности жизни.

Человек, о котором сложена легенда, получает паспорт на бессмертие. Иронический философ усмехается при мысли, что человечество благоговейно хранит память о сэре Уолтере Рэли, водрузившем английский флаг в до того неведомых землях, не за этот подвиг, а за то, что он бросил свой плащ под ноги королеве-девственнице. Чарлз Стрикленд жил в безвестности. У него было больше врагов, чем друзей. Поэтому писавшие о нем старались всевозможными домыслами пополнить свои скудные воспоминания, хотя и в том малом, что было о нем известно, нашлось бы довольно материала для романтического повествования. Много в его жизни было странного и страшного, натура у него была неистовая, судьба обходилась с ним безжалостно. И легенда о нем мало-помалу обросла такими подробностями, что разумный историк никогда не отважился бы на нее посягнуть.

Но преподобный Роберт Стрикленд не был разумным историком. Он писал биографию своего отца[3], видимо, лишь затем, чтобы «разъяснить некоторые получившие хождение неточности», касающиеся второй половины его жизни и «причинившие немало горя людям, живым еще и поныне». Конечно, многое из того, что рассказывалось о жизни Стрикленда, не могло не шокировать почтенное семейство. Я от души забавлялся, читая труд Стрикленда-сына, и меня это даже радовало, ибо он был крайне сер и скучен. Роберт Стрикленд нарисовал портрет заботливейшего мужа и отца, добродушного малого, трудолюбца и глубоко нравственного человека. Современный служитель церкви достиг изумительной сноровки в науке, называемой, если я не ошибаюсь, экзегезой (толкованием текста), а ловкость, с которой пастор Стрикленд «интерпретировал» все факты из жизни отца, «не устраивающие» почтительного сына, несомненно, сулит ему в будущем высокое положение в церковной иерархии. Мысленно я уже видел лиловые епископские чулки на его мускулистых икрах. Это была затея смелая, но рискованная. Легенда немало способствовала росту славы его отца, ибо одних влекло к искусству Стрикленда отвращение, которое они испытывали к нему как к личности, других – сострадание, которое им внушала его гибель, а посему благонамеренные усилия сына странным образом охладили пыл почитателей отца. Не случайно же «Самаритянка»[4], одна из значительнейших работ Стрикленда, после дискуссии, вызванной опубликованием новой биографии, стоила на 235 фунтов дешевле, чем девять месяцев назад, когда ее купил известный коллекционер, вскоре внезапно скончавшийся, отчего картина и пошла опять с молотка.

Источник

Уильям Сомерсет Моэм. Луна и грош (1919)

Моэм писал о своем романе «Луна и грош», что он является «. ироническим, язвительным переосмыслением роли личности художника в его собственной жизни «. В одном из автобиографических эссе говорит, что ездил на Таити собирать материал для романа о художнике, похожем на Гогена. В другом прямо называет «Луну и грош» «романом о Гогене». При желании можно сравнить, насколько события из жизни главного героя совпадают с реальной биографией Гогена:

«Луна и грош» — роман о творчестве и творце, и его основной вопрос — что важнее: личность художника или его произведения? А еще это роман о выборе.

Поначалу история творческих исканий Чарльза Стрикленда напоминает хроники кризиса среднего возраста. Заурядный мелкий клерк работал, обеспечивал семью, принимал и отдавал визиты. В общем, плыл по течению, жил как все, а в сорок лет внезапно все бросил и уехал в Париж учиться живописи.

Читайте также: Часы с циклом луны

Покинутая без средств к существованию жена решила, что муж сбежал ради блуда, и поручила рассказчику усовестить и вернуть кормильца в семью. Согласившись съездить в Париж с этим щепетильным поручением, автор выясняет, что беглый кормилец ведет в Париже одинокую «богемную жизнь», ютясь по чердакам, борясь с нищетой и перебиваясь случайными заработками. И все это — ради любви к Искусству, призвания и предназначения. Жена так и не смогла смириться, что ей и «нормальной жизни» предпочли живопись, так всем и рассказывала про несуществующий роман с несуществующей певичкой.

Образ главного героя романа, Стрикленда, вписывается в долгую литературную традицию. Концепция «простой жизни» (simple living) звучала в творчестве Торо («Уолден, или жизнь в лесу»), отозвавшись в «опрощении» Л.Н.Толстого. Но проследить ее можно не только назад, но и вперед, к нашим дням, когда появилось понятие дауншифтинг (downshifting) — переключение на пониженную передачу, ослабление или замедление какого-то процесса. Как «философия» жизнь на пониженной передаче подразумевает отказ от чужих ценностей (вроде карьеры и прочего потребительского самовыражения) и апофеоз эгоцентризма в «жизни ради себя». И герой романа, написанного почти сто лет назад, в 1919, реализует отказ от «традиционных буржуазных ценностей» вполне созвучно современным тенденциям. У Сомерсета Моэма было удивительное чутье на злободневную проблематику. Поэтому когда его герои решают вопросы вроде вечного «в чем смысл жизни?», их искания не устаревают.

Людей так много, что, по большому счету, не имеет особого значения, что каждый делает со своей жизнью. Можно быть гением, признанным или нет, и пропасть одним махом — мир не заплачет. Придет кто-нибудь другой и сделает примерно то же самое: незаменимых нет даже в изобретении велосипеда, большинство открытий и те обычно совершаются одновременно несколькими разными людьми. Поэтому вопрос, как прожить собственную жизнь, даже важнее вопроса об ее смысле. Если не удается совершить ничего значительного, наверно, хорошо бы хотя бы самому получить удовольствие? Не идя ни у кого на поводу?

Поначалу кажется, что Чарльз Стрикленд именно что пытается отделить «зерна от плевел», то есть отделить личные ценности от навязанных извне стереотипов. И еще борется против необходимости соответствовать чужим ожиданиям, отстаивая право пожить, наконец, в свое удовольствие для самого себя, сделав то, что всю жизнь хотелось. Но он идет к своей цели с таким разрушительным для чужих жизней эгоизмом, что критика поначалу рассматривала Стрикленда как отрицательного персонажа, а роман — как обличение эгоизма.

Рассказчик говорит, что ничего не понимает в искусстве, и картины Стрикленда его, скорее, ошарашивают, нежели впечатляют. Но раз люди, лучше разбирающиеся в искусстве, признали его гением, давайте рассудим, можно ли оправдать такую жизнь одержимостью искусством. Без оправданий в виде одержимостью искусством такие выкрутасы простить никак нельзя. А гению, может быть, и простительно? Цель стоит средств?

С точки зрения Стрикленда вопрос о жертвах, допустимых ради любви к искусству, вообще не встает. Ему просто нравится рисовать. Все равно, как к этому относятся окружающие, он не испытывает потребности даже показывать кому-то свои картины. Его желание рисовать производит впечатление мании. Суть и содержание, а также конечный результат в случае мании утрачивают значение. А все причиненные разрушения рассматриваются как убранные помехи и преодоленные препятствия.

Луна в романе упоминается один раз:

— Закон заставит вас содержать жену и детей.

— А может закон снять Луну с неба? — равнодушно спросил Стрикленд.

Но метафора «жизнь под властью Луны» красной нитью проходит по всему роману.

Для высшей силы, высшей доблести

Они вовек не достижимы (Н. Гумилев)

Стрикленд, действительно, кажется человеком, лишенным всего «высшего», не только чести и доблести. Переехав в Париж, он разрушает жизни всех, с кем соприкоснулся, отплачивая черной неблагодарностью за помощь. Например, уводит у человека, спасшего ему жизнь, любимую женщину, которая ему самому не нужна, и доводит ее до самоубийства.

Заголовок «Луна и грош» напоминает о романе «Бремя страстей человеческих» , где Моэм писал о Филипе Кэри, что тот был человек » …настолько устремленный к Луне, что никогда не замечал шестипенсовика под ногами «. Шестипенсовик — медный грош, и чем-то вроде него становятся другие люди и «обычная жизнь» для Стрикленда.

Читайте также: Имя луна значение имени

Выбор «луна» или «грош» делает не только Стрикленд, но и остальные персонажи.

Врач Абрагам, который увидел Александрию, обомлел и отказался ради нее от хорошего места с блистательными перспективами. И ведь от этого абсолютно никто не пострадал. Ну, разве что больные, которые остались без рук «гениального хирурга», переквалифицировавшего в санитарные врачи.

Дирк Стрев — человек, тонко чувствующий искусство и явно не лишенный если не таланта, то хотя бы способностей. Но при этом он не рискует выйти за рамки пошлой ремесленной штамповки, которая позволяет неплохо жить самому и помогать всем вокруг. Дирк видит смысл жизни в альтруизме, у него слишком развито чувство ответственности за окружающих. Отчего он и пострадал, когда спас «гениального Стрикленда» от верной смерти.

Капитан Брюно, который видит в Стрикленде «стремление творить красоту». На его примере тоже показан другой способ делать то же самое, что и Стрикленд, не выкидывая из жизни других людей.

Выбравшие «грош» живут мирно и счастливо. Выбравшие «луну» страдают, бедствуют, а то и умирают от проказы, написав свою лучшую картину на двери хижины, которая будет сожжена как зараженная. Но, кажется, верного выбора не существует, и большинство людей всего лишь мечется между крайностями «луна» и «грош», не в силах определиться, чего же они хотят от жизни.

Краткую биографическую справку о Сомерсете Моэме можно прочитать здесь .

Источник

«Луна и грош» Моэма: об ужасающе прекрасном

Считается, что прототипом главного героя произведения «Луна и грош» Сомерсета Моэма был Гоген. Если это так, то хочу подробнее ознакомиться с его биографией.

Главного героя книги зовут Стрикленд, и он не вписывается ни в какие общепринятые рамки и представления. В целом более менее привычно, что художник готов отказаться от материальных благ ради свободы творчества. Самоотверженный, аскетический труд тоже вполне можно себе представить. Но вот сложно уложить в голове, что при всем при этом он не искал вообще ничего взамен. Даже обычного признания, я уже не говорю о славе. Ему было искренне безразлично как к его работам относятся другие. Он не утешался и мыслью о том, что когда-нибудь после смерти его поймут и оценят.

Нет! Он был одержимым, и единственное его желание — это освободиться. Мысль об одержимости духом, который завладел человеком и требует от него поиска выражения нового «слова», постоянно повторяется в книге. В таком ракурсе Стрикленд становится несчастным мучеником. Хотя если смотреть на него с точки зрения общепринятой морали, он мучитель, а не мученик. Ради того, чтобы найти способ выразить открывшееся ему знание, он не щадит не только себя, но и других. Ему все безразлично, кроме этой одной единственной цели.

В каком-то смысле гений — это уже не человек. Поскольку его невозможно судить. Он и плохой, и великий.

Ещё в книге интересно написано о том, как гениальное сначала отвергается, поскольку оно настолько новое, что обычный человек не может понять, как к этому относиться. «Казалось, он познал душу вселенной и обязан был выразить ее. Пусть эти картины с первого взгляда смущали и озадачивали, но и волновали они до глубины души.».

При этом Моэм говорит не только об одиночестве гения, но и об одиночестве любого человека. Выразить себя мы можем лишь через слова или другие знаки. Но их значение для каждого различается, и не может выраженное одним быть постигнуто полностью другим.

«Каждый из нас одинок в этом мире. Каждый заключён в медной башне и может общаться со своими собратьями лишь через посредство знаков. Но знаки не одни для всех, а потому их смысл темен и неверен.»

Вся книга построена на контрастах прекрасного и ужасного, привлекающего и отталкивающего, поэтому читать ее интересно, она будоражит воображение и мысль.

Читали книгу «Луна и грош»? А хотели бы быть гением? А женой/мужем гениального человека?😊

Если понравилась публикация приглашаю поставить лайк и подписаться на канал❤️

Источник