О ничтожности перед бесконечностью
В «человеке постиндустриальном», в нас, осталось от «человека первобытного» и «человека средневекового» гораздо больше, чем мы могли и хотели бы рассчитывать. В первую очередь это касается нашей психики в части наиболее глубинных её структур, того, что эволюционирует сложнее и медленнее всего — если, конечно, таковые вообще способны к какой бы то ни было эволюции. Осознание конечности личного бытия стало одной из вех, разделившей навсегда мир человеческого и мир животного, но и расплата за прогресс в виде неизбежного и неизбывного страха смерти последовала незамедлительно.
Локализовать разрушительный для психики феномен позволило изобретение религии. Постулируя существование всемогущих потусторонних сил, в ведении которых находятся рождение, жизнь, смерть, равно, как и пренатальное и посмертное бытие души – бессмертного и нематериального начала жизни, – человек одновременно решал несколько проблем первоочередной важности.
Во-первых, это действенно помогало преодолению упомянутого страха смерти. Искренне верующий индивид убеждён в том, что тлению подлежит лишь некая преходящая, телесная часть его бытия, в то время, как часть, ответственная за высшие психические процессы, сознание, связь человека с Богом, одним словом, то, что действительно составляет подлинное человеческое существо, бессмертно и принципиально неуничтожимо. Судьбы освободившейся от тела (или же ещё не воплотившейся) души в разных религиозных системах могли существенно различаться. Неизменным оставалось одно: телесная смерть переставала быть бессмысленным и беспощадным концом всего.
Во-вторых, — и это представляется не менее важным, — неизвестный изобретатель религии получил возможность делегировать часть ответственности за свою жизнь и поступки миру сверхъестественного, создав, таким образом, идеальную объяснительную модель бытия. Всецело подчинённый божественной воле мир стал в высшей степени объяснимым, а, значит, и понятнее, и комфортнее в той же самой степени.
Я сознательно не обращаюсь к вопросу соответствия этой модели объективной реальности. Важно лишь то, что конструкты наподобие «Божьей воли» или «козней Дьявола» вывели за рамки принципиальной необъяснимости массу макро- и микрокосмических явлений, генерируя тем самым интеллектуальный и психологический комфорт в коллективном сознании. Так было до тех пор, пока в дело не вмешалась наука.
Научное мировоззрение с самого начала претендовало быть воинствующим по отношению к религиозному. В самом деле, все рассуждения о том, что в своих последних основаниях наука не противоречит теологии, что наука и вера взаимно дополняют друг друга, о том, что, в конечном счёте, многие учёные были верующими людьми, принадлежат носителям религиозного мировоззрения. Причём мнения эти были высказаны тогда, когда религия уже была поставлена перед необходимостью считаться с наукой, и только этим объяснимы все перечисленные выше реверансы. Сама же наука никогда не находила нужным считаться с религией ни в малейшей степени, стремясь последовательно опровергать — или, во всяком случае, существенно уточнять, — картину мира, сложившуюся под влиянием религиозных представлений о мироустройстве.
Так из представлений человека об окружающей его Вселенной ушли представления о Земле, как фактическом центре мироздания, о единственности творения, об особом значении человеческого существования на Земле. Их подменили гелиоцентризм, знание о том, что Земля – одна из многих планет, обращающихся вокруг Солнца, в то время, как Солнце — всего лишь одна из многих миллионов звёзд, имеющих место быть в нашей Галактике. Сопряжённая с эволюционной теорией, современная космология перечеркнула уникальность человечества и важность его существования, делающего его одной из движущих сил все-мiрной истории — человечества, ради искупления грехов которого его Создатель принёс в жертву собственного Сына.
Разумеется, глупо отрицать объективно истинные выводы современной науки. Однако, если рассматривать их под углом, обозначенным выше, мы придём к малоутешительному итогу. Наслаждаясь растущим могуществом познания, заходя во всё более и более удалённые и неисчерпаемые уголки Вселенной, наука поставила человека лицом к лицу с абсолютным нулём космических глубин, мирами, в которых господствуют миллиарды градусов и атмосфер, бездонными пропастями расстояний – с враждебной Вселенной, в которой не предусмотрено место для разумной жизни, в которой само существование людей на Земле может быть сведено к статистической погрешности, флуктуации, бессмысленной игре шансов.
И одновременно с этим научное мировоззрение до сих пор не озаботилось предложить нам средство для преодоления тяжёлых психологических коллизий, с которыми неизбежно столкнётся любое сознание, лишённое привычных, складывавшихся веками, оснований для спокойствия. Осознавая собственную необязательность и ничтожность перед бесконечностью и радикальностью мироустройства, оставшись наедине с тяжестью личного выбора и иррациональностью бессознательного, мы неизбежно возвращаемся в экзистенциальную ситуацию, сходную с той, что предшествовала появлению религии — но существенно отягощённую безапелляционным авторитетом наших знаний о том, как мир устроен на самом деле.
Некоторое время тому назад, доверительно беседуя со знакомым актёром, я без задней мысли спросил его: приходилось ли ему слышать о практических методах реадаптации, помогающих выйти из образа без ущерба для психики? Как оказалось, о таких методиках он не слышал, либо его не нашли нужным с ними ознакомить. Напротив, методов войти в образ — имперсонировать личность, тип и психология которой может радикальным образом отличаться от типа личности самого артиста, — в его практике известно больше, чем достаточно.
Возможно, эта аналогия несколько притянута за уши, но, пытаясь осмыслить картину мира, предлагаемую современной наукой и сопоставить её с возможным местом и ролью человека во Вселенной, я кажусь себе актёром, которого научили, как следует максимально глубоко войти в образ, но не объяснили, как после этого сохранить здравый рассудок и разумение.
Источник
Боль изначальной ничтожности
Дикая природа. Каждому животному — свое место. Место в пространстве, место в пищевой цепочке. Каждое животное — это крохотная частица жизни как таковой. Все, что его окружает, — беспредельно огромно, а оно — беспредельно маленькое. Оно маленькое перед голодом, хищниками, засухой, наводнениями, резкими изменениями климата. Все, что его окружает, наполнено угрозами. Все против того, чтобы оно жило.
Но животное не знает о том, как тяжело ему живется. Оно не осознает. А если бы осознало? Умерло бы от шока?
Человеку не повезло так, как животному: он осознал, что он — ничтожество, мельчайшая крупинка из всех мелких крупинок. И что он живет в непостижимо огромном и беспощадном мире, и что этот мир никогда не даст ему покоя и безопасности.
Цивилизация не спасает от ощущения ничтожности: она не избавляет от того, что сильнее человека — от катастроф, природных катаклизмов, травм, болезней, смерти, несправедливости, беды, обманов, подлости, предательств, измен, потерь, упадка сил, фрустрации, отчаяния, нежелания жить, нищеты, униженности и так далее.
Но, осознав собственную ничтожность, человек не умер от шока. Потому что у него есть бессознательное, куда можно спрятать то, о чем помнить больно.
Человек притворяется, будто у него нет страха перед существованием. Он придумывает все, что угодно, лишь бы увлечься с головой. Чтобы была иллюзия защищенности.
Например, человек защищается мыслью о том, что, если у него будет много вещей, то он будет в безопасности. И он приобретает, и много работает на обрастание вещами. Он посвящает вещам всю свою жизнь. Он даже близких людей принимает за вещи, которые должны гарантировать ему защиту от угрожающего мира.
Но миру все равно, что придумывает себе человек. Он с легкостью разрушает иллюзии о защищенности. Он просто забирает у человека то, что ему дорого.
И человек придумывает суету. Он специально создает вокруг себя много того, что должно происходить. Хобби, организация праздников и поездок, возбуждение конфликтов с окружающими, перестройка дома, переезд на новое место жительства, карьера, женитьба. Все, что угодно, лишь бы не оставаться наедине со своей изначальной проблемой.
Это бег не к целям — это бег от самого себя. Нужен процесс достижения, а не само желаемое. Человек добегает до объекта цели — и радуется. Но слишком недолго — намного меньше времени, чем бежал. Он осматривается по сторонам — что еще может быть соблазнительным и манящим?
Положение ухудшается тем, что человеку, в отличие от животного, надо обеспечить себе не только настоящее, но и будущее. И он начинает жить не в настоящем, а в том, что наступит когда-нибудь. Он спасается мыслью о том, что там придет в руки то, чего он жаждет, и все его проблемы улетучатся.
Но это бессмысленно — жить завтрашним днем. Это все равно, что вкладывать деньги в финансовую пирамиду, которая уже развалилась. Это сдача себя в расход. Будущее всегда рождает беспокойства, потому что оно огромное, и это огромное надо насытить благополучием. Это непосильная задача даже для очень сильного человека, а тот, кто живет в будущем, истощен. Бег без перерыва на отдых — это разве норма? Разве это не уничтожает здоровье? Разве не приводит к хронической усталости?
А душе бег не нужен. Она и так задыхается от запрятанной в нее боли. Она — не свалка для отходов жизни. Она требует от человека, чтобы он сделал что-то, чтобы ее боль исчезла. Она производит обратное движение информации, заложенной в нее — порциями выбрасывает свою боль на поверхность. И человек чувствует это как плохое настроение: «Все на свете плохо, недефференцированно плохо».
Возникает необходимость компенсировать внутреннюю слабость внешним величием. Создается новая защита — спесь Спесь.
Спесь — это искусственное уменьшение внешнего мира за счет иллюзии о том, что другие люди — ничтожества. Это сокрытие от самого себя своих слабостей. Это принципиальное недопущение в себе слабостей и перенос их на окружающих. И это имитация собственной силы.
Если мать семейства глубоко внутри себя знает, что она не способна ничего хорошего дать своим детям, она демонстрирует всем окружающим трогательную заботу о них. На ее фоне другие матери выглядят холодными, жесткими и даже жестокими.
Если мужчина глубоко внутри себя чувствует себя слабаком, он всем демонстрирует свою брутальность. Он не терпит возражений. Он постоянно намекает, что любой, кто пойдет против его воли, будет сильно страдать. Он показательно демонстрирует, что окружающие — слабаки.
Если кандидат наук глубоко внутри себя знает, что все его ментальные достижения сворованы у других, более умных людей, он усиленно демонстрирует всем свой незаурядный интеллект. На фоне своих коллег он выглядит особенно умным и начитанным, и получается, что коллеги — серые и недоразвитые.
Спесь — это убийство.
Не обязательно умертвить живое тело другого человека, чтобы убийство состоялось. Спесивец убивает другого психологически и по частям. Уничтожение лучшего, что есть в другом, — это ведь тоже убийство — убийство того, что дорого другому. Внушить другому, что он хуже, чем есть на самом деле, — это убийство. Ведь другой от этого теряет уверенность в себе, почву под ногами, он теряет спокойствие.
Убийство — это грех. Спесивец, ежедневно совершающий массовые убийства, не может спать спокойно. Он мечется. Он чувствует, что его сила — не настоящая.
Он начинает накручивать себя — еще больше возвышается над всеми, и наблюдает за тем, как все смотрят на него снизу вверх и рукоплещут. И эти рукоплескания дают ему новое ощущение покоя и защищенности.
Пьедестал, на который поставил себя спесивец, рождает обиды, ненависть и презрение к другим людям. Потому что он изначально построен на установке : другие обязаны, другие отвратительны.
На самом деле, когда другие люди вызывают сильные негативные эмоции, это значит, что они очень важны и значимы. Они делают погоду, они создают атмосферу, в которой существует спесивец.
Спесь — это на самом деле возведение на пьедестал не себя, а значимости других людей. Постоянно возникает кто-то, указывающий на то, что он лучше. И бессознательное спесивца давит изнутри: «Ты меньше других, ты — ничтожество». И он кубарем летит вниз с высоты своего пьедестала — в пропасть отчаяния. И становится совсем беспомощным.
Когда мир доказывает, что его не пересилить надутой величиной, человек может использовать другой способ защиты — поселиться в маленькой норке.
Эта норка находится не в материи — она находится в построениях внутреннего мира. Она есть иллюзия о том, что внешний мир маленький благодаря крохотной территории, которой ограничивается жизнь.
Жить в норке — не значит прекратить всякую деятельность. Человек регулярно выходит в люди, реализует свои планы. Но эти планы нужны ему только для того, чтобы быть уверенным в том, что он живет полной жизнью, что он действует. Он убежден, что занимается самореализацией. На самом деле, когда он контактирует с людьми, он спит. Он действует как бы в нереальности. Он как бы контактирует с призраками людей. И он сам — призрак. Ему все безразлично — это его защита от минусов, которые посылает внешний мир. Он приобретает способность стирать разницу между «дали» и «не дали» то, что он запрашивал. Он приучает себя к аскетизму. Это такая защита от «плохо» — равнодушие к нему.
Но внешний мир находит дырки в стенках норки — ведь у человека все равно остается что-то очень важное, что невозможно потерять, что надо защищать до последней капли крови. Мир разрушает стенки норки, и демонстрирует, что он — большой и безжалостный. И тогда человек, испытав боль потрясения, вынуждается пробудиться.
И у него в запасе есть использование любви как средства защиты. Слиться с другим человеком в единое целое — разве это не увеличение себя?
А если объект любви не ответил взаимностью, можно защищаться страданиями и тоской по утерянному счастью.
А нехватка денег? Она тоже может служить щитом. А предательство друга? А коварная измена? А непослушные дети?
Но, какой бы мир вокруг себя ни создавал человек, он не в состоянии придумать какую-нибудь надежную защиту от изначальной ничтожности. Он просто производит маленький участок своей собственной дисгармонии на едином пространстве, данном изначально.
Так происходит, потому что животное, когда ему дается сознание, начинает жадничать. У него сразу возникает необходимость иметь много — больше, чем необходимо и достаточно. А если убрать это естественно возникающее стремление?
Обнажатся все те наслоения, которые образовала жадность: некорректность отношений, нечистая совесть, вина за содеянное, и противоположное ей — обиды за то, что другие отвечали бумерангом — злом на зло. Обнажится какое-то накопившееся безобразие. Но нет ничего во внутреннем мире, что невозможно было бы исправить.
Это дело человека — как ему жить — в переплетениях иллюзий или в истине. Если он выбирает второе, то возможностям самосовершенствования нет предела.
Когда человек очищает свой внутренний мир от всего лишнего, в нем остается изначальная чистота.
Но чистота — не самоцель. Потому что она не приносит покой и уют безопасности. Она, наоборот, обнажает всю правду: что человек как изначально был мельчайшей крупинкой в большом и угрожающем мире, так ею и остался. Что полной безопасности достичь априори невозможно.
Это больно — смотреть правде в глаза. Но с открывшимися фактами можно поладить. Смотреть в лицо опасностям — осуществившимся и потенциальным — это не обязательно быть подавленным их мощью. Это значит быть в здоровом тонусе, позволяющем видеть ситуацию и вовремя реагировать на нее самым наилучшим образом.
Изначальная ничтожность приносит боль, но она и дает силу. Она заставляет развивать адаптивные качества. Она помогает наращивать силу, которая является гарантом своевременной и эффективной защиты от всех угроз.
Если смотреть объективно, то в беспощадном мире все-таки есть пятьдесят процентов плюса. Но этот плюс не стабилен. Он перетекает в минус, чтобы потом опять превратиться в плюс. Все является и плохим, и хорошим одновременно.
Если человек живет в реальности, а не в иллюзиях, он видит факты — то, что есть на самом деле. На факты реагирует. И, следовательно, может влиять на факты — изменять их так, как ему нужно. Чтобы получить плюс. Притягивать плюс и брать его, когда он появляется в пределах досягаемости. И знать, что это — относительный плюс, и что он не решает все проблемы. И без страха и отвращения смотреть на минус, и делать все, чтобы обойти его стороной. И знать, что даже если минус и войдет в жизнь, то это не абсолютно — это временно.
Задача человека — быть нулем — таким же, как внешний мир. Совмещать в себе противоположные качества, которые дают весь спектр реагирований на ситуации. Когда это получается, достигается главное: не проблемы управляют человеком, а наоборот, человек управляет проблемами. Можно потратить свою жизнь на то, чтобы громоздить защитные иллюзии, и ломать, и строить других, вытягивая из них защиты. А можно потратить жизнь на то, чтобы освоить истину и строить себя, чтобы поладить с изначальной болью собственной ничтожности.
© Е.В. Повешенный, 2012 г.
© Публикуется с любезного разрешения автора
Источник