Солнце мое свет очей моих

Душа моя и Свет очей моих

На Руси любимого мужчину называли «Свет очей моих»,
потому что мужчина — это Путь, указывающий на восхождение.
Женщина смотрит на своего любимого, как на свет.

А женщину звали — «Душа моя». Потому что она напоминает то,
ради чего только и есть смысл двигаться этим Путём.
________________

Мы сейчас редко, но используем такие фразы —
в шутку или ради блеска в разговоре.
Но я ощущаю магию фразы «душа моя» вовсе нешуточно.
И сегодня ощутила очередной раз. Режиссёр так назвал меня во время репетиции.
Это удивляет и греет, во всяком случае меня страшно наслаждает)
Хотя я прекрасно различаю — где сказано ради блеска, а где с любовью.
_________________

Хочется по-настоящему говорить «Свет очей моих»
и слышать такое же настоящее «Душа моя». )

Другие статьи в литературном дневнике:

26.08.2017. Убийственная точность определения
25.08.2017. ***
07.08.2017. Душа моя и Свет очей моих
06.08.2017. ***
02.08.2017. Даже если ты забьёшь в шаманские бубны.

Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Ежедневная аудитория портала Проза.ру – порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

Источник

Солнце мое свет очей моих

Солнце мое ясное,
Свет очей моих!
Пусть нам станет праздником
Каждый общий миг!
Пусть нам дали светлые
Не закроет тень,
Чтоб сбылось заветное
В Валентинов день!

Комментариев нет

Свет очей моих

Свет очей моих. Это выражение мы привыкли использовать, когда хотим с особой теплотой обратиться к дорогому и любимому человеку. Так говорят о том, кто радует и согревает душу. О том, кто приятен и мил.

Но откуда пришло это «светлое» выражение? Дошло оно к нам из Ветхого Завета. Из 37-го псалма царя Давида, в котором он изливает свою печаль, и описывает поразившие его физические и нравственные страдания за преступление перед Богом.

«Господи! не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня…Сердце мое трепещет; оставила меня сила моя, и свет очей моих, — и того нет у меня».

Для выражения «свет очей моих» в этом стихе существуют разные трактовки. Под «светом» буквально понимают зрение, которое ослабло из-за внезапно поразившей царя болезни. Второе значение – счастье или любое другое благо – сила, здоровье, уважение, которых он лишился. И третье: «свет» – это Бог, переставший миловать и поразивший Давида несчастьями и недугом за совершенный грех.

Слово «свет» часто употребляется в Священном Писании и часто иносказательно. Светом в Библии считают и Божие Слово, которое дает душе человека силу и радость. Светом называется и Бог. «Бог есть свет, и нет в нем никакой тьмы» – пишет апостол Иоанн Богослов в Первом Соборном Послании.

Свет – символ истины и знания, чистоты жизни и радости.

«Не оставь меня, Господи, Боже мой! Не удаляйся от меня; поспеши на помощь мне, Господи, Спаситель мой!» – так заканчивается 37-ой псалом. В числе других он входит в шестопсалмие, читаемое на утреннем богослужении. Словами этого псалма каждый верующий приносит покаяние перед Богом в своей греховности и выражает надежду, что в наступающем дне избежит ошибок дней прошедших.

Сегодня библейское «свет очей моих» считается устаревшим книжно-поэтическим выражением. Но мы продолжаем его использовать, обращаясь к приятным и дорогим нам людям.

Источник

«Свет очей моих». Почему так, а не иначе?

То ли дело наши предки! На Руси существовала замечательная традиция величать своего любимого мужчину не иначе как «Свет очей моих», потому что любящая женщина смотрела на своего любимого с восхищением, как на яркий свет, который освещает всю ее жизнь.

На просторах интернета я нашла такой совет. Не знаю уж, насколько он действенен. Но вдруг? Если в вашей семье случился конфликт, и вот, вроде бы, помирились, вынужденно начали общаться, а все равно какое-то напряжение есть, не исчезает. Так вот, говорят, что нужно в таких случаях попробовать обратиться к супругу не обычным способом, а, например, вот так: Сокол мой ясный, Люба мой, Добрый молодец, Суженый мой, Богатырь. А он, в ответ, должен говорить жене так: Ладушка, Люба моя, Краса Ненаглядная, Голубка моя, Лебедушка белая.

«Не можете помириться? Выберите наиболее приятные вам на слух обращения и говорите их как можно чаще», — вот такой вот совет!

А вы? Как вы обращаетесь к своим любимым? А они как называют вас?

Теперь вы, наверное, поняли, почему моя книга называется «Свет очей моих»? Главный герой Данияр, увидев однажды Милославу, навсегда потерял свое сердце. И дело не только в том, что она для него является истинной парой, просто любовь — она не выбирает лучшей участи, не ждет более счастливой доли, приходит однажды, чтобы. быть.

Жмите на картинку!

И раз уж я пишу новый блог. Немного информации для моих читателей. В настоящий момент можно взять на прокат и прочесть в половину цены две мои книги. Нажимая на картинку, вы попадаете на страничку книги:

Представляю реакцию своего мужа, если я встречу его сегодня с работы так:

— Здравствуй, Сокол мой ясный! Как дела твои, Люба моя?

68 комментариев

Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарии

Какой замечательный пост. Ксюша, спасибо! Муж зовёт меня много лет «кисуль» (отучить даже не пытаюсь). Я ласкательно-уменьшительно по имени. Но и «душа моя», «любимый», «дорогой» употребляю постоянно.

Ксюша Иванова, Я тоже рада за Вас, Ксюша. Терпения — вагон понадобился, видимо.

Спасибо, Ксюша.
Зая или Жужа — мой непоседливый сынулька.
Папа, Amorcito, Amor de mi vida или по имени зову.
Мама, разные вариации имени, rusa loca — что касается меня.
За ваши книги огромное спасибо. «Свет моих очей» читаю с большим удовольствием.

Ксюша, по-принципу «а на что вы готовы ради любви?»
Все мы в браке начинаем новую жизнь, в нашем случае не просто уехать в другой город.
Без чудинки тяжело, юмор — жить помогает!!
Спасибо вам ))

Прекрасный пост. Так познавательно и мило.
Всяко называли мы друг дружку. Но с рождением детей он меня «мама», я его «папа». Ну и по имени. Заями и котями даже детей не называем. Младшенький (6,5 лет) ТРЕБУЕТ, чтобы звали Лев Васильевич, на ВЫ и шепотом)))

Это да! Дерутся только. А еще когда он идёт гулять с ребятами, у младшей слезы — хочется со «взрослыми» мальчиками

Спасибо за интересный пост!
Можете закидать меня тапками, но я как раз приверженец «котиков и зайчиков»)).
Мужа называю Котик (кстати 120 килограммовый такой котик), а он меня Буся. Поначалу он хотел, чтобы я называла его по имени ( Юра), но ласково — Юрочка. А я не могу, для меня Юрочка — это название белорусской польки «Юрачка» (я музыкант), и вот как скажу, так сразу музыка в голове играет и пляшущие пары перед глазами))) Короче не мое. Муж уже привык, на «Котика» отзывается))) Когда называю его по имени, так сразу спрашивает, что случилось, может обиделась я на что-то.
А вообще, не зря психологи говорят, что все идет из детства, и плохое, и хорошее. Меня родители редко называли по имени, только когда ругали. Дома называли Хомячок. И до сих пор, когда мне говорят Катя, меня передергивает. Не люблю эту форму своего имени. Подруги называют различными ласковыми вариантами, коллеги по имени отчеству.
Детей своих называю по-разному, и ласковые формы имен, и лапушки, котики, зайчики тоже в чести))
Главное — любить своих близких, и чтобы всем было комфортно!

Источник

Свет очей моих

2 глава. Спасти во что бы то ни стало.
В лекарне темно – сложенный в углу очаг едва освещает клеть, в которой не протолкнуться от множества раненых.
Я с трудом втащила два больших деревянных ведра и, поставив на лавку, стала доливать воду в котел, висящий над очагом на железной треноге. Стоны, бессвязный шепот, мерзкий запах гниющей плоти… Здесь в наспех сколоченном помещении лежали только самые трудные раненые, большая часть из которых вряд ли сможет на своих ногах когда-нибудь выйти отсюда. Остальные раненые на улице ночевали, под открытым небом. И по негласному правилу чем ближе к очагу размещался несчастный, тем меньше у него было шансов.
Бреслав лежал у самого огня на соломенном тюфяке, брошенном прямо на голую землю. Вторые сутки не отзывался он уже на мой голос. И лекарь, которому в ноги падала и клялась хоть всю жизнь работать даром, только чтобы спас брата, горестно руками разводил – мол, не в его силах что-либо тут поделать! Я и сама уже видела, уже понимала — не зря ведь целых полгода, пока война с мордвой длится, помогала в лекарне, что редко кто выживал после ранения в живот, особенно если внутренности наружу вылезли, особенно если на третий день только нашли воина. Чудо еще, что так долго жизнь брата моего тянется.
Что могла делала – обмывала его, из травяного настоя примочки к ране делала, а между тем другую работу выполняла — воду носила, тряпицы кровяные ото всех раненых стирала, кормила, перевязывать помогала, чтоб лекарь прочь не гнал. А еще печь топила, чтобы не простудить в холодные осенние ночи несчастных.
— Милка! – радостью сердце зашлось – может легче ему стало, раз позвал, раз имя мое вспомнил? Кинулась к постели Бреславовой, с трудом пробираясь меж другими стонущими, спящими, плачущими, упала на колени возле черноволосой головы, обхватила ладонями лицо – никого, дороже брата у меня в мире не было.
— Брат, касатик мой, очнулся!
— Милка, умру я скоро…
— Не говори так! Не смей! Жить будешь!
Сзади кто-то за подол юбки цеплялся – то ли пить просил, то ли в смертной агонии бился – не смотрела, не замечала этого. Разглядывала родные, искаженные болью и огненным пламенем, черты, и плакала, плакала над ним, жизнь свою готовая отдать, лишь бы спасти Бреслава.
— К колдунье пойду! – подхватилась, одного только боясь — что, как он умирать будет, а я к тому времени вернуться не успею!
— Стой, заполошная, лес-то как сама пройдешь? – хоть глаза Бреслава лихорадочно блестели, да разум его лучше моего хозяину служил своему. Сама знала, что дорога неблизкая, что лес воинами вражескими полон, да и колдунья завсегда цену высокую за помощь свою назначала, а мне-то и дать ей нечего – ни денег, ни мехов, ничего за душой нету. – Да и сама знаешь, не верю я в ее помощь-то! А разве тем, кто не верит, поможет колдовство?
Долго сидела я возле Бреслава, хоть душа на части рвалась, заставляя делать что-то, спасать его, несмотря ни на что! А потом, когда вновь в беспамятство впал, встала, под тюфяком его плат свой нащупала, голову обвязала по-бабьи, и решительно к выходу пошла.
— Милослава! Куда это ты, на ночь глядя? В лес никак собралась? – лекарь, старый Ратмир, добрый, вечно усталый, согнутый от старости и бед, уже на выходе окликнул. – Гроза сейчас начнется. Да и темнеет уже!
— Дядька Ратмир, умрет он скоро!
— Все мы умрем, девка, что уж!
— А есть что-то, помочь ему, спасти, способное?
— Да кто ж его знает? На все воля Божия!
Лекаря окликнули – кто-то изнутри позвал, то ли раненый, то ли Рогнеда, помощница его. Он взглянул из-под кустистых бровей, всплеснул руками и споро, словно молодой, побежал в клеть.
Что же делать-то? Как быть? А может, к князю пойти? Сражение-то, как вчера утихло, так и не начиналось еще вновь! Пирует, должно быть, в шатре своем, не смотри, что враги верх одержали! А вдруг за Бреславовы заслуги смилостивится, да и пошлет со мной воина с мечом? С такой защитой я вмиг бы лес проскочила, да если еще и на коне, то к утру бы точно к дому колдуньи вышла.
Хоть и была я в тех местах всего раз, да и то в детстве, но лес-то свой привычный, вдоль и поперек исхоженный – все пути-дороги знаю, и ночью найду ту тропинку темную, буреломом со всех сторон заваленную, которая к избушке старой Магды ведет!
Так рассуждая сама с собой, чуть ли не бегом бежала я в сторону, где лагерь князев разбит был. И казалось мне, иначе и быть не может, чтобы князь отказал мне в такой просьбе – он же, как отец нам всем, детям его названным. Так матушка с детства учила. Дважды окликнули меня дозорные, что вокруг лагеря ночью стояли, да услыхав голос и имя, молча пропустили. За полгода, кто из них только в лекарню не приходил – то ли по ранению, а то ли съев что испорченное. И меня, вслед за братом в поход увязавшуюся, как лекареву помощницу, запомнить хорошо успели.
Выскочив на поляну, очутилась я прямо у костра. Огляделась – и шатров множество, и воинов – видимо-невидимо. И меня заметили:
— Ой, девка! Сюда-сюда, к нам иди! – донеслось от одного костра.
Тут же кричали с другой стороны поляны:
— Нет! К ним не ходи! У нас лучше тебе будет!
А когда за руку потянули куда-то вбок, к шатрам ближе, не чувствуя в них, в наших родных смоленских воинах опасности, улыбаясь им, просила:
— Покажите, как к князю пройти! Очень он мне нужен!
Но смеялись они, весело переглядывались, и чудилось мне, что не такие они, какими в лекарню приходят – добрыми да ласковыми. Опомнилась уже у костра, с чашкой деревянной в руках. А из чашки той – запах неприятный, резкий едет. Хмельное что-то! Пыталась отказаться, да не тут-то было! Батюшки мои, да я ж здесь одна девушка-то, и целое войско мужиков! Стало страшно, как если бы в стане врага вдруг оказалась. Пыталась успокоить себя мыслями о том, что это же – свои, нашенские, может, рядом есть даже кто-то с посаду, или даже с нашей улицы. Да что-то уж слишком нахально рука бородатого, черноволосого, что по правую сторону от меня сидел, за плечи меня обнимала!
— Так что ты, девка, здесь, среди нас ищешь?
— Князя.
— А зачем он тебе?
Одно дело – князю о печали моей рассказать, а другое – целой толпе пьяных мужиков. Но делать нечего, пришлось рассказать.
— А князь-то здесь причем? Чем он поможет? Такова доля наша, солдатская – за землю свою погибать.
Хотела, да побоялась сказать, что к ведьме пойти хочу – многие осуждали подобное.
— Да может, чем и поможет князь…
— Да занят князь! – смеялись от другого костра. – Утешает его такая, как ты, после трудной битвы!
А другой добавлял:
— Да ты пей, пей давай! Еще нальем!
Понюхав еще раз то, что налито мне было, с отвращением отодвинула от лица и поставить хотела, да чьи-то руки со спины вдруг кружку эту схватили и к губам моим поднесли. Головой я в грудь наглецу упиралась, и как ни зажимала губы, под смех товарищей, часть медовухи в рот попала, другая же – потекла по шее, по платью моему. Это было обидно и страшно, а еще понимала я теперь, что никто меня к князю вести не собирается и самой ноги уносить отсюда надобно!
Но и уйти было боязно, как в воду с обрыва прыгнуть – кто его знает, что делать они будут, если я попытаюсь сбежать.

3 глава. Данияр.
— Зря, ой, зря, мы ввязались в это дело! Не стоило ехать, Данияр! Князь Смоленский — человек хитрый и ненадежный! Юлит он! Выворачивается! Где это видано, чтобы тебя, наследника великого княжества Черниговского, обмануть пытаться! Да ему нужно ноги твои целовать, что сам, лично, сюда к нему, на землю, войной объятую, приехать решился!
Горан, словно ужаленный, взад-вперед носился по поляне. Золотые кудри его развевались от ветра, им же самим и создаваемого. С сухой ели, лежащей поперек поляны, на которой я чинил свой сапог, порванный в болоте (и занесла же нелегкая!), мне казалось, что он разозлен поведением князя Смоленского гораздо больше меня.
— Угомонись, Горыныч! Лучше погляди, куда эти олухи сушняк собирать пошли? Не напоролись ли на мордву? Мечи побросали, будто на прогулку в цветочный сад Любицы отправились!
— Данияр! О чем ты? Не о том беспокоишься! — друг встал, как вкопанный, с обидой глядя на меня. — Он отказался от нашей помощи! Сам же гонца присылал к отцу твоему! Ой, нечисто здесь! Ой, беда будет!
— Сам ты и накличешь беду, окаянный! Огонь лучше разведи — вот веток с ели этой отломать можно.
Всем хорош был Горан — и умен, и воин отважный, сильный, и на коне скакал лучше всех в войске. Да только очень уж легко из себя выходил — вспыльчив, да заносчив был сверх меры! Вот и на князя, когда тот решение свое объявил — нас восвояси, несолоно хлебавши отправляя, чуть с мечом не бросился! Понимать нужно, насколько опасно это — у Радомысла войско, в схватках закаленное, под рукой, а мы вчетвером всего лишь, да на чужой земле!
Меня же не обида на князя мучила, а мысль о том, почему вдруг так слово свое изменить он решился. Радомысла — князя земель Смоленских, и отца моего — Славомира Черниговского, связывала давняя клятва. Была она еще их отцами произнесена. Я сам в те сказки не очень-то и верил, да мать настаивала, будто поклялись они в дружбе и посильной помощи особым образом — обещание кровью общей закрепив. Будто бы есть на окраине княжеств наших, в том месте, где по общей границе овраг глубокий идет, место чудное — что ни скажешь там, о чем ни подумаешь, навека скрепится, навсегда так и будет. Если мужчина поклянется в верности женщине — на другую вовек не взглянет. А если военный союз заключен будет — расторгнуть его нельзя, пока хоть единственный воин из войска любого жив будет. Там клятва дана была! Князья клялись набеги друг на друга не совершать и помогать, если нападет кто из соседей. И были случаи! И помогали ведь! И сами жили мирно — видать действовало обещание то!
Вот и в этот раз, когда вспыхнула пламенем усобица между мордвой и радимичами, Радомысл грамоту в Чернигов прислал — помощи просил, о клятве упоминая. И войско наше готово было. Да только там, где встреча была уговорена, не ждали нас, хоть князь Радомысл и обещал сам, лично явиться.
Взяв троих воинов, переодевшись простым солдатом, я отправился сюда, к князю с ответной грамотой от отца и речью заготовленной. Радомысл же смотрел странно, говорил удивленно, будто бы помощь не просил, будто бы нас к себе не звал. И пригрозил даже, что ежели не покинем земли его, сразу после того, как мордву разобьет, на нас войной отправится!
Верилось мне и не верилось, что подобное случиться могло! С одной стороны, клятву ту деды давали — о своих поступках, о своих делах обещали. Так, вроде бы, дети и внуки за них — не ответчики! С другой, подлость людская, ради выгоды, любую клятву забудет.
Одно настораживало — разведчики наши, в дозор посланные, докладывали, будто радимичи поражение потерпели в последней битве. А значит, подмога Радомыслу позарез нужна была! Если так, да если еще грамоту припомнить — лежит ведь она, у отца в сундуке походном — неясно, что заставило его отказаться от нашей помощи. Разве что другой, более сильный помощник?
Так я размышлял, рукоятью меча забивая маленькие щепки в край сапога. Есть хотелось так, словно век голодал! Оглянулся вокруг — Горана что-то давно не слышно. И с удивлением понял, что не так, иначе все, чем несколько минут назад стало. Тишина удивительная — ни птичьего щебета, ни стрекотания кузнечиков.
Как будто почувствовал — резко голову вправо повернул и увидел, как из кустов, что черным густым поясом окружали поляну, в мою сторону шагнули волки. Сапог улетел куда-то за дерево — времени обуваться уже не было. Схватив меч, прикрывшись им от опасности, я внимательно рассматривал приближающихся зверей.
И странным мне казалось, что лошади, оставленные на другом конце поляны пастись, не рвутся, не ржут, и не видно их вовсе, как будто исчезли, растворились в тумане. А ведь волков кони за версту чуять должны! Да и сумерки как-то слишком уж быстро, слишком уж неожиданно, спустились, да каким-то маревом, туманом белесым, накрыли лес.
Что за звери такие странные — глаза, словно уголья из костра? Да и больше волков обычных, не раз встречавшихся мне в лесах черниговских! Вот ведь — животные, а мыслят, словно люди! Троица черных, длинноногих, поджарых волков разделилась и начала обходить меня. Медленно, следя за каждым движением, шаг за шагом сужали кольцо. За спиной, в двух шагах позади меня, — ствол ели тот самый, поваленный. Для человека — преграда, а для них? Перепрыгнут и не заметят! Да где же Горан? И Томила с Некрасом куда-то запропастились!
Хотелось крикнуть, позвать на помощь. Да только что-то непонятное, жуткое, словно лапой когтистой сжавшее сердце, не давало.
И вдруг, словно удар по затылку — голос в голове:
— Дар солнца, опусти меч!
Забыв о волках, я заметался взглядом по поляне, ожидая увидеть где-то поблизости того, кто говорит со мной.
— Опусти меч и слушай! — подчиняясь какой-то догадке, озарению, я перевел взгляд на одного из волков и уставился прямо в его желтые, казалось, сверкающие, в сумерках глаза. — Да! Все верно. Ты правильно понял.
Разум отказывался верить, мне все чудилось, что вот-вот я проснусь и пойму, что привиделось, что кошмаром утренним сменился обычный сон на земле у костра. Да только, как ни силился, проснуться не получалось! Более того, я чувствовал, будто давит на меня что-то, словно тяжесть каменная — на тело, на разум, на волю. И в вязком мареве, сквозь боль, будто бы поднимая в одиночку каменную глыбу, я из последних сил выпрямил свой меч — единственную надежду и защиту. И был уверен, что волки, словно люди переглянулись!
Вот Горан потешаться будет! Засмеет, если рассажу подобное! Да, что там Горан! Даже Томила, до которого шутки на другой день только доходят, живот надорвет! Но я отчетливо видел, как тот волк, что впереди меня стоял посмотрел на того, который справа. А тот, который справа будто бы кивнул своему соплеменнику и даже растянул в оскале, напоминающем улыбку, свою пасть! И мне тоже вдруг смешно стало — вот ведь ни один человек на земле, наверное, кроме меня, Данияра, наследника князя Черниговского, в минуту смертельной опасности о глупостях таких думать не будет! Всегда отец и матерью удивлялись моей странности, непохожести на других своих детей — спокойных и рассудительных. Вот и сейчас.
— Сумел совладать со своим страхом! Трир, не ошиблись мы — он это!
Теперь я слышал и второго волка! И подумал, что, раз я их мысленный разговор понимаю, то, возможно, и они меня поймут:
— Что вам от меня надо? Я невкусный, лучше коня вон съешьте!
До сих пор стоявший тихо волк, занявший позицию слева от меня, громко фыркнул.
— Дар солнца!
Это он меня называет так? Средний волк продолжал:
— Ты должен пойти с нами! Ты нужен нам! Мы не сделаем тебе ничего плохого! И все объясним!
— Куда, интересно, пойти я должен? В ваше логово? Чтобы там меня загрызли спокойно? Нет уж! Сначала с мечом моим познакомитесь, — я говорил громко, надеясь, что мои воины услышат и придут на выручку. — Шли бы вы дальше, будто и не встречались со мной!
— Трир, — снова подал голос большой с серым отливом, что справа от меня находился. — Не поймет он! Силой надо! Иначе воины его скоро в себя придут! Помешают нам!
— Заткнись, Дражко! Меня Зоряна послала! Я решаю, что делать!
Пока они ссорились, я попытался занять более выгодную позицию — прислониться спиной к стволу дерева, чтобы отсечь им возможность зайти сзади. Но самый маленький волк с рыжеватой холкой (так чудилось, хотя в полутьме цвета я толком-то и не разбирал!) угрожающе зарычал.
И вдруг где-то рядом с поляной раздался громкий крик. Скорее всего — женский. А вслед за ним — брань, стоны, и даже, кажется, лязг мечей, доставаемых из ножен. Я успел заметить, что двое волков повернули головы в сторону звуков и занес меч, чтобы ударить того, что стоял ближе. Но в эту секунду маленький рыжий волк легко взвился в воздух и впился зубами мне в шею.

4. глава. Милослава.
Ужасом сжалось сердце, когда сбоку вдруг еще один воин уселся — огромный, косматый, в грязной рубахе, от которой тяжело пахнуло потом и кровью. Бородатый недовольно загудел, тут же плотнее придвигаясь с другой стороны:
— Ратибор, ты ж спать ушел! Чего вернуться удумал?
— Так женский голосок услыхал! Ты ж знаешь, как охоч я до баб! А особливо до таких вот молоденьких, сладеньких!
Толпа, за костром сидящая, стоящая за спинами сидящих, улюлюкала, смеялась, толкалась. А я от страха не разбирала лиц — все они слились в единое пятно. И поняла, один только шанс у меня спастись есть — вот сейчас, когда они препираются, открыто выясняя, кто первый меня за поляну поведет — от костров подальше. Ох, как же мне хотелось прокричать им сейчас, объяснить, что я — не такая! Что в лекарне работаю! Что брат мой там помирает, пока они тут пьют и надо мной изгаляются! И каждый из них однажды может оказаться на его, Бреславовом месте! Да только вдруг поняла, что ненужно это! Что не услышат, а только больше раззадорятся, в одну секунду решившись, плеснула из чашки, сунутой бородатым мне в руки, недопитые остатки косматому и вонючему прямо в бороду, оттолкнула чью-то руку, обнимающую за плечи и одним прыжком отскочила дальше, за пределы круга, что огнем костра ограничен был!
Слышала, как трещит подол юбки, то ли зацепившийся за что-то, то ли схваченный кем из воинов! Но вниз даже не взглянула — рванулась, не понимая, какой части платья своего лишилась. На бегу уворачивалась от чьих-то рук, видела наплывающие, приближающиеся, разнообразные, но все — страшные, все пугающие — лица. И неслась, перепрыгивая через колеса, через чьи-то ноги, вытянутые перед костром, врезаясь в кого-то, отталкиваясь и снова устремляясь в сторону темного, но не страшного, а спасительного сейчас, леса.
И когда врезалась в густые кусты, колючими ветками тут же впившиеся в ноги, которые оголились, не защищаемые теперь оборванной юбкой, поняла, что останавливаться и радоваться рано — за мной бегут, меня преследуют! И не один человек, а несколько — они громко смеялись, они советовали друг другу, как обойти и как схватить меня!
Хотелось обернуться, чтобы понять, сколько их, кто именно бежит следом, но я заставляла себя изо всех сил нестись в сторону лекарни — там моя защита! Там не только Бреслав, сейчас и себя защитить-то неспособный, там другие раненые, кого успокаивала, кого перевязывала, кому пить с ложки давала. Там выздоравливающие, кто заступится, кто просто обязан спасти, защитить. Там не посмеют звери эти меня тронуть!
Никогда еще так быстро не бегала! И казалось мне, что давно уже должна я вблизи лекарни быть, да только впереди виднелся беспросветный, черный лес, и только деревья ровно в шаге от меня как бы выныривали из темноты. А я едва успевала оббегать их, уворачиваться от столкновения.
В горле пересохло, а сердце стучало где-то высоко и стук этот болью отзывался в груди! Дыхания не хватало — казалось, не воздух ловлю открытым ртом, а сам огонь!
— Стой, все равно поймаем!
Окрик раздался близко и я тут же быстрее побежала бы, смогла бы еще ускориться, еще немного сил собрать, да только зацеиплась за корень какой-то и полетела кубарем на землю, так больно ударясь спиной, что криком своим, наверное, даже раненых в лекарне разбудив.
И один кто-то, большой, сильный, горой тут же навалился сверху, вышибая остатки воздуха из моего тела, с таким трудом вдыхаемые мною сейчас.
— Поймал! Значит, я первый!
— Тресни ее, чтобы еще раз удрать не посмела!
— Давай быстрее, я тоже хочу!
Видно мне их не было, да и рассматривать я не могла — бородатый пытался целовать, тыча своей бородой в рот. А рука его, грубая, жесткая, резко и быстро задирала платье!
— Прошу, не надо! Отпусти, пожалуйста! Не-е-т! — слезы сами бежали по лицу, хоть я и не хотела этого, хоть и скрипела зубами, силясь освободить зажатые и поднятые вверх, над головой, руки.
— Глупая! Тебе понравится, — вдруг зачем-то зашептал на ухо насильник. — Ты будь со мной поласковее, так я этим двоим не позволю подойти! У меня оружие есть, смогу тебя защитить. А они свои мечи и ножи у костра побросали. Со мной будешь.
Отчего-то на секунду подумалось мне, что все — закончилась моя жизнь, что вот сейчас случится такое, после чего ни к чему ей будет продолжаться! И так мне жаль себя стало, так до ужаса захотелось вернуться в сегодняшнее утро, туда, где я с братом рядом у очага сидела, что я, сама не понимая зачем, вдруг ему сказала тихо, так, чтобы другие не услышали:
— Ладно. С тобой буду. Ты мне больше всех понравился. Только не могу так — на виду у других. Нетронутая я.
И он, уже оголившийся, уже упершийся своей горячей твердой плотью в мой живот, вдруг замер и на секунду отпустил мои руки.
В голове билась одна-единственная мысль: «Где его оружие?» Наитием каким-то, подсознательным пониманием самой сути происходящего, я решила, что именно нужно сейчас делать. Провела ладонями по его лицу, еле сдерживая отвращение, спустилась на плечи — оглаживая, сжимая и разжимая пальцы на тугих мускулах. Зашептала, зажмурившись, сгорая от стыда:
— Ты сильный такой! Ласковый. Как зовут-то тебя?
Чуть поотдаль, где двое других своей очереди дожидались, раздались смешки:
— Ярополк, быстрее давай там!
— Подожди, у них там с разговорами!
— Я тоже с разговорами хочу!
— А я без! А-то еще девка замуж уговорит взять!
Захохотали на весь лес, но не приблизились, остались на месте. А тот, кого они называли Ярополком не остановился, как я просила, но по-другому, нежнее, осторожнее стал гладить и целовать меня. Задыхаясь от ужаса, еле соображая от брезгливого ощущения его бесстыжих прикосновений там, между ног, которые были раскинуты широко по обе стороны от мужика, я только одну мысль и могла удерживать в голове: «Где-то же оружие у него!»
И мне казалось, того, что задумал, не сделал он потому еще, что очень нравилась смелость моя! А более всего, что я сама в ответ обнимаю, глажу его спину. Поэтому, когда моя рука сползла ниже к его животу, к бедрам его, туда, где была развязана веревка, поддерживающая нижнюю часть одежды воина, он замер и плоть его уперлась мне между ног.
Никто и никогда не объяснял мне, что делать, если в такую вот страшную попадешь ситуацию. Но, видимо, я все делала правильно, потому что Ярополк шумно задышал мне в ухо, зашептал:
— Возьми его. Давай сама сделай это!
И я, отвечая на его слова, смело опустила вторую руку, сжав зубы. Одной обхватила твердую подергивающуюся не иначе, как от нетерпения, плоть, а второй нащупала-таки, легко коснувшись простых кожаных ножен, рукоять ножа. Не раздумывая, потянула за деревянную ручку, и так же, без размышлений воткнула клинок куда-то в живот. Он громко застонал. И стон этот был заглушен громоподобным хохотом двух других, ожидавших своей очереди. А я, пока насильник приходил в себя, вывернулась из-под его тяжести и сначала на четвереньках отползала подальше отсюда, а потом, ухватившись за дерево, встала и побежала прочь. Понимая, что теперь уж, если поймают, не жить мне!
Лязг мечей, доставаемых из ножен где-то за спиной, подсказал, что Ярополк меня обманул — они все вооружены были! И не пощадил бы и отдал потом остальным для надругания! И участь моя все равно была решена! Поэтому и сожалеть о его судьбе нечего!
В темноте запутавшись в высокой траве, я снова упала на колени, но слыша ругань и крики сзади — потеряли, видно, меня, но рядом были совсем, близко — найдут, догонят — вскочила, рванулась изо всех сил и вдруг выбежала на поляну.
Здесь почему-то было светлее, чем в лесу, хотя солнце уже давно село, и ни единый луч его не касался земли. Мои преследователи как будто вдруг отдалились, как если бы ошиблись и в другом направлении вдруг пошли! Их голоса доносились издалека так, как будто они за стеной очутились! А на поляне в трех шагах от меня стояли, склонившись к раненому, залитому кровью, трое мужчин.

Читайте также: Как узнать какое солнце

5 глава. Данияр. Дар солнца.
Боль. Что такое боль? Как описать ее? Как объяснить им, что-то говорящим, спрашивающим, что со мной происходит? Где конец её? А-а-а! Не кровь по жилам течет, а огонь — пламя обжигающее, рвущее плоть на кусочки, заставляющее рычать, не стонать, выворачивающее судорогой тело. И горло огнем охвачено — не вздохнуть, не крикнуть! А сердце бьется о ребра так, что того и гляди, прорвет грудину, одним толчком наружу выскочит в рубаху уткнувшись! И ногти, верно от силы, с которой сжимал кулаки, рвут кожу, впиваются в мышцы, тем самым принося еще большие мучения!
Кто-то из своих, из друзей, положил ладонь мне на шею, рану, из которой кровь текла, прижимая. И, повинуясь какому-то странному позыву, с которым даже сквозь боль я безуспешно пытался бороться, ногтями своими, вмиг разжавшимися, выпрямившимися, я полоснул по спасающей меня же руке. Чужой стон боли почему-то не отрезвил, а наоборот, заставил в ярости вскинуться из последних сил, подталкивая причинить человеку боль еще более мучительную! И желание это было страшнее боли, телу причиняемой! Я хотел убить его! Я хочу убить его! Я ничего так сильно не хочу! Но он ведь помочь старался — жизнь спасти, рану мою закрыть!
— Не прикасайся! — прохрипел чужим, страшным голосом, глухим и рокочущим, словно рев звериный.
Испуганные голоса, окружавших меня мужчин, я узнавал, я понимал, кто со мной рядом. И сквозь боль, сквозь пелену ярости, сквозь непонятную дрожь и странную пульсацию, зарождавшуюся где-то внутри тела, где-то в самом животе, я пытался их прогнать, чтобы спасти. От себя самого?
— Данияр! Ох, что ж делать-то? — чуть не плакал всегда спокойный и рассудительный Некрас.
— Священный Яровит, Горан, взгляни на его руки! Что с ним?! — метался рядом Томила. — Чего они такие страшные — скрюченные, черные. И когти эти.
— Тряпицу какую дайте! Глубоко меня поранил — до самого мяса! — но не только боль, а еще и ужас, от того, наверное, что перед собой видит, наполняли речь Горана. — Как же помочь ему? Страшно прикасаться! Данияр! Ты меня слышишь? Рану перетянуть надобно! Иначе кровью истечешь!
— Нет! Не прикасайся! — знал, чувствовал, что чужого прикосновения не выдержу, что зубами, ногтями, не мечом, рвать буду! — Уходи!
Не понимал, почему гнал их, ведь помнил, знал, что друзья это!
— Что с ним? — послышался рядом незнакомый женский голос. — Он ранен?
— Мы не знаем, что с ним, — мои друзья отвечали растеряно. — Его волк рвал — прямо в шею вцепился!
— Я могу помочь, — неуверенный испуганный голосок почему-то действовал на меня не так, как голоса друзей. Этот девичий голос обволакивал, утишал боль, даже кровь, казалось, прекратила толчками биться на шее, а текла тоненькой струйкой с того момента, как я почувствовал рядом с собой эту женщину.
— Он странный какой-то! — Горан, не задумываясь, подпустил девушку близко. — Меня ногтями порвал, взгляни! Данияр, ты позволишь перевязать?
Я с трудом разлепил заплывшие, словно меня били по лицу, набухшие веки. Я не видел своих воинов. Но я видел девушку. Словно сияние окружало ее. И я замечал все, что было рядом с ней, все, что к ней относилось — теплый свет, словно солнечный, нимбом подсвечивающий волосы, изодранная грязная одежда, длинные, спутанные волосы цвета спелой пшеницы, испачканное в земле милое личико и огромные синие глаза, устремленные на меня.
— Только она, — прорычал, зная, что отпугну, отдалю своим страшным голосом от себя и неожиданно страшась этого. — Вы отойдите подальше.
— Вот тебе тряпица, — Горан, похоже, был рад переложить свои обязанности на плечи девушки. — Только смотри, осторожно, он какой-то дикий стал, словно волки эти болезнью какой заразили!
— Данияр! — Некрас, в отличие от Горана, боялся передать меня в чужие руки, но и сам пострадать опасался — близко не подходил. — Позволь, девушка тебя перевяжет. Кровь из шеи ручьем льется! Иначе помрешь! Позволишь?
Я не мог понять, почему незнакомую девушку мог подпустить к себе, а своих же воинов, друзей, которых знал с детства, которые прошли со мной огонь и воду, которые росли со мной, не мог! И боль эта. она лишала разума, не позволяла понять, как отреагирует мое тело, когда меня коснуться чьи-то руки. Я не знал эту девушку, и, может быть, поэтому ее мне было не так жалко, как было бы кого-то из своих друзей. А может, и даже, вероятнее всего, я подсознательно понимал, что именно ей не нужно меня бояться, что ее не трону.
— Да-а, — произносил и боялся сам, что могу обмануть. — Она пусть.
А девушка, по всему выходило, не боялась совершенно. Потому что вдруг ловко и быстро, словно делала это каждый день, перетянула рану на шее, касаясь осторожно и ласково, а дальше, вместо того, чтобы отстраниться, отойти, вдруг убрала в сторону ото лба мои волосы, отерла тканью кровь с лица. А потом в полной тишине — воины, похоже, были ошарашены тем, что видят, уселась на землю, устроила мою голову на своих коленях и стала гладить по волосам.
И я не противился. Нет, боль никуда не ушла. Мое тело все также извивалось на земле, порой выгибаясь дугой, порой успокаиваясь. Только даже мысль не мелькнула, даже порыв не возник вцепиться в нежные руки. Наоборот, я не хотел, чтобы девушка отстранялась. И готов был убить всякого, кто попытается забрать ее у меня!
И когда на поляне появились трое вооруженных мужчин, именно я, не глазами, каким-то другим, внутренним зрением, увидел их. Первым. И понял, еще до того, как один из них заговорил, что пришли эти люди за МОЕЙ девушкой!

Хотите знать, что будет с героями дальше? Жмите на любую из картинок! Книга находится в процессе написания и вы можете помочь автору ее написать — своими комментариями! История бесплатна.

Источник

Солнце мое свет очей моих

Душа моя и Свет очей моих

Другие статьи в литературном дневнике:

Солнце мое свет очей моих

Комментариев нет

Похожие цитаты

Свет очей моих

«Свет очей моих». Почему так, а не иначе?

68 комментариев

Свет очей моих