Отчаянно дрался озаренная луной купленное

Гра-стройнофиня вы не смели
Дууша со специей
И с вами муж
Плы-сонно-лыли вы в гондо-ночелле
В ка-глубоналах Веневодеции
А меж квиритом и вашим обликом
Вы уже уже
Там там вы-трестрелы
Заря и тьма
Тогда пиччикато оркестрово
Нежилая тюрьма
Сосе-милодка объясняала ж вам
К такому-то часу
Гри-сфинксо-масы.

Алина Рубинская

Венеция! Все красочно и ярко,
И все величьем прошлого живет;
На площади собор святого Марка
И целый день толпа людей снует.

Мозаика, и роспись, и иконы —
Все сохранилось здесь до наших дней.
Их древних храмов взятые колонны,
И группа чудных, бронзовых коней.

А ближе к морю, здесь, Палаццо
Дожей —
Как необычен нам его фасад,
И на дворцы другие не похожи,
Построенный так много лет назад:

Какие залы, потолки, картины,
Идешь, идешь и нету им конца —
И оживают прошлого картины
Величия прекрасного дворца.

Под арками – базар венецианский:
Стеклянные изделья, красота!
И два оркестра, тут же, итальянских,
И публики несметной пестрота…

Приятно здесь, за чашкой капучино
Часок, другой, спокойно посидеть,
Не чувствуя толпы снующей мимо,
Под музыку в былое улететь…

А голуби? О них-то я забыла!
Они летают всюду и везде
И забавляют публику, и мило
Воркуют по карнизам в высоте.

Вот колокольня старая с часами,
А вот другая – с этой вышины
Лазурные лагуны с островами
При заходящем солнышке видны.

Шумит мотор, вокруг волнует воду
И к пристани подходит пароход.
Моторные вошли здесь лодки в моду
И по каналам возят здесь народ.

Но все же есть, конечно, и гондолы,
И над каналом ночью, в поздний час
Несутся к звездам звуки баркароллы —
И восхищают, и волнуют нас…

Иван Рукавишников

Легкая песня звенит над лагуною
Между водой и луной.
Вьется, как ласточка, песня веселая,
Машет крылом надо мной.
Стройно гондолу, послушную, легкую,
Гонит он длинным веслом;
Струйка за нею. Так гладь темно-синюю
Ласточка режет крылом.
Мимо дворцов он направо, до площади
С песней веселой скользил.
Колокол Марка под бронзовым молотом
Полночь в то время звонил.
Быстро гондола из глаз моих спряталась
В узкий и темный канал.
Голос еще веселей, беззаботнее
Между камней зазвучал.
Слушал я песню. За легкой гондолою
Быстрою мыслью следил.
Колокол Марка под бронзовым молотом
Все еще полночь звонил.
Чутко ловил я сквозь песню веселую
Мерные всплески весла.
Вот уж, должно быть, гондола спокойная
Мимо дворца проплыла.
Справа тюрьма, а вверху перекинулся
Каменный крытый проход;
Грузно висит он над гладью бесстрастною
Кровью пропитанных вод.
Песня несется волной беззаботною
Пошлых желаний и грез…
Что же не смолкла ты, песня бесстыдная,
В месте страданий и слез?
Ты пронеслась жизнерадостной птицею
Между проклятых камней.
В этих камнях плачет злоба предсмертная:
Ты не поплакала с ней.
Здесь раздирали тела беззащитные,
Здесь, в этой черной тюрьме.
Здесь, без надежды на тень сострадания,
Люди кричали во тьме.
Здесь из людей вырывали признания,
Чтобы вести во дворец;
Там получали страдальцы бессчетные
Вести про скорый конец.
Снова вели их в тюрьму безысходную,
В стены, где муки и тьма.
С дивным дворцом, где весь мрамор как кружево,
Связана мостом тюрьма.
Это дорога несчастных. От времени
Кровь с этих стен не сошла;
В трещинах стен доживают чудовища
Прошлого гордого зла.
Память прошедшему! Песня веселая
Гасла в дали голубой,
Гасла, как дни, что с слепою покорностью
Тихо идут за судьбой.

Площадь спит, пустая, темная,
Вся из камня и огромная.
Ни огней, ни голосов;
Сторожат ее семь львов.
Первый лев, крылатый медный,
На столбе перед дворцом.
И, играя, отблеск бледный,
Лунный блеск лежит на нем.
С двухэтажной колоннадою
Для республики оградою,
Чтоб, господствуя, служил,
Тот дворец построен был.
Но со всей своею славою
Он страницею кровавою
В книгу жизни занесен,
В том обширный, всем богатый.
Справа лев второй, крылатый,
Весь в раздумье погружен,
Над собором дремлет он.
Третий смотрит за часами,
Что с луной и со звездами
В башню вделаны под ним.
Он спокойствием своим
Всем, и бедным и богатым,
И товарищам крылатым
Говорит, что все пройдет,
Говорит, что смерть не ждет.
Лев четвертый с пятым рядом
На камнях своих лежат,
Вход на площадь сторожат
И глядят унылым взглядом.
Лев шестой и лев седьмой,
Мрамор белый и немой,
Опираясь на скрижали,
Взор теряя в смутной дали,
Львы крылатые стоят,
Со стены дворца глядят
Взглядом строгим, взглядом властным,
И покойным и бесстрастным.
Ни огней, ни голосов.
Вся из камня и огромная,
Площадь спит пустая, темная.
Сторожат ее семь львов.

Владимир Саводник

Далеко во мгле потонули огни.
Беззвучно гондола скользит. Мы – одни…
Не шепчутся волны… простор… тишина…
И кротко нам светит луна.

Но, словно в тоске, ты припала к плечу,
И взор твой как будто погас… Я молчу…
Я чую, в моей твоя стынет рука,
А в сердце рыдает тоска!

Как будто бы сердце устало для грез,
Как будто их день отшумевший унес,
Как будто бы юного счастия дни
Погасли, как в море огни…

А ночь так ясна. – Гондольер молодой,
Ты песню, веселую песню нам спой! —
«Извольте, синьор, я готов, и спою
Вам лучшую песню свою!»

Не шепчутся волны, дробясь серебром,
И песня звучит в полумраке ночном
Так чисто, так ясно, как будто она
Ночной тишиной рождена.

Поет гондольер о далеком былом,
О славных победах над грозным врагом,
О пышных пирах средь покорных зыбей
Роскошной царицы морей.

Поет гондольер про красавиц былых,
Про знойные грозы страстей молодых,
Про негу лобзаний, про ревности яд,
Про мщенья кровавый булат.

Поет гондольер: «Весела и светла
Роскошная жизнь здесь когда-то цвела,
И многих красавиц и славных вождей
Возил я в гондоле своей.

Гондола скользила по сонной волне;
Я пел им про счастье в далекой стране,
Про роскошь Востока, про давние дни, —
И песне внимали они.

Я пел им про счастье заветной мечты,
Про вечную славу земной красоты,
Я в песне сулил им блаженные дни, —
И песне внимали они.

Я пел им о темных решеньях судьбы,
Я пел им про тщетность безумной борьбы,
Про смерть, стерегущую их в тишине, —
И сердце смеялось во мне!

В гондоле своей Дездемону я вез:
Я пел ей про счастье несбыточных грез,
Про ласки и слезы в ночной тишине, —
И сердце смеялось во мне. »

Не шепчутся волны, дробясь серебром,
И песня звучит в полумраке ночном
Так гордо, так властно, как будто она
Нездешней мечтой рождена.

«И минет веков утомительный бред,
И смоется морем затерянный след
От жизни, когда-то кипевшей кругом —
Роскошным, пленительным сном.

И новые люди придут, и, со мной
По взморью плывя, в час дремоты ночной,
О жизни отцветшей вздохнут – и опять
О будущем станут мечтать.

И песню спою я в ночной тишине:
Спою им про счастье в далекой стране,
Про вечную юность, про светлые дни —
И песне поверят они.

Послушной мечтой убаюканы вновь,
Поверят они, что бессмертна любовь,
Что счастье и радость их ждут впереди,
И сердце взыграет в груди.

Но, в сердце взглянув темнотой моих глаз,
Я встану виденьем в полуночный час,
И смех мой раздастся, над морем звеня, —
И люди узнают меня!»

Не плещутся волны, дробясь серебром,
А хохот несется в молчанье ночном
Над водным простором, над гладью немой,
Над сонной пучиной морской.

И в дымчатой тучке исчезла луна…
Туманным покровом оделась волна… —
Смотри, на корме гондольера уж нет, —
Там голый белеет скелет!

И череп, осклабясь, взирает на нас…
Что в свете страшней темноты его глаз!
И слыша, как хохот звучит в тишине,
Ты с криком припала ко мне…

И чары ночные прогнал этот крик, —
Как жизни призыв, он мне в душу проник,
И в мир обольщений и призрачных грез
Он слово живое донес!

И призрак исчез, как видение сна, —
И снова все смолкло… Простор… тишина…
А там, на корме, озаренный луной,
Стоит гондольер молодой.

Глеб Сазонов

От улыбок на Риальто, от лагун святого Марка
Без цехина и без друга увезет мальчишку барка
Далеко, в края чужие – к храмам Весты и Кибелы,
К обелискам и фонтанам, к башне царственной Метэлы.

Полный смутных ожиданий удивительных видений,
Тихо, тихо по лагуне проплывает юный гений…
И узнают в гордом Риме и народ и властелины,
Что прекраснейшее в мире – позабытые руины!

Марк Самаев

Где-то с детства Венеция есть.
И в гондолу, качнув ее, прямо
из постели я мог перелезть
через позолоченную раму.

В годы, вычитанные из книг,
уходить уже дальше старался,
под случайными взглядами тих,
в закоулках блаженно терялся.

Выйдет девушка из‐за угла,
светом выхвачена напряженно,
и шепчу: «Подожди, ты могла,
ты любила, ты знала Джорджоне,

ты…» Но здесь, в этой общеземной
духоте и бензинной пылище,
я постиг, что везде под луной
только Кунцево, только Мытищи.

Сергей Сафонов

Странно на душе, тоскливо отчего-то,
Несмотря на праздник радостного дня…
Точно я сегодня хоронил кого-то,
Точно кто-то близкий умер у меня…
Вижу из окна, как белые ступени
Мраморной террасы обдает прибой,
Как колышат волны прорезные тени
На груди залива бледно-голубой…
И сдается мне, что вечно так продлится:
Вечно будет море жалобно роптать,
Вечно будет сердце так же все томиться —
И прибоя всплески глухо повторять…

Целый день к земле залив ласкался
С тихим плеском, с ропотом влюбленным…
Целый день пересказать старался
Страсть свою он плитам раскаленным.

К берегам послушно, терпеливо
Приносил он, млея от истомы,
Светлых брызг цветные переливы
И волны лазурные изломы.

Но молчали мраморные плиты
На призыв любви святой и нежной,
Блеском дня согреты и облиты,
Позабывшись в дреме безмятежной…

А когда на землю мрак спустился,
Видел я, как тот залив влюбленный
Трепетал, в бессильной страсти бился,
И стонал, и рвался, исступленный…

И рыдали волны, и метались,
Небесам тоску свою вверяя,
И тревожно тучи откликались,
Рокот моря грозно повторяя….

Не стони так жалобно, о море!
Не взметай так пену, непогода!
До зари твое продлится горе,
До зари – до ясного восхода:

Только день сияющий проглянет —
Волн гряда, утомлена грозою.
Вновь ласкать холодный берег станет
С прежней страстью, с прежнею слезою!

Сегодня тих, но сумрачен залив;
Мой старый друг мне показался новым:
Спокойных волн лазоревый отлив
Вдруг потускнел – и сделался свинцовым.

Идет ли то гроза издалека,
Иль в небе чересчур светло и знойно? —
Все так же даль ясна и широка,
Но что-то в ней тоскует беспокойно…

Венеция безмолвна, как всегда,
Ее дворцы и холодны, и строги…
Огонь небес, угрюмая вода —
И жаркий трепет сдержанной тревоги…

Создана наша ночь не для радостных встреч,
Не для шумных торжеств создана:
В тишине как-то странно разносится речь, —
Негодует в ответ тишина…
Так и кажется мне в час разлуки с тобой:
Для печали немой рождены
Эти тени дворцов в полумгле голубой,
Эти робкие всплески волны…
Как прекрасно, как жутко! расстаться – и плыть,
И отдаться на волю волне,
И о том, что нельзя ни вернуть, ни забыть,
Тихо грезить в томительном сне!

Вчера я до зари не мог забыться сном;
В тоске моя душа стонала и томилась…
А трепетная ночь плыла перед окном, —
Плыла как в забытьи, – и пела, и молилась…

Венеция спала. Спокоен и ленив,
У мрамора дворцов ласкаясь и сверкая,
На полосе луны в истоме лег залив,
Как чаша, серебром до верху налитая.

И так прозрачен был, так строен неба свод,
Что, кажется, одним волны случайным всплёском
Нарушился бы сон небес и тихих вод
И даль отозвалась тревожным отголоском.

Быть может, я один подслушал в этот час,
Чего хотела ночь в таинственном волненьи,
Кому она мечтой безгрешной отдалась,
Кого звала к себе в восторженном томленьи…

Манила ночь в тоске покой иных миров,
Властительницу-смерть, что глубь небес объемлет…
Молилась, чтоб земле заснуть без грез и снов,
Как звездный караван в прозрачной бездне дремлет.

Но это был лишь бред… Мир снова оживет:
Невольник или трус – он умереть не смеет…
Я слышал, как рассвет, предтеча дня, идет, —
Я чувствовал, как ночь тоскует и бледнеет…

Виссарион Саянов

В холодный день светлы твои каналы,
С утра мелькают весла по волне…
Я видел это, кажется, во сне…
И в наступившей сразу тишине

Летит в волну цветное покрывало…
Да, это ты зовешь, венецианка,
Да, это ты зовешь из полусна!
Невидимая, все же ты видна,

Неслышимая, все же ты слышна…
Зовешь меня сегодня спозаранку,
Зовешь меня, и в звонкой тишине
Твое лицо обращено ко мне.

Идешь сквозь гул осенней непогоды,
По всем путям, что вечер озарил, —
И вспомнились немеркнущие годы,
Когда Россию Грамши полюбил.

М. Свентицкая

Потухли в небесах зари вечерней краски,
На темный небосклон взошла луна,
Скользит гондола, словно лебедь в сказке…
А в ней… она…

Сверкают белизной во мраке звездном плечи,
Гирлянды роз за лодкою скользят,
И слышны страстные ликующие речи,
Блестит их взгляд…

Как на крылах вперед летят гондолы
И спит Венеция, как чудный – яркий сон,
И слышен смех вечерней баркароллы,
И арфы стон…

Данное произведение размещено по согласованию с ООО «ЛитРес» (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Источник