Великому Тургеневу. Июльский день!
(по мотивам повести И.С. Тургенева «Бежин луг»)
Был прекрасный июльский день,
один из тех дней, которые случаются только тогда,
когда погода установилась надолго,
Казалось – навсегда.
С самого раннего утра небо ясно;
утренняя заря не пылает пожаром:
она разливается кротким румянцем
И не касается своим жаром.
Солнце – не огнистое, не раскалённое,
как во время знойной засухи, где властвует суховей ,
не тускло-багровое, как перед бурей,
но светлое и приветно-лучезарное, даже чуть-чуть светлей –
мирно всплывает под узкой и длинной тучкой,
свежо просияет и погрузится в лиловый её туман с утра.
Верхний, тонкий край растянутого облачка засверкает змейками;
блеск их подобен блеску кованого серебра.
Но вот опять хлынули играющие лучи, –
и весело и величаво, словно взлетая,
поднимается могучее светило, всё ярче сияя.
Около полудня обыкновенно появляется
множество круглых высоких облаков с пробивающимися сквозь них лучами –
золотисто-серых, с нежными белыми краями.
Подобно островам, что будто плывут налегке,
разбросанным по бесконечно разлившейся реке,
обтекающей их глубоко прозрачными рукавами ровной синевы,
они почти не трогаются с места, их желания таковы;
далее, к небосклону, они сдвигаются, теснятся,
синевы между ними уже не видать, нет яркости той;
но сами они так же лазурны, как небо:
они все насквозь проникнуты светом и теплотой.
Цвет небосклона: лёгкий, бледно-лиловый, –
не изменяется во весь день и кругом одинаков, несравненной красы;
нигде не темнеет, не густеет гроза; зреет в поле зелёная рожь;
разве кое-где протянутся сверху вниз голубоватые полосы:
то сеется прозрачный, едва заметный дождь.
К вечеру эти облака исчезают;
последние из них, черноватые и неопределённые,
как дым, ложатся розовыми клубами
напротив заходящего Солнца, будто заворожённые;
на месте, где оно закатилось так же спокойно, как и всходило,
алое сиянье стоит недолгое время над потемневшей землёй и тогда,
тихо мигая, как бережно несомая свечка,
затеплится на нём вечерняя звезда.
В такие дни краски все смягчены; светлы, но не ярки;
на всём лежит печать какой-то трогательной кротости.
В такие дни жар бывает иногда весьма силён, песчаные луга жарки,
иногда даже «парит» по скатам полей – травам жарко расти;
но ветер разгоняет, раздвигает накопившийся зной и вихри-круговороты –
воздушные башни –
несомненный признак постоянной погоды –
высокими белыми столбами гуляют по дорогам через пашню.
В сухом и чистом воздухе пахнет полынью, луговой травой,
сжатой рожью, гречихой.
Даже за час до ночи вы не чувствуете сырости. Какое чистое небо!
Подобной погоды желает земледелец для уборки хлеба.
–––––––––
И.С. Тургенев. «Бежин луг» (отрывок).
Был прекрасный июльский день, один из тех дней, которые случаются только тогда, когда погода установилась надолго. С самого раннего утра небо ясно; утренняя заря не пылает пожаром: она разливается кротким румянцем. Солнце – не огнистое, не раскаленное, как во время знойной засухи, не тускло-багровое, как перед бурей, но светлое и приветно лучезарное — мирно всплывает под узкой и длинной тучкой, свежо просияет и погрузится а лиловый ее туман. Верхний, тонкий край растянутого облачка засверкает змейками; блеск их подобен блеску кованого серебра. Но вот опять хлынули играющие лучи, – и весело и величава, словно взлетая, поднимается могучее светило. Около полудня обыкновенно появляется множество круглых высоких облаков, золотисто-серых, с нежными белыми краями. Подобно островам, разбросанным по бесконечно разлившейся реке, обтекающей их глубоко прозрачными рукавами ровной синевы, они почти не трогаются с места; далее, к небосклону, они сдвигаются, теснятся, синевы между ними уже не видать; но сами они так же лазурны, как небо: они все насквозь проникнуты светом и теплотой. Цвет небосклона, легкий, бледно-лиловый, не изменяется во весь день и кругом одинаков; нигде не темнеет, не густеет гроза; разве кое-где протянутся сверху вниз голубоватые полосы: то сеется едва заметный дождь. К вечеру эти облака исчезают; последние из них, черноватые и неопределенные, как дым, ложатся розовыми клубами напротив заходящего солнца; на месте, где оно закатилось так же спокойно, как спокойно взошло на небо, алое сиянье стоит недолгое время над потемневшей землей, и, тихо мигая, как бережно несомая свечка, затеплится на нем вечерняя звезда. В такие дни краски все смягчены; светлы, но не ярки; на всем лежит печать какой-то трогательной кротости. В такие дни жар бывает иногда весьма силен, иногда даже «парит» по скатам полей; но ветер разгоняет, раздвигает накопившийся зной, и вихри-круговороты — несомненный признак постоянной погоды — высокими белыми столбами гуляют по дорогам через пашню. В сухом и чистом воздухе пахнет полынью, сжатой рожью, гречихой; даже за час до ночи вы не чувствуете сырости. Подобной погоды желает земледелец для уборки хлеба.
(фото — картина «Река Ильдь», художница Лю — Любовь Зубова)
Источник
Рэй брэдбери: зеленое утро
Рэй Брэдбери: ЗЕЛЕНОЕ УТРО
» Когда солнце зашло, он присел возле тропы и приготовил
нехитрый ужин; потом, отправляя в рот кусок за куском и
задумчиво жуя, слушал, как потрескивает огонь. Миновал еще
день, похожий на тридцать других: с утра пораньше вырыть
много аккуратных ямок, потом посадить в них семена,
натаскать воды из прозрачных каналов. Сейчас, скованный
свинцовой усталостью, он лежал, глядя на небо, в котором
один оттенок темноты сменялся другим.
Его звали Бенджамен Дрисколл, ему был тридцать один год.
Он хотел одного — чтобы весь Марс зазеленел, покрылся
высокими деревьями с густой листвой, рождающей воздух,
больше воздуха; пусть растут во все времена года, освежают
города в душное лето, не пускают зимние ветры. Дерево,
чего-чего только оно не может. Оно дарит краски природе,
простирает тень, усыпает землю плодами. Или становится
царством детских игр — целый поднебесный мир, где можно
лазить, играть, висеть на руках. Великолепное сооружение,
несущее пищу и радость, — вот что такое дерево. Но прежде
всего деревья — это источник живительного прохладного
воздуха для легких и ласкового шелеста, который нежит твои
слух и убаюкивает тебя ночью, когда ты лежишь в снежно-белой
постели.
Он лежал и слушал, как темная почва собирается с силами,
ожидая солнца, ожидая дождей, которых все нет и нет.
Приложив ухо к земле, он слышал поступь грядущих годов и
видел — видел, как посаженные сегодня семена прорываются
зелеными побегами и тянутся ввысь, к небу, раскидывая ветку
за веткой, и весь Марс превращается в солнечный лес, светлый
сад.
Рано утром, едва маленькое бледное солнце всплывет над
складками холмов, он встанет, живо проглотит завтрак с
дымком, затопчет головешки, нагрузит на себя рюкзак — и
снова выбирать места, копать, сажать семена или саженцы,
осторожно уминать землю, поливать и шагать дальше,
насвистывая и поглядывая в ясное небо, а оно к полудню все
ярче и жарче.
— Тебе нужен воздух, — сказал он своему костру. Костер —
живой румяный товарищ, который шутливо кусает тебе пальцы, а
в прохладные ночи, теплый, дремлет рядом, щуря сонные
розовые глаза. — Нам всем нужен воздух. Здесь, на Марсе,
воздух разреженный. Чуть что, и устал. Все равно, что в
Андах, в Южной Америке. Вдохнул и не чувствуешь. Никак не
надышишься.
Он тронул грудную клетку. Как она расширилась за
тридцать дней! Да, здесь им нужно развивать легкие, чтобы
вдохнуть побольше воздуха. Или сажать побольше деревьев.
— Понял, зачем я здесь? — сказал он. Огонь стрельнул.
— В школе нам рассказывали про Джонни Яблочное Семечко. Как
он шел по Америке и сажал яблони. А мое дело поважнее. Я
сажаю дубы, вязы, и клены, и всякие другие деревья — осины,
каштаны и кедры. Я делаю не просто плоды для желудка, а
воздух для легких. Только подумать: когда все эти деревья
наконец вырастут, сколько от них будет кислорода!
Вспомнился день прилета на Марс. Подобно тысяче других,
он всматривался тогда в тихое марсианское утро и думал:
«Как-то я здесь освоюсь? Что буду делать? Найдется ли
работа по мне?»
И потерял сознание.
Кто-то сунул ему под нос пузырек с нашатырным спиртом, он
закашлялся и пришел в себя.
— Ничего, оправитесь, — сказал врач.
— А что со мной было?
— Здесь очень разреженная атмосфера. Некоторые ее не
переносят. Вам, вероятно, придется возвратиться на Землю.
— Нет! — Он сел, но в тот же миг в глазах у него
потемнело, и Марс сделал под ним не меньше двух оборотов.
Ноздри расширились, он принудил легкие жадно пить ничто. —
Я свыкнусь. Я останусь здесь!
Его оставили в покое: он лежал, дыша, словно рыба на
песке, и думал: «Воздух, воздух, воздух. Они хотят меня
отправить отсюда из-за воздуха». И он повернул голову,
чтобы поглядеть на холмы и равнины Марса. Присмотрелся и
первое, что увидел: куда ни глянь, сколько ни смотри — ни
одного дерева, ни единого. Этот край словно сам себя
покарал, черный перегной стлался во все стороны, а на нем —
ничего, ни одной травинки. «Воздух, — думал он, шумно
вдыхая бесцветное нечто. — Воздух, воздух. » И на
верхушках холмов, на тенистых склонах, даже возле ручья —
тоже ни деревца, ни травинки.
Ну конечно! Ответ родился не в сознании, а в горле, в
легких. И эта мысль, словно глоток чистого кислорода, сразу
взбодрила. Деревья и трава. Он поглядел на свои руки и
повернул их ладонями вверх. Он будет сажать траву и
деревья. Вот его работа: бороться против того самого, что
может ему помешать остаться здесь. Он объявит Марсу войну —
особую, агробиологическую войну. Древняя марсианская
почва. Ее собственные растения прожили столько миллионов
тысячелетий, что вконец одряхлели и выродились. А если
посадить новые виды? Земные деревья — ветвистые мимозы,
плакучие ивы, магнолии, величественные эвкалипты. Что
тогда? Можно только гадать, какие минеральные богатства
таятся в здешней почве — нетронутые, потому что древние
папоротники, цветы, кусты, деревья погибли от изнеможения.
— Я должен встать! — крикнул он. — Мне надо видеть
Координатора!
Полдня он и Координатор проговорили о том, что растет в
зеленом уборе. Пройдут месяцы, если не годы, прежде чем
можно будет начать планомерные посадки. Пока что
продовольствие доставляют с Земли замороженным, в летающих
сосульках; лишь несколько любителей вырастили сады
гидропонным способом.
— Так что пока, — сказал Координатор, — действуйте сами.
Добудем семян сколько можно, кое-какое снаряжение. Сейчас в
ракетах мало места. Боюсь, поскольку первые поселения
связаны с рудниками, ваш проект зеленых посадок не будет
пользоваться успехом.
— Но вы мне разрешите?
Ему разрешили. Выдали мотоцикл, он наполнил багажник
семенами и саженцами, выезжал в пустынные долины, оставлял
машину и шел пешком, работая.
Это началось тридцать дней назад, и с той поры он ни разу
не оглянулся. Оглянуться — значит пасть духом: стояла
необычайно сухая погода, и вряд ли хоть одно семечко
проросло. Может быть, битва проиграна? Четыре недели труда
— впустую? И он смотрел только вперед, шел вперед по
широкой солнечной долине, все дальше от Первого Города, и
ждал — ждал, когда же пойдет дождь.
. Он натянул одеяло на плечи; над сухими холмами пухли
тучи. Марс непостоянен, как время. Пропеченные солнцем
холмы прихватывал ночной заморозок, а он думал о богатой
черной почве — такой черной и блестящей, что она чуть ли не
шевелилась в горсти, о жирной почве, из которой могли бы
расти могучие, исполинские стебли фасоли, и спелые стручки
роняли бы огромные, невообразимые зерна, сотрясающие землю.
Сонный костер подернулся пеплом. Воздух дрогнул: вдали
прокатилась телега. Гром. Неожиданный запах влаги.
«Сегодня ночью, — подумал он и вытянул руку проверить, идет
ли дождь. — Сегодня ночью».
Что-то тронуло его бровь, и он проснулся.
По носу на губу скатилась влага. Вторая капля ударила в
глаз и на миг его затуманила. Третья разбилась о щеку.
Дождь.
Прохладный, ласковый, легкий, он моросил с высокого неба
— волшебный эликсир, пахнущий чарами, звездами, воздухом; он
нес с собой черную, как перец, пыль, оставляя на языке то же
ощущение, что выдержанный старый херес.
Дождь.
Он сел. Одеяло съехало, и по голубой рубашке забегали
темные пятна; капли становились крупнее и крупнее. Костер
выглядел так, будто по нему, топча огонь, плясал невидимый
зверь; и вот остался только сердитый дым. Пошел дождь.
Огромный черный небосвод вдруг раскололся на шесть
аспидно-голубых осколков и обрушился вниз. Он увидел
десятки миллиардов дождевых кристаллов, они замерли в своем
падении ровно на столько времени, сколько нужно было, чтобы
их запечатлел электрический фотограф. И снова мрак и вода,
вода.
Он промок до костей, но сидел и смеялся, подняв лицо, и
капли стучали по векам. Он хлопнул в ладоши, вскочил на
ноги и прошелся вокруг своего маленького лагеря; был час
ночи.
Дождь лил непрерывно два часа, потом прекратился.
Высыпали чисто вымытые звезды, яркие, как никогда.
Бенджамен Дрисколл достал из пластиковой сумки сухую
одежду, переоделся, лег и, счастливый, уснул.
Солнце медленно взошло между холмами. Лучи вырвались
из-за преграды, тихо скользнули по земле и разбудили
Дрисколла.
Он чуть помешкал, прежде чем встать. Целый месяц, долгий
жаркий месяц он работал, работал и ждал. Но сегодня,
поднявшись, он впервые повернулся в ту сторону, откуда
пришел.
Утро было зеленое.
Насколько хватало глаз, к небу поднимались деревья. Не
одно, не два, не десяток, а все те тысячи, что он посадил,
семенами или саженцами. И не мелочь какая- нибудь, нет, не
поросль, не хрупкие деревца, а мощные стволы, могучие
деревья высотой с дом, зеленые-зеленые, огромные, округлые,
пышные деревья с отливающей серебром листвой, шелестящие на
ветру, длинные ряды деревьев на склонах холмов, лимонные
деревья и липы, секвойи и мимозы, дубы и вязы, осины, вишни,
клены, ясени, яблони, апельсиновые деревья, эвкалипты —
подстегнутые буйным дождем, вскормленные чужой волшебной
почвой. На его глазах продолжали тянуться вверх новые
ветви, лопались новые почки.
— Невероятно! — воскликнул Бенджамен Дрисколл.
Но долина и утро были зеленые.
А воздух!
Отовсюду, словно живой поток, словно горная река,
струился свежий воздух, кислород, источаемый зелеными
деревьями. Присмотрись и увидишь, как он переливается в
небе хрустальными волнами. Кислород — свежий, чистый,
зеленый, прохладный кислород превратил долину в дельту реки.
Еще мгновение, и в городе распахнутся двери, люди выбегут
навстречу чуду, будут его глотать, вдыхать полной грудью,
щеки порозовеют, носы озябнут, легкие заново оживут, сердце
забьется чаще, и усталые тела полетят в танце.
Бенджамен Дрисколл глубоко-глубоко вдохнул влажный
зеленый воздух и потерял сознание.
Прежде чем он очнулся, навстречу желтому солнцу поднялось
еще пять тысяч деревьев. «
Другие статьи в литературном дневнике:
- 17.05.2006. Рэй брэдбери: зеленое утро
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Источник