Размышления у парадного подъезда
Примечания
Печатается по Ст 1873, т. II, ч. 3, е. 7-14. Впервые опубликовано: за границей — Колокол, 1860, 15 янв., п. 61, с. 505-506, без подписи, с заглавием: «У парадного крыльца», с примечанием А. И. Герцена: «Мы очень редко помещаем стихи, по такого рода стихотворение пет возможности не поместить»; в русской легальной печати — Ст 1863, ч. 2, с. 187. В собрание сочинений впервые включено: Ст 1863, ч. 2. Перепечатывалось в 3-й части всех последующих прижизненных изданий «Стихотворений». Корректурный оттиск с авторской вставкой на полях ст. 107-117 — ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 1, ед. хр. 21, вставка сделана взамен восьми последних строк. Авторизованная копия (совпадающая с редакцией «Колокола») — Тетр. Панаевой, л. 60-63 об. Пометка Некрасова карандашом над текстом: «Не переписывать» и его же карандашная отметка против строки «А иные скрежещут и плачут» в виде креста. Датируется в соответствии с примечанием Некрасова под заглавием «Писано в 1858 году» (Ст 1873, т. II, ч. 3, с. 9), что совпадает с указанием мемуаров Е. Я. Колбасина «Тени старого «Современника»» (С, 1911, N 8, с. 237). А. Я. Панаева рассказывает об эпизоде, послужившем поводом к созданию произведения: Некрасов видел из окна своей квартиры, как дворники и городовые гнали крестьян, желавших подать прошение, от подъезда дома важного чиновника (Некр. в восп., с. 86). В этом доме жил тогда министр государственных имуществ М. Н. Муравьев, будущий усмиритель польского восстания 1863 г. (Гаркави А. О владельце «роскошных палат». — РЛ, 1963, N 1, с. 153-156). Чернышевский писал А. Н. Пыпину: «. могу сказать, что картина: «Созерцая, как солнце пурпурное Погружается в море лазурное» и т. д. — живое воспоминанье о том, как дряхлый русский грелся в коляске на солнце «под пленительным небом» Южной Италии (не Сицилии). Фамилия этого старика — граф Чернышев. Вторая заметка: в конце пьесы есть стих, напечатанный Некрасовым в таком виде: «Иль судеб повинуясь закону», — этот напечатанный стих — лишь замена другому» (Чернышевский, т. I, с. 754). «Граф Чернышев», который упоминается в этих пояснениях, очевидно, был не граф, а князь А. И. Чернышев (1785-1857), военный министр в 1827-1852 гг., позднее председатель Государственного совета. Исследователями было предложено несколько вариантов прочтения замененной строки, о которой говорит Чернышевский. В. Е. Евгеньев-Максимов на основании рукописной копии, относящейся к 60-м гг. XIX в., предложил читать: «Сокрушишь палача и корону» (Евгеньев-Максимов В. Жизнь и деятельность Н. А. Некрасова, т. III. М., 1952, с. 143). А. М. Гаркави прочитал эту строку так: «Иль царей повинуясь закону» (Учен. зап. Калинингр. пед. ин-та, 1961, вып. 9, с. 84). Работы Р. Б. Заборовой (Некр. сб., V) и А. Ф. Тарасова (О Некр., вып. IV) подтверждают бытование этого варианта. М. Л. Нольман предложил следующий вариант: «Иль покорный царю и закону» (Учен. зап. Костром, пед. ин-та им. Н. А. Некрасова, 1963, выв. 9, с. 179). Однако все эти предположения основаны на догадках и документально не подтверждены. Образ развращенного вельможи восходит к оде Г. Р. Державина «Вельможа». Стихотворение использовалось революционерами в их пропагандистской деятельности. Известны многочисленные рукописные копии его. Так, в хранящемся в ГБЛ рукописном сборнике «Песни революции» (1905-1906 гг.) «Размышления у парадного подъезда» переписаны рукою участника Севастопольского восстания солдат и матросов 1905 г. И. И. Штрикунова. Последняя часть стихотворения со слов «Назови мне такую обитель» была одной из любимых студенческих песен. Неоднократно положена на музыку (Я. Ф. Пригожий, 1906; Н. А. Колесников, 1907; М. В. Коваль, 1953; А. Г. Новиков, 1963).
Записав свое имя и званье. — В праздничные дни в передних домов вельмож и крупных чиновников выставлялись особые книги, в которых расписывалась посетители, не допускавшиеся лично. Такая запись заменяла личные поздравления.
Источник
Размышления у парадного подъезда (Стихотворение)
Вот парадный подъезд.
По торжественным дням,
Одержимый холопским недугом,
Целый город с каким-то испугом
Подъезжает к заветным дверям;
Записав свое имя и званье,
Разъезжаются гости домой,
Так глубоко довольны собой,
Что подумаешь – в том их призванье!
А в обычные дни этот пышный подъезд
Осаждают убогие лица:
Прожектеры, искатели мест,
И преклонный старик, и вдовица.
От него и к нему то и знай по утрам
Всё курьеры с бумагами скачут.
Возвращаясь, иной напевает «трам-трам «,
А иные просители плачут.
Раз я видел, сюда мужики подошли,
Деревенские русские люди,
Помолились на церковь и стали вдали,
Свесив русые головы к груди;
Показался швейцар .»Допусти»,- говорят
С выраженьем надежды и муки.
Он гостей оглядел: некрасивы на взгляд!
Загорелые лица и руки,
Армячишка худой на плечах.
По котомке на спинах согнутых,
Крест на шее и кровь на ногах,
В самодельные лапти обутых
(Знать, брели-то долгонько они
Из каких-нибудь дальних губерний).
Кто-то крикнул швейцару: «Гони!
Наш не любит оборванной черни!»
И захлопнулась дверь. Постояв,
Развязали кошли пилигримы,
Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв,
И пошли они, солнцем палимы,
Повторяя: «Суди его бог!»,
Разводя безнадежно руками,
И, покуда я видеть их мог,
С непокрытыми шли головами…
А владелец роскошных палат
Еще сном был глубоким объят…
Ты, считающий жизнью завидною
Упоение лестью бесстыдною,
Волокитство, обжорство, игру,
Пробудись! Есть еще наслаждение:
Вороти их! в тебе их спасение!
Но счастливые глухи к добру…
Не страшат тебя громы небесные,
А земные ты держишь в руках,
И несут эти люди безвестные
Неисходное горе в сердцах.
Что тебе эта скорбь вопиющая,
Что тебе этот бедный народ?
Вечным праздником быстро бегущая
Жизнь очнуться тебе не дает.
И к чему? Щелкоперов забавою
Ты народное благо зовешь;
Без него проживешь ты со славою
И со славой умрешь!
Безмятежней аркадской идиллии
Закатятся преклонные дни.
Под пленительным небом Сицилии,
В благовонной древесной тени,
Созерцая, как солнце пурпурное
Погружается в море лазурное,
Полосами его золотя, —
Убаюканный ласковым пением
Средиземной волны, – как дитя
Ты уснешь, окружен попечением
Дорогой и любимой семьи
(Ждущей смерти твоей с нетерпением);
Привезут к нам останки твои,
Чтоб почтить похоронною тризною,
И сойдешь ты в могилу… герой,
Втихомолку проклятый отчизною,
Возвеличенный громкой хвалой.
Впрочем, что ж мы такую особу
Беспокоим для мелких людей?
Не на них ли нам выместить злобу? —
Безопасней… Еще веселей
В чем-нибудь приискать утешенье…
Не беда, что потерпит мужик:
Так ведущее нас провиденье
Указало… да он же привык!
За заставой, в харчевне убогой
Всё пропьют бедняки до рубля
И пойдут, побираясь дорогой,
И застонут… Родная земля!
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал?
Стонет он по полям, по дорогам,
Стонет он по тюрьмам, по острогам,
В рудниках, на железной цепи;
Стонет он под овином, под стогом,
Под телегой, ночуя в степи;
Стонет в собственном бедном домишке,
Свету божьего солнца не рад;
Стонет в каждом глухом городишке,
У подъезда судов и палат.
Выдь на Волгу: чей стон раздается
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовется —
То бурлаки идут бечевой.
Волга! Волга. Весной многоводной
Ты не так заливаешь поля,
Как великою скорбью народной
Переполнилась наша земля, —
Где народ, там и стон… Эх, сердечный!
Что же значит твой стон бесконечный?
Ты проснешься ль, исполненный сил,
Иль, судеб повинуясь закону,
Всё, что мог, ты уже совершил, —
Создал песню, подобную стону,
И духовно навеки почил.
Источник
Размышления у парадного подъезда. Н. А. Некрасов
Николай Алексеевич Некрасов
(1821–1878)
РАЗМЫШЛЕНИЯ У ПАРАДНОГО
ПОДЪЕЗДА
(отрывок)
Вот парадный подъезд. По торжественным дням,
Одержимый холопским недугом,
Целый город с каким–то испугом
Подъезжает к заветным дверям;
Записав свое имя и званье,
Разъезжаются гости домой,
Так глубоко довольны собой,
Что подумаешь – в том их призванье!
А в обычные дни этот пышный подъезд
Осаждают убогие лица:
Прожектеры, искатели мест,
И преклонный старик, и вдовица.
От него и к нему то-и-знай по утрам
Все курьеры с бумагами скачут.
Возвращаясь, иной напевает «трам – трам»,
А иные просители плачут.
Раз я видел, сюда мужики подошли,
Деревенские русские люди,
Помолились на церковь и стали вдали,
Свесив русые головы к груди;
Показался швейцар. – «Допусти», говорят
С выраженьем надежды и муки.
Он гостей оглядел: некрасивы на взгляд!
Загорелые лица и руки,
Армячишка худой на плечах,
По котомке на спинах согнутых,
Крест на шее и кровь на ногах,
В самодельные лапти обуты.
(Знать, брели-то долгонько они
Из каких-нибудь дальних губерний.)
Кто-то крикнул швейцару: «гони!
Наш не любит оборванной черни!»
И захлопнулась дверь. Постояв,
Развязали кошли пилигримы,
Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв,
И пошли они, солнцем палимы,
Повторяя: суди его бог!
Разводя безнадежно руками,
И, покуда я видеть их мог,
С непокрытыми шли головами…
. . . . . . . . .
. . . . . . . . .
. . . . . . . . .
За заставой, в харчевне убогой
Всё пропьют бедняки до рубля
И пойдут, побираясь дорогой,
И застонут… Родная земля!
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал?
. . . . . . . . .
. . . . . . . . .
. . . . . . . . .
Где народ, там и стон… эх, сердечный!
Что же значит твой стон бесконечный?
Ты проснешься ль, исполненный сил,
Иль, судеб повинуясь закону,
Всё, что мог, ты уже совершил, —
Создал песню, подобную стону,
И духовно навеки почил.
1858
© Н. А. Некрасов
Русские поэты 19 века. Хрестоматия. Составил Н.М. Гайденков.
ГУПИ МП РСФСР. Москва -1958 – 944с.
Источник
И пошли они солнцем палимы
И пошли они солнцем палимы
Из стихотворения «Размышления у парадного подъезда» (1858) Н. А. Некрасова (1821-1877):
И захлопнулась дверь. Постояв,
Развязали кошли пилигримы,
Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв,
И пошли они солнцем палимы,
Повторяя: «Суди его бог!»,
Разводя безнадежно руками,
И, покуда я видеть их мог,
С непокрытыми шли головами.
Иносказательно: о тех, чьи расчеты не оправдались, кто своих целей не добился, ушел несолоно хлебавши (шутл.-ирон.).
Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений. — М.: «Локид-Пресс» . Вадим Серов . 2003 .
Смотреть что такое «И пошли они солнцем палимы» в других словарях:
И пошли они, солнцем палимы — Разг. Ирон. О людях, ушедших откуда л., ничего не добившись, без надежды на лучшее. /em> Цитата из стихотворения Н. А. Некрасова «Размышления у парадного подъезда» (1858 г.) … Большой словарь русских поговорок
СОЛНЦЕ — До солнца до жара. Прибайк. Очень рано, до восхода солнца. СНФП, 121. От солнца. Сиб. На север. СФС, 135. С (от) солнца до солнца. Пск. С раннего утра до позднего вечера. СПП 2001, 71. Взойдёт солнце и к нам во двор (и на наш двор, и над нашими… … Большой словарь русских поговорок
РУКА — руки, вин. руку, мн. руки, рукам, жен. 1. Одна из двух верхних конечностей человека, от плеча до конца пальцев. Кисть руки. Правая, левая рука. Поднять, опустить руки. Скрестить руки. Вывихнуть руку. Руки вверх. Взять ребенка на руки. Носить,… … Толковый словарь Ушакова
пилигрим — а, м. Странствующий богомолец, паломник. ► Постояв, развязали кошли пилигримы, Но швейцар не пустил, Скудной лепты не взяв, И пошли они, солнцем палимы. // Некрасов. Размышения // ПИЛИГРИМКА. ► Но поздно. Ветер встал холодный. Луна… … Словарь забытых и трудных слов из произведений русской литературы ХVIII-ХIХ веков
Источник
Николай Некрасов — Размышления у парадного подъезда: Стих
Вот парадный подъезд. По торжественным дням,
Одержимый холопским недугом,
Целый город с каким-то испугом
Подъезжает к заветным дверям;
Записав свое имя и званье,
Разъезжаются гости домой,
Так глубоко довольны собой,
Что подумаешь — в том их призванье!
А в обычные дни этот пышный подъезд
Осаждают убогие лица:
Прожектеры, искатели мест,
И преклонный старик, и вдовица.
От него и к нему то и знай по утрам
Всё курьеры с бумагами скачут.
Возвращаясь, иной напевает «трам-трам»,
А иные просители плачут.
Раз я видел, сюда мужики подошли,
Деревенские русские люди,
Помолились на церковь и стали вдали,
Свесив русые головы к груди;
Показался швейцар. «Допусти», — говорят
С выраженьем надежды и муки.
Он гостей оглядел: некрасивы на взгляд!
Загорелые лица и руки,
Армячишка худой на плечах,
По котомке на спинах согнутых,
Крест на шее и кровь на ногах,
В самодельные лапти обутых
(Знать, брели-то долгонько они
Из каких-нибудь дальних губерний).
Кто-то крикнул швейцару: «Гони!
Наш не любит оборванной черни!»
И захлопнулась дверь. Постояв,
Развязали кошли пилигримы,
Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв,
И пошли они, солнцем палимы,
Повторяя: «Суди его бог!»,
Разводя безнадежно руками,
И, покуда я видеть их мог,
С непокрытыми шли головами…
А владелец роскошных палат
Еще сном был глубоким объят…
Ты, считающий жизнью завидною
Упоение лестью бесстыдною,
Волокитство, обжорство, игру,
Пробудись! Есть еще наслаждение:
Вороти их! в тебе их спасение!
Но счастливые глухи к добру…
Не страшат тебя громы небесные,
А земные ты держишь в руках,
И несут эти люди безвестные
Неисходное горе в сердцах.
Что тебе эта скорбь вопиющая,
Что тебе этот бедный народ?
Вечным праздником быстро бегущая
Жизнь очнуться тебе не дает.
И к чему? Щелкоперов забавою
Ты народное благо зовешь;
Без него проживешь ты со славою
И со славой умрешь!
Безмятежней аркадской идиллии
Закатятся преклонные дни:
Под пленительным небом Сицилии,
В благовонной древесной тени,
Созерцая, как солнце пурпурное
Погружается в море лазурное,
Полосами его золотя, —
Убаюканный ласковым пением
Средиземной волны, — как дитя
Ты уснешь, окружен попечением
Дорогой и любимой семьи
(Ждущей смерти твоей с нетерпением);
Привезут к нам останки твои,
Чтоб почтить похоронною тризною,
И сойдешь ты в могилу… герой,
Втихомолку проклятый отчизною,
Возвеличенный громкой хвалой.
Впрочем, что ж мы такую особу
Беспокоим для мелких людей?
Не на них ли нам выместить злобу? —
Безопасней… Еще веселей
В чем-нибудь приискать утешенье…
Не беда, что потерпит мужик;
Так ведущее нас провиденье
Указало… да он же привык!
За заставой, в харчевне убогой
Всё пропьют бедняки до рубля
И пойдут, побираясь дорогой,
И застонут… Родная земля!
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал?
Стонет он по полям, по дорогам,
Стонет он по тюрьмам, по острогам,
В рудниках, на железной цепи;
Стонет он под овином, под стогом,
Под телегой, ночуя в степи;
Стонет в собственном бедном домишке,
Свету божьего солнца не рад;
Стонет в каждом глухом городишке,
У подъезда судов и палат.
Выдь на Волгу: чей стон раздается
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовется —
То бурлаки идут бечевой.
Волга! Волга. Весной многоводной
Ты не так заливаешь поля,
Как великою скорбью народной
Переполнилась наша земля, —
Где народ, там и стон… Эх, сердечный!
Что же значит твой стон бесконечный?
Ты проснешься ль, исполненный сил,
Иль, судеб повинуясь закону,
Всё, что мог, ты уже совершил, —
Создал песню, подобную стону,
И духовно навеки почил.
Анализ стихотворения «Размышления у парадного подъезда» Некрасова
«Гражданский певец» Некрасов прославился своими обличительными стихотворениями. Поэт отстаивал принципы реализма в своем творчестве. Очень часто его произведения были основаны на сценах и ситуациях из реальной жизни. В 1858 г. Некрасов написал стих «Размышление у парадного подъезда», став свидетелем того, как швейцар прогоняет группу крестьян от подъезда влиятельного министра. Произведение стало хрестоматийным. Отталкиваясь от будничного события, повторяющегося ежедневно по всей стране, автор разворачивает масштабную картину всеобщего беззакония.
Начинается стихотворение с описания парадного подъезда, который в праздники осаждается бесконечными посетителями, спешащими подтвердить свое, по сути, холопское положение. Прогнившая государственная система сделала этот глупый и унизительный обычай нормой.
В будние дни хозяин занят работой. К подъезду стекаются курьеры и всевозможные просители. Некрасов подчеркивает, что высшим мерилом справедливости является не закон, а интересы и желания одного человека, возомнившего себя наместником Бога. Решение вопроса зависит от размера взятки просителя. Трагедия России в том, что такая ситуация считается нормальной. Бедные крестьяне, проделавшие огромный путь, не имеют шансов даже на то, чтобы увидеть «владыку». Здесь поэт поднимает еще одну проблему, существующую и в наше время. Чинопочитание меняет психику всего общества. Обладание хоть какой-нибудь минимальной властью позволяет человеку считать себя «королем» в своем убогом уголке. Швейцар выглядит «министром» у подъезда. Он сам решает, кого можно допустить к хозяину, и прогоняет крестьян. Униженные, «с непокрытыми… головами», бедные просители пускаются в обратный путь.
Изгнание крестьян сменяется контрастным описанием безмятежной жизни вельможи. Он живет в свое полное удовольствие, погрязая во всевозможных пороках. Никто не может осудить министра, так как закон – в его руках. Он совершенно равнодушен к другим людям и не понимает значения народного блага. Безбедное существование омрачено только критическим замечанием автора о том, что любящая семья ждет-не дождется его смерти.
От конкретной ситуации Некрасов переходит к масштабному описанию Руси-матушки, на которой не смолкает великий русский стон. Люди, чьими силами создается все богатство России, и на плечах которых и держится ее могущество, изнемогают под тяжестью жизни. Многомиллионный стон сливается в одну «великую скорбь» и становится песней. Завершается произведение риторическим вопросом автора: является ли эта песня окончательным смыслом жизни русского народа? Или в отдаленном будущем его страдания прекратятся, и «стон бесконечный» наконец-то смолкнет.
Источник