Перед восходом солнца 2011
Название: Перед восходом солнца
Год выпуска: 2011
Жанр: повесть
Читает: Броцкая Леонтина
Издательство: Нигде не купишь
Сюжет: Михаил Зощенко известный писатель сатирик, автор необыкновенно смешных рассказов и фельетонов. Все его персонажи неоднозначны: наивные, простодушные, однако подчас способные и оскорбить, и унизить, а порой и убить, особенно если дело касается их собственности. И тем не менее они вызывают поистине гомерический хохот.
Автобиографическую повесть «Перед восходом солнца» Зощенко всегда считал главным своим произведением. Эта повесть о том, как автор пытался победить свою меланхолию и страх жизни. Он считал этот страх своей душевной болезнью, а вовсе не особенностью таланта, и пытался побороть себя, внушить себе детски-жизнерадостное мировосприятие. Для этого (как он полагал под влиянием работ Павлова и Фрейда) следовало изжить детские страхи, побороть мрачные воспоминания молодости. И Зощенко, вспоминая свою жизнь, обнаруживает, что почти вся она состояла из впечатлений мрачных и тяжелых, трагических и уязвляющих.
Он придирчиво анализирует собственный путь, а тем самым и путь русского интеллигента, оказавшегося на переломе двух эпох.
Продолжительность: 14:41:46
Качество: mp3, 96 Кбит/с, 44.1 кГц
Размер: 633.2 Мб
аудиокнигу Перед восходом солнца
Источник
Перед восходом солнца (2011)
Между начальником и новенькой девушкой в отделе начинается роман. А потом он узнает, что девушка является главной подозреваемой в деле об убийстве любовницы ее отца.
Это произошло 15 лет назад и скоро истечет срок давности.
На основе одноимённого романа Кэйго Хигасино
«Перед восходом солнца» смотреть с русскими субтитрами онлайн
Легенда о Чу Цяо (2017)
Легенда о шпионке-принцессе / Агенты принцессы / Princess Agents / Legend of Chu Qiao / Chu Qiao Zhuan / Queen of No.11 Agent / 楚乔传
Хроники Асдаля (2019)
Хроники Асадаля / Arthdal Chronicles / The Chronicles of Asadal / Asdal Chronicles / Aseudal / 아스달 / 아스달 연대기
Влюбленная лиса (2017)
Лето лисы / The Fox’s Summer / Fox Falls in Love / Hu Li De Xia Tian / 狐狸的夏天
Корейская одиссея / Hwayugi / A Korean Odyssey / Hwayuki / hwa-yu-gi / 화유기
Источник
Перед восходом солнца
Автобиографическую повесть «Перед восходом солнца» Зощенко всегда считал главным своим произведением.
Эта повесть о том, как автор пытался победить свою меланхолию и страх жизни. Он считал этот страх своей душевной болезнью, а вовсе не особенностью таланта, и пытался побороть себя, внушить себе детски-жизнерадостное мировосприятие. Для этого (как он полагал под влиянием работ Павлова и Фрейда) следовало изжить детские страхи, побороть мрачные воспоминания молодости. И Зощенко, вспоминая свою жизнь, обнаруживает, что почти вся она состояла из впечатлений мрачных и тяжелых, трагических и уязвляющих.
Он придирчиво анализирует собственный путь, а тем самым и путь русского интеллигента, оказавшегося на переломе двух эпох.
Рассказывает он и о коллегах по «писательскому цеху» — Александре Блоке, Викторе Шкловском, Юрии Олеше, Сергее Есенине, Корнее Чуковском…
II. Я: НЕСЧАСТЕН — И НЕ ЗНАЮ ПОЧЕМУ 2
III. ОПАВШИЕ ЛИСТЬЯ 4
IV. СТРАШНЫЙ МИР 16
V. ПЕРЕД ВОСХОДОМ СОЛНЦА 23
VI. ЧЕРНАЯ ВОДА 27
VII. ЗАКРЫВАЙТЕ ДВЕРИ 29
VIII. ТИГРЫ ИДУТ 33
IX. ОПАСНЫЕ СВЯЗИ 36
XI. РАЗУМ ПОБЕЖДАЕТ СМЕРТЬ 46
XII. РАЗУМ ПОБЕЖДАЕТ СТРАДАНИЯ 49
XIII. РАЗУМ ПОБЕЖДАЕТ СТАРОСТЬ 51
М.М.Зощенко
ПЕРЕД ВОСХОДОМ СОЛНЦА
(повесть)
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эту книгу я задумал очень давно. Сразу после того, как выпустил в свет мою «Возвращенную молодость».
Почти десять лет я собирал материалы для этой новой книги и выжидал спокойного года, чтоб в тиши моего кабинета засесть за работу.
Но этого не случилось.
Напротив. Немецкие бомбы дважды падали вблизи моих материалов. Известкой и кирпичами был засыпан портфель, в котором находились мои рукописи. Уже пламя огня лизало их. И я поражаюсь, как случилось, что они сохранились.
Собранный материал летел со мной на самолете через немецкий фронт из окруженного Ленинграда.
Я взял с собой двадцать тяжелых тетрадей. Чтобы убавить их вес, я оторвал коленкоровые переплеты. И все же они весили около восьми килограммов из двенадцати килограммов багажа, принятого самолетом. И был момент, когда я просто горевал, что взял этот хлам вместо теплых подштанников и лишней пары сапог.
Однако любовь к литературе восторжествовала. Я примирился с моей несчастной участью.
В черном рваном портфеле я привез мои рукописи в Среднюю Азию, в благословенный отныне город Алма-Ата.
Весь год я был занят здесь написанием различных сценариев на темы, нужные в дни Великой Отечественной войны.
Привезенный же материал я держал в деревянной кушетке, на которой спал.
По временам я поднимал верх моей кушетки. Там, на фанерном дне, покоились двадцать моих тетрадей рядом с мешком сухарей, которые я заготовил по ленинградской привычке.
Я перелистывал эти тетради, горько сожалея, что не пришло время приняться за эту работу, столь, казалось, ненужную сейчас, столь отдаленную от войны, от грохота пушек и визга снарядов.
— Ничего, — говорил я сам себе, — тотчас по окончании войны я примусь за эту работу.
Я снова укладывал мои тетради на дно кушетки. И, лежа на ней, прикидывал в своем уме, когда по-моему может закончиться война. Выходило, что не очень скоро. Но когда — вот этого я установить не решался. — Однако почему же не пришло время взяться за эту мою работу? — как-то подумал я. — Ведь мои материалы говорят о торжестве человеческого разума, о науке, о прогрессе сознания! Моя работа опровергает «философию» фашизма, которая говорит, что сознание приносит людям неисчислимые беды, что человеческое счастье в возврате к варварству, к дикости, в отказе от цивилизации.
Ведь об этом более интересно прочитать сейчас, чем когда-либо в дальнейшем.
В августе 1942 года я положил мои рукописи на стол и, не дожидаясь окончания войны, приступил к работе.
I. ПРОЛОГ
За доброе желание к игре
Прощается актеру исполненье.
Десять лет назад я написал мою повесть под названием «Возвращенная молодость».
Это была обыкновенная повесть, из тех, которые во множестве пишутся писателями, но к ней были приложены комментарии — этюды физиологического характера.
Эти этюды объясняли поведение героев повести и давали читателю некоторые сведения по физиологии и психологии человека.
Я не писал «Возвращенную молодость» для людей науки, тем не менее именно они отнеслись к моей работе с особым вниманием. Было много диспутов. Происходили споры. Я услышал много колкостей. Но были сказаны и приветливые слова.
Меня смутило, что ученые так серьезно и горячо со мной спорили. Значит, не я много знаю (подумал я), а наука, видимо, не в достаточной мере коснулась тех вопросов, какие я, в силу своей неопытности, имел смелость затронуть.
Так или иначе ученые разговаривали со мной почти как с равным. И я даже стал получать повестки на заседания в Институт мозга. А Иван Петрович Павлов пригласил меня на свои «среды».
Но я, повторяю, не писал свое сочинение для науки. Это было литературное произведение, и научный материал был только лишь составной частью.
Меня всегда поражало: художник, прежде чем рисовать человеческое тело, должен в обязательном порядке изучить анатомию. Только знание этой науки избавляло художника от ошибок в изображении. А писатель, в ведении которого больше, чем человеческое тело, — его психика, его сознание, — не часто стремится к подобного рода знаниям. Я посчитал своей обязанностью кое-чему поучиться. И, поучившись, поделился этим с читателем.
Таким образом возникла «Возвращенная молодость».
Сейчас, когда прошло десять лет, я отлично вижу дефекты моей книги: она была неполной и однобокой. И, вероятно, за это меня следовало больше бранить, чем меня бранили.
Осенью 1934 года я познакомился с одним замечательным физиологом (А. Д. Сперанским).
Когда речь зашла о моей работе, этот физиолог сказал:
— Я предпочитаю ваши обычные рассказы. Но я признаю, что то, о чем вы пишете, следует писать. Изучать сознание есть дело не только ученого. Я подозреваю, что пока еще это в большей степени дело писателя, чем ученого. Я физиолог и потому не боюсь это сказать.
— Я тоже так думаю. Область сознания, область высшей психической деятельности больше принадлежит нам, чем вам. Поведение человека можно и должно изучать с помощью собаки и ланцета. Однако у человека (и у собаки) иногда возникают «фантазии», которые необычайным образом меняют силу ощущения даже при одном и том же раздражителе. И тут иной раз нужен «разговор с собакой» для того, чтобы разобраться во всей сложности ее фантазии. А «разговор с собакой» — это уже целиком наша область.
Улыбнувшись, ученый сказал:
— Вы отчасти правы. Соотношение часто не одинаково между силой раздражения и ответом, тем более в сфере ощущения. Но если вы претендуете на эту область, то именно здесь вы и встретитесь с нами.
Прошло несколько лет после этого разговора. Узнав, что я подготовляю новую книгу, физиолог попросил меня рассказать об этой работе.
— Вкратце — это книга о том, как я избавился от многих ненужных огорчений и стал счастливым.
— Это будет трактат или роман?
— Это будет литературное произведение. Наука войдет в него, как иной раз в роман входит история.
— Снова будут комментарии?
— Нет. Это будет нечто целое. Подобно тому, как пушка и снаряд могут быть одним целым.
— Стало быть, эта работа будет о вас?
— Полкниги будет занято моей особой. Не скрою от вас — меня это весьма смущает.
— Вы будете рассказывать о своей жизни?
— Нет. Хуже. Я буду говорить о вещах, о которых не совсем принято говорить в романах. Меня утешает то, что речь будет идти о моих молодых годах. Это все равно что говорить об умершем.
— До какого же возраста вы берете себя в вашу книгу?
— Примерно до тридцати лет.
— Может быть, есть резон прикинуть еще лет пятнадцать? Тогда книга будет полней — о всей вашей жизни.
— Нет, — сказал я. — С тридцати лет я стал совсем другим человеком — уже негодным в объекты моего сочинения.
— Разве произошла такая перемена?
— Это даже нельзя назвать переменой. Возникла совсем иная жизнь, вовсе не похожая на то, что было.
— Но каким образом? Это был психоанализ? Фрейд?
Источник
Перед восходом солнца
Олег Кашин о том, как бытие определяет сознание
Расскажу сначала подробно о себе, но вы не пугайтесь, вообще это текст не обо мне, а об одной, как мне кажется, важной проблеме — социальной, политической, еще какой-то, но важной. А о себе — потому что на собственном примере проще; проблема вообще достаточно сложная, и я, наверное, только на собственном примере и смогу.
Итак, о себе. В 2003 году, проработав несколько лет журналистом в своем родном городе, я поехал жить и работать в Москву. Ехал в газету «Консерватор», была такая газета, и мне она очень нравилась. Я еще из своего города в нее писал какие-то заметки на остросоциальные темы.
Газета «Консерватор» была необычная газета в том смысле, что журналист в ней, строго говоря (если брать, допустим, минобразовскую классификацию специальностей, то есть кого бы приняли на журфак), был один — Дмитрий Быков, а остальные люди из тех, кого я там знал, были, ну как это назвать — проще всего сказать, что политологи, хотя скорее философы или литераторы. Какие-то имена на слуху до сих пор, кто-то куда-то потерялся, кто-то (царствие ему Небесное, был прекрасный автор Сергей Кизюков, подписывался именем «Русский удод», потому что работал в МИДе и под своим именем писать не мог) умер, но это были люди поколения 1999 года — те, кто повзрослел уже при Ельцине и кто, не будучи скован стереотипами начала девяностых, имел новую, нетипичную для стандартной московской интеллигенции систему ценностей, в которой переплетались сталинизм и белогвардейщина, Солженицын и Розанов, Сербия и Израиль, Галковский (сам Галковский, Дмитрий Евгеньевич, был одним из приглашенных авторов «Консерватора») и поэт Емелин. Мне нравились эти люди, я хотел стать одним из них и поэтому я приехал в газету «Консерватор».
Но мне не удалось поработать в этой газете; смешное совпадение — она закрылась ровно в тот день, когда я приехал в Москву, и с теми милыми молодыми людьми, одним из которых я хотел стать, меня жизнь, конечно, раскидала. А не раскидала бы — ну и стал бы одним из них, судьбы-то все перед глазами. Кто-то осел в каком-то из в изобилии появившихся тогда аналитических институтов наподобие ФЭПа — сидел и писал всякие записки для государственных заказчиков. Кто-то работал на выборах в регионах. Кто-то писал кому-то речи. Кто-то уже в конце нулевых, когда в Москве появилось сразу много news-talk радиостанций, и традиционного набора «Павловский-Белковский-Марков» на всех стало не хватать, начал появляться в эфире с титулом «политолог», причем, поскольку это уже конец нулевых, а жизнь проходит, им пришлось становиться самыми радикальными приверженцами теорий типа «геев убивать, сирот в Америку не отдавать, спасибо деду за победу» — скучные люди и, в общем, несчастные. Стал бы я одним из них, стал бы таким же, отвратительно.
Но одним из них я не стал, пошел дальше искать работу, и мне повезло, устроился в главную русскую постсоветскую газету — «Коммерсантъ». Работал там довольно долго, учился всякому журналистскому мастерству, боготворил тогдашнего главного редактора Андрея Васильева и был вполне доволен своей жизнью. Но налетели (по нынешним меркам вообще игрушечные, а тогда казалось, что ого-го) исторические вихри, первый киевский Майдан, послебесланское закручивание гаек в России, постепенно перешедшее в борьбу с оранжевой угрозой, и все такое прочее. «Коммерсантом» владел тогда знаменитый Борис Березовский. Что-то у них тогда произошло с Васильевым, и Березовский убрал Васильева из «Коммерсанта», отправил в демократический Киев делать там местную редакцию — выглядело все как конфликт между Васильевым и Березовским, и я, конечно, был за Васильева и, кстати, оранжевая угроза, какой я ее себе тогда представлял, мне тоже не нравилась. Уже потом я думал, что повел себя как американский министр Форрестол, выбросившийся из окна с криком «Русские идут», хотя никаких русских не было, но тогда мне так не казалось, и из «Коммерсанта» я увольнялся, будучи уверенным, что сейчас Березовский сделает из него боевой листок и станет с его помощью добиваться оранжевой революции в России.
Не запаривался бы я по поводу этих, прямо скажем, химер, не уходил бы — так бы и остался молодым московским либеральным журналистом, постепенно превращающимся в немолодого, прожил бы эти десять лет так же, как прожили их мои знакомые из того времени, и сейчас в связи с Украиной писал бы в фейсбуке, что мне стыдно быть русским, и мне бы ставил лайк поэт Лев Рубинштейн.
Но я от всего этого ушел и, как тогда было принято говорить, продался Кремлю, то есть, продолжая бороться со своими химерами, стал одним из прокремлевских публицистов, громил либералов в меру своих способностей, о провалах власти, когда либеральная общественность била в свой либеральный набат, я писал, что здесь не все так однозначно, но вообще от окончательного превращения в молодого подонка, заседающего на круглых столах с Сурковым, меня тогда, как я теперь понимаю, спасала только журналистская профессия, которой я продолжал дорожить и по поводу которой у меня уже были сложившиеся принципы, чем дальше, тем сильнее вступавшие в противоречие с моей прокремлевской реальностью. А так — какие-то мои знакомые даже собирались уже записываться в кандидаты в Госдуму от «Единой России», кто-то становился членом Общественной палаты, кто-то еще что-то — в общем, появились понятные критерии успеха, и если бы я тогда остался в кругу прокремлевских публицистов, чем черт не шутит — может быть, и я бы стал через сколько-то лет сенатором Бурматовым и запрещал бы интернет, а вы бы меня ненавидели. Хорошо, сенатором вообще-то вряд ли, но какой-нибудь мразью, которая хочет стать сенатором — это-то как раз запросто; ненавидели бы вы меня в любом случае, и правильно бы делали.
Но тут мой друг Ольшанский устроил журнал «Русская жизнь», и я убежал от своих перспектив в этот журнал, проработал в нем два года, а после его закрытия плавно вернулся в тот же «Коммерсантъ», который уже не принадлежал Березовскому и который я по-прежнему любил.
Работал в «Коммерсанте», но случился декабрь 2011 года, тоже (и тоже, как теперь кажется, крайне незначительные) исторические вихри, Болотная площадь, и я выступал на митинге, заседал в оргкомитете и избирался в координационный совет. Революции, как можно заметить, не добился, зато добился того, что меня впервые в жизни по-настоящему уволили, и я перестал быть человеком с пресс-картой, сотрудником влиятельного российского СМИ (не этого конкретного, а вообще; с тех пор, а прошло уже два года, я нигде не работаю).
А не перестал бы — сделайте поправку на то, что я могу сгущать краски, но что такое сейчас, в 2014 году, быть сотрудником влиятельного российского СМИ? Да ничего хорошего, если коротко.
Это был краткий рассказ о себе, сейчас будут выводы. Собственно, главный вывод такой, что вы сейчас выслушали крайне самоуничижительный рассказ. Человек, который описывает свои приключения в таких выражениях, вероятно, совсем не уважает себя, не считает себя личностью — на каждом этапе его судьба, его взгляды, его ценности зависели не от него самого, а от окружения, от среды, от каких-то вполне случайных и необязательных вещей. Может быть, я утрирую и сейчас сам устрою сеанс разоблачения и объясню, что на самом деле все было совсем не так.
Нет, все было именно так. Мне кажется, я адекватно оцениваю свои десять лет, и я действительно утверждаю, что на каждом этапе я зависел прежде всего от внешних факторов. Остался бы с людьми из «Консерватора», был бы сейчас «политологом». Не ушел бы из «Коммерсанта» в 2005-м, стал бы демшизой. Не расплевался бы с прокремлевской общественностью в 2007-м — выводил бы сейчас в топ твиттера хэштеги «#путинлучшевсех». И так далее.
Не знаю, во всех ли странах так устроены общества, и романтически думаю, что не во всех, но общество, в котором мы живем, современное российское общество, состоит из нескольких взаимоисключающих и взаимоненавидящих обществ. Я пожил в нескольких из них и знаю, что устроены они примерно одинаково.
В каждом есть свой язык, в каждом есть свое добро и зло, в каждом есть свои лидеры и свои критерии успеха. Если ты консервативный политолог, то ты мечтаешь дать комментарий программе «Время». Если ты молодой либерал, ты радуешься, когда тебе ставит лайк поэт Рубинштейн. Если ты прокремлевский блогер, ты хочешь в Общественную палату. И люди вокруг тебя в каждом случае такие же, они о том же мечтают, того же хотят, тому же радуются. Какое-то из этих обществ богаче, какое-то беднее, в каком-то социальные лифты летают на огромной скорости, а в какой-то стоят, поедаемые ржавчиной — все равно один и тот же принцип. Человек с чуть более постоянным характером, чем мой, оседает в одном из этих обществ и живет в нем всю жизнь. Он, скорее всего, живет по совести, просто в одном случае его совесть ведет его на концерт «Океана Эльзи», а в другом — на концерт Валерии. Как суеверный человек запоминает только те случаи, когда примета сбылась, и забывает те, когда что-то не совпало, так и человек, живущий в обществе, собирает в свою картину мира только то, что совпадает с базовыми установками этого общества. В классической литературе было что-то такое — вот есть в городе добрый доктор, которого все любят и ценят, и однажды этого доктора обнаруживают с окровавленным топором над чьим-то трупом. Доктора судят и оправдывают, потому что, черт побери, он добрый, и все мы знаем, что он не может убить человека, потому что если может, то мы все сойдем с ума. Или еще, тоже из классической литературы, гулаговские солдаты внутренней службы, те, которые в полушубках стоят на вышках, после дембеля возвращаются домой и рассказывают, как служили в армии, занимались важным для родины делом — охраняли врагов, белогвардейцев и власовцев, предателей родины. Это были хорошие солдаты, честные и добрые, но вот такой у них был критерий достойной службы — стоять на вышке с пулеметом. В такие их обстоятельства жизнь поставила.
Очень показательным мне кажется пример криминальной дирекции НТВ — той, которая «вы сурковская пропаганда», той, которая «НТВ лжет». Которая снимает самое омерзительное разоблачительное кино про очередных врагов Кремля. Это в эфире этой дирекции уголовники угрожали убийством Ольге Романовой, это из-за фильма этой дирекции сейчас судят Удальцова и Развозжаева, ну и много всего по мелочам — кино про Лужкова, кино про Лукашенко, и так далее. Журналисты остального НТВ стесняются соседства с журналистами криминальной дирекции. В криминальную дирекцию идут или совсем юные провинциалы, готовые на любую работу, или совсем отчаявшиеся люди типа «одну почку продал, вторую уже не берут, а денег взять неоткуда, а из банка звонят про кредит». Криминальную дирекцию НТВ принято считать продуктом нынешнего времени с его подлостями и прочими особенностями государственной медиаполитики. Но самое поразительное — эта дирекция была такой всегда, даже в те былинные времена, когда по НТВ показывали передачу «Итоги», а поэт-правдоруб Иртеньев в передаче писателя-правдоруба Шендеровича читал свои бескомпромиссные стихи.
Потому что сотрудник криминальной редакции любого СМИ каждый день общается с ментами. Он общается с ними по работе, он пьет с ними, он ходит на их похороны и держит там крышку гроба, он гуляет на свадьбе мента, он играет с детьми мента, и он сам превращается в мента. Он не может не превратиться в мента, ему больше не в кого превращаться, он просто не знает других людей, потому что он профессионал, и он хорошо справляется со своей работой, а его работа — быть среди ментов. Здесь нет никакой особенной подлости, нет никакого особенного падения. Это чистое «с кем поведешься», дистиллированное.
Что происходило с Россией в последние пятнадцать лет — правильного термина для этого времени мы еще не придумали, но что происходило, все понимают. Если совсем коротко, то во всех сферах русской жизни стало несопоставимо больше государства, чем было пятнадцать лет назад. А государство у нас — ну, тоже понятно какое. Коррумпированное, циничное, аморальное, бессовестное, жестокое и еще какие бывают эпитеты, впишите сами. И вот такого государства стало больше.
В нашей сфере — медийной, гуманитарной, интернетовской, — это значит, что государство всегда с тобой, как мент с криминальным репортером НТВ. Ты журналист делового издания — и ты пишешь про государственные или окологосударственные компании (других нет), и пьешь с людьми из этих компаний, играешь с их детьми, гуляешь на свадьбах и держишь крышку на похоронах — дружишь. Ты человек из интернет-бизнеса — и каждый день ты пересекаешься с людьми, у которых «#путинлучшевсех», а завтра к тебе придет Максим Ксензов из Роскомнадзора в сопровождении Алексея Венедиктова, и вы будете заинтересованно обсуждать закон о борьбе с блогерами. Ты подающий надежды киносценарист, и завтра ты будешь писать сценарий по роману лояльного Кремлю писателя, набившего тебе однажды морду, потому что других писателей у нас для вас нет. Даже если ты несчастный урбанист, то сегодня у тебя на «Стрелке» выступает Вукан Вучик, а завтра Вячеслав Володин, и никуда ты от него не денешься, потому что, ну в самом деле, не в лес же уходить.
Ты не сможешь быть сферическим академиком Сахаровым в вакууме. Вокруг тебя эти люди, ты слушаешь их, ты понимаешь их, ты сочувствуешь им, ты веришь им, ты понимаешь, что у них своя правда, и завтра твоя рука сама напишет в фейсбуке, что ты все, конечно, понимаешь, но пара шагов осталась, чтобы тебе из аполитичного человека, который просто следит и не принимает ничью сторону, заделаться в лояльного власти и лично Владимиру Владимировичу.
От этого никуда не деться, это чертова матрица, ну или не матрица, а большая социальная, политическая или еще какая-то, но очень важная проблема.
Фото: Василий Шапошников/Коммерсантъ.
Источник