Страхи тёмного леса
За старым лесом солнце скрылось,
А пар укрыл волну реки.
И небо звёздами покрылось,
Луне расставив маяки.
Затихло ветра дунавенье,
Повеял лёгкий холодок.
Притихли птицы на мгновенье,
Песнь протянул в дали сверчок.
А в след за ним и голос сойки,
Добавил красочный куплет.
А с дуба дико филин зоркий,
Своей добыче шлёт привет.
В лесу померкли листьев краски,
Оставив им лишь только мрак.
И по веленью будто в сказке,
В Донце проснулся старый рак.
А по теченью ближе к соснам,
Там где Гуреев сад цветёт.
Бобёр с заданием серьёзным,
Упорно старый клён грызёт.
И не секунды не мгновенья,
Он не оставит на досуг.
В своей судьбе повиновенья,
Ему поддастся твёрдый сук.
А за Авиловской косою,
Среди подножия дубов.
Волк где то прячется с лисою,
Следя за стайкой кабанов.
Они следят за ними зорко,
Не оставляя шанс уйти.
Отметив жертву, схватят ловко,
У остальных сойдя с пути.
И в миг накроет тишиною,
Весь лес как будто вымрет в раз.
А за чертой береговою,
Лягушки смолкнут в тот же час.
Тем временем в тиши ночной,
Сова раскроит крылья звонко.
И с не щадящей красотой,
Пленит норушку ловко.
Раздастся писк в жестокой схватке,
Последний крик живой души.
В смертельно жалостном припадке,
На веки скроется в тиши.
А на опушке того леса,
Прижавшись к сглаженной траве.
Зайчишка серенького цвета,
Тоску продолжит о заре.
И будто тьмы не замечая,
Придётся ему утра ждать.
В испуге глазками сверкая,
Свой путь продолжит часов в пять.
О как жесток на самом деле,
И как прекрасен тёмный лес.
На что идут ночные звери,
И как тяжёл их жизни крест.
В коварном страхе жить трусишке,
В голодном поиске сове.
Всё без единой передышки,
Земли, естественной среде.
Источник
Приветствуют лето авторы СД
ПОЗДРАВЛЯЕМ ВСЕХ ЧИТАТЕЛЕЙ С НАЧАЛОМ ЛЕТА! ПИШИТЕ СТИХОТВОРЕНИЯ О ЛЕТЕ, О ВАШИХ ЛЕТНИХ ПРИКЛЮЧЕНИЯХ И ПРИНОСИТЕ СТИХОТВОРЕНИЯ В ДРУЖАНУ!
Елена Воробьёва 8
Вечер тихо лёг на травы,
Бисером рассыпал росы,
Затуманились дубравы,
Ветер спрятался в берёзах.
Пики елей, словно мачты,
В серебре дорожки лунной,
У реки кукушка плачет
Под цикадовые струны.
Вдоль оврага – деревушка,
Гаснет жёлтый свет в окошках.
По сиреневым опушкам
Ночь крадётся чёрной кошкой.
От лугов, полей и сада,
Аромат струится тонкий.
Зной растаял, и в прохладе,
Спит родимая сторонка.
Анна Гайдамак 3
Самый жаркий месяц лета
Сенозарником зовут,
Знают все давно приметы,-
Для чего венки плетут.
Коль в цветенье дружно травы,-
Всем пора на сенокос,
Месяц тот жарит по праву,-
В декабре чтоб был мороз.
А ещё костры разводят
На купальских вечерах,
И поют и хороводят,
И в ночи неведом страх.
Знают все, что в полночь где-то
Есть таинственный цветок,
Кто найдёт примету эту,-
Будет всех он тайн знаток.
Плёс.2018г.
Анна Гайдамак 3
Письма лета, письма лета
Мне прислал наш старый сад,
В них знакомые приметы
Про бессонный листопад,
Он всё вальсы по- старинке
Кружит в музыке ветров,
То берёзку, то осинку
Завальсировать готов.
В блеске пурпура и злата
Цвет зари упал на клён,-
Он стоит как виноватый,-
Ведь вчера лишь был зелён.
Не готов пока он к вальсу,-
Не дошит его наряд,
Или просто застеснялся
(он на скромности богат).
Лишь красавицы- рябины,
Нарядившись ярче всех,
По известной нам причине
Претендуют на успех.
Только жаль, наряды эти
Скоро станут ни к чему,-
Старый сад покорно встретит
В белом саване зиму.
Плёс.2018г.
Ксения Вишневецкая 2
БАХЧА
Сама я родом с юга
И пригласить хочу
Сегодня прогуляться
Со мною на бахчу.
Туда, где зреют тыквы
И сладких дынь не счесть.
Пойдёмте же скорее,
Узнаем, что там есть.
ТЫКВА
Оранжевые тыквы
Достоинства полны.
Считают, что на Землю
Прислали их с Луны.
И летними ночами
Всем тыквам не до сна:
Растут, чтоб стать большими
Как полная Луна.
ДЫНЯ
Что так пахнет сладко-сладко?
Даже слюнки потекли.
Это мы до дынных грядок
Неспеша уже дошли.
Этот овощ очень древний.
Дыне много тысяч лет.
Люди Древнего Египта
Ели дыни на обед.
АРБУЗ
Учёные спорят
И копья ломают.
Куда отнести меня
Толком не знают.
Проблема действительно
Сложная,
Не фрукт я, а ягода
Ложная.
ПАТИССОН
Нас природа удивила
Тыквы в юбки нарядила.
Юбки разноцветные,
Овощи приметные.
Белые, жёлтые,
Зелёные, в полоску.
Патиссоны и полезны,
И растить их просто.
КАБАЧОК
Гость заморский — кабачок —
Холодов не любит.
Даже маленький мороз
Кабачок погубит.
И хотя он и не рыба,
Всё же часто поутру
Мама вкусную готовит
Кабачковую икру.
ОГУРЕЦ
Лианы очень нежные
Заботливо подвязаны,
А завязи цветочные
Плодами быть обязаны.
Забавные, в пупырышках
Здесь будут зеленцы.
Наверно, догадались вы,
Что это — огурцы!
С ранней зорьки за окном
Птичий гомон слышен:
Строят сойки новый дом
На балконной крыше.
Птичка-папа ветки нёс
И вязал корзинку,
С краю – лыко от берёз,
Перья в серединке.
Мама-птичка всё внутри
Пухом устелила,
Чтобы детки спать могли,
Чтобы мягко было.
Крылья — крыша от дождя.
Без камней и глины,
Без единого гвоздя
Дом построен дивный.
Им, строителям, видней,
Каждый в деле – мастер.
А с рождением детей
В доме будет счастье!
Серебряный Диплом в конкурсе «Золотое Перо Руси»
***
ГДЕ РАСТУТ ОБЛАКА?
Где растут облака?
Что на завтрак едят?
Водяного быка?
Водопадных телят?
А возможно они
Только пьют по утрам?
Океанских чернил
Да с росой пополам.
Да с тумана болот
Или сонной реки
Ветер к ним принесет
Влажных роз лепестки.
Где растут облака?
Мне шепнул угомон:
«На ресницах цветка,
Посреди ярких крон,
На лугах сентября,
На крылах лебедей,
А ещё, говорят,
На ладонях людей!»
Я слегка удивлён,
Я на небо смотрю:
Облаков белый склон
Я сейчас сотворю!
Две ладошки раскрыл,
Бросил радугу вверх,
В небосклоне поплыл
Удивительный зверь,
А за ним две лисы,
Толстый заяц и лев,
Рядом гончие псы,
Пара тающих дев.
Знаю точно теперь,
Что растут облака,
Где фантазии дверь
Распахнула рука!
Шагает по земле Июнь,
Красив, задорен, ласков, юн.
Он в свете розовой зари
Над утренней рекой парит.
Робеют розы перед ним,
Напоминая нежных нимф.
Ромашки в белых кружевах,
Адонис огненный в горах
И маки алые в степи
Июню шепчут о любви.
А юный франт идёт, скользит,
Смеясь, на облачке летит.
Он, излучая счастья свет,
Танцует с ветром менуэт.
***
Мягким рассеянным светом
Горы озарены.
Солнечным лучиком лето
Спящие будит цветы.
Жёлтым огнём полыхнуло
Поле на склоне холма.
Свежестью утра дохнула
В древних морщинах гора.
Взвихрился воздух, качает
Волны зелёной травы.
Яркий тюльпан расцветает
Искоркой ранней зари.
Маки алеют кострами,
Глазки средь них васильков.
Лисьими машут хвостами
Впадинки у родников.
Солнце взбирается выше,
Шлейфом колышется зной.
Жмутся растения ближе
К речкам с хрустальной водой.
_________________________________
«Лисьи хвосты» — цветы, растущие в горах Средней Азии.
Вера Логовская -Стихи Для Детей
Под солнцем горячего юга
Арбузы на поле лежали.
Не просто лежали, а зрели,
Чтоб мы с аппетитом их съели.
Но два полосатых Aрбуза
Всё время тихонько шептались:
— Пока нас живыми не съели
И мы в животах не осели,
Давай под прикрытием ночи
Направимся в сторону Сочи!
До моря они докатились
И в воду устало свалились.
Качаясь на волнах, арбузы
Приплыли в пролив Лаперуза.
— Я вижу за бортом тельняшки,
Зелёные стали, бедняжки.
Спасайте скорее матросов!
Отставить любые вопросы!
Спасённые в море арбузы
На камбуз, конечно, попали.
Их съели без всяких вопросов
С большим аппетитом матросы.
ДОРОГИЕ АВТОРЫ ДРУЖАНЫ, ПРИНОСИТЕ СВОИ СТИХОТВОРЕНИЯ О ЛЕТЕ. РАЗМЕЩАТЬ В РЕЦЕНЗИИ, ССЫЛКА ОБЯЗАТЕЛЬНА.
Источник
Колыбельная
Спи, дитя моё, усни!
Сладкий сон к себе мани:
В няньки я к тебе взяла
Ветер, солнце и орла
Улетел орёл домой;
Солнце скрылось под водой;
Ветер, после трёх ночей,
Мчится к матери своей.
Ветра спрашивает мать:
«Где изволил пропадать?
Али звёзды воевал?
Али волны всё гонял?»
«Не гонял я волн морских,
Звёзд не трогал золотых;
Я дитя оберегал,
Колыбелочку качал!»
Статьи раздела литература
- Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день
- Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»
- Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?
- Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?
- Как предложить событие в «Афишу» портала?
- Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?
Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях. Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».
Подпишитесь на нашу рассылку и каждую неделю получайте обзор самых интересных материалов, специальные проекты портала, культурную афишу на выходные, ответы на вопросы о культуре и искусстве и многое другое. Пуш-уведомления оперативно оповестят о новых публикациях на портале, чтобы вы могли прочитать их первыми.
Если вы планируете провести прямую трансляцию экскурсии, лекции или мастер-класса, заполните заявку по нашим рекомендациям. Мы включим ваше мероприятие в афишу раздела «Культурный стриминг», оповестим подписчиков и аудиторию в социальных сетях. Для того чтобы организовать качественную трансляцию, ознакомьтесь с нашими методическими рекомендациями. Подробнее о проекте «Культурный стриминг» можно прочитать в специальном разделе.
Электронная почта проекта: stream@team.culture.ru
Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».
В разделе «Афиша» новые события автоматически выгружаются из системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После подтверждения модераторами анонс события появится в разделе «Афиша» на портале «Культура.РФ».
Если вы нашли ошибку в публикации, выделите ее и воспользуйтесь комбинацией клавиш Ctrl+Enter. Также сообщить о неточности можно с помощью формы обратной связи в нижней части каждой страницы. Мы разберемся в ситуации, все исправим и ответим вам письмом.
Источник
Иван Бунин
«Маленький роман»
«Маленький роман»
В этот вечер мы встретились на станции.
Она кого-то ждала и была рассеянна.
Поезд пришел и затопил платформу народом. Пахло лесом после дождя, каменным углем. Знакомых было так много, что мы едва успевали раскланиваться. Но того, кого она тревожно искала глазами, не было.
Поезд тронулся, и она остановилась, глядя широко раскрытыми синими глазами на мелькающие вдоль платформы вагоны. В окнах, на площадках — всюду были лица, лица. Но того лица, что было нужно, не было.
Наконец стена вагонов оборвалась, мелькнул задний буфер, поезд стал уменьшаться, сокращаться в пролете между зелеными лесами. На опустевшей платформе тонко блестели длинные полоски дождевой воды, голубой от неба.
Платформа была в тени, — солнце скрылось за ее навесом, сзади нас, но дачи в лесу, напротив, были еще озарены и весело горели стеклами. Где-то страстно и отчаянно, в нос, заливался граммофон; где-то щелкали шары крокета и раздавались мальчишеские крики. Даже не взглянув на меня, она коротко сказала: «Пройдемтесь немного», — и я пошел.
За станцией в глаза ударило яркое вечернее солнце, но дальше стоял тенистый лес. И мы долго шли его прохладной просекой, но корням и утоптанным, упругим тропинкам, возле грязной дороги, среди зеленых лимов, осин и густого орешника, задевавшего нас бархатистой листвой. Она шла впереди, и я глядел на ее юбку, подолом которой она обвила себе ноги, на клетчатую кофточку, на тяжелый узел ее кос. Она ловко выбирала места посуше, наклоняясь от веток.
— О чем вы думаете? — спросила она раз, не оборачиваясь.
— О ваших ботинках, — сказал я. — О том, что они не на французских каблуках. Не верю женщинам на французских каблуках.
Но вот просека кончилась, мы очутились на солнце, на открытом зеленом бугре, и она остановилась и обернулась.
— Какой вы милый! — сказала она, — Идет себе и молчит. У меня неожиданный прилив нежности к вам.
Я ответил сдержанно:
— Спасибо. Это в горе бывает. Она широко раскрыла глаза.
— В горе? В каком горе?
— Но ведь я знаю, что вы кого-то напрасно ждали. Знаю и то, что сейчас вы предложите мне догонять вас.
Я подошел к ней и, взяв за руки, слегка притянул к себе. Она отклонилась.
— Нет, — пробормотала она. — Нет. Ради бога.
И, помолчав, ловким движением выдернула руки, подхватила юбки и побежала с бугра в разлужье.
Направо и налево были овраги, заросшие лесом, впереди — широкая лощина, покрытая рядами скошенного сена, почти вся в тени. Сбежав в разлужье, она остановилась на границе этой тени, в блеске низкого солнца. Но, подпустив меня на шаг, прыгнула через канаву и пустилась по лощине. Я прыгнул за нею — и вдруг с неба посыпался легкий, быстрый, сухой шорох, а на взгорье налево пала легкая, чуть дымящаяся радуга.
— Дождь! — звонко крикнула она и еще быстрее побежала по сверкающему под ливнем лугу.
Половина его, еще озаренная солнцем, дрожала и сияла в стеклянной, переливающейся золотом сети, — редкий крупный дождь сыпался торопливо и шумно. Видно было, как длинными иглами неслись с вечернего голубого неба, из высокой дымчатой тучки, капли. Потом они замелькали реже, радуга на взгорье стала меркнуть — и шорох сразу замор.
Добежав до стога, она упала в него и засмеялась. Грудь ее дышала порывисто, в волосах мерцали капельки.
— Попробуйте, как бьется сердце, — сказала она, взяв мою руку.
Я обнял ее, наклонился к ее полуоткрытым губам. Она не сопротивлялась.
Потом тихо отстранила меня и отвернула от меня зардевшееся лицо. Она перекусывала сухой стебелек и блестящими глазами рассеянно смотрела вдаль.
— Это первый и последний раз, — сказала она. — Хорошо?
— Хорошо, — ответил я.
Она пристально посмотрела на меня.
— А вы хоть немножко любите меня? Мне так хорошо с вами, я так счастлива! И не ревнуете меня ни к кому. То, что я ждала кого-то, право, не имеет ни малейшего отношения к нам. Ну да, он уже и официально мой жених, и скоро я стану графиней Эль-Маммуна. Почему? Не знаю. Просто потому, что я его боюсь.
Она протянула мне руки с намерением подняться. Я поцеловал сперва одну, потом другую.
— А теперь пойдем, — сказала она.
— Еще немного по лугу.
Я поднял ее — и она мельком, застенчиво улыбнулась. Потом милыми женскими движениями поправила волосы, глубоко вздохнула свежестью луга. В лесу, то там, то здесь, глухо куковала кукушка, оттеняя глубину и звучность его после дождя, высоко в небе плыли и таяли теплые дымчатые облака с золотисто-алыми краями…
А на обратном пути мы заблудились. Однако она быстро сообразила, что где. И уверенно повела меня.
Тут, уступая моей просьбе, кратко, намеками, волнуясь, она рассказала мне свою историю. Кончив, она долго шла молча.
В лесу стояли северные сумерки. А лес, молчаливый, темный, тянулся на много верст вокруг. И весь этот лесной край был погружен теперь в грустное и спокойное ожидание ночи. Зыбкий полусвет таял, задремывал. Мелкое болотистое озеро, по берегу которого мы пробирались, еще белело меж деревьев. Но и оно было тускло и печально, как в лесу. Надвинулись тучи, сливаясь с темнотою леса. И все цепенел теплый сонный воздух, напоенный пряным ароматом болотных трав и хвои. Светляки золотистыми изумрудами тлели под кустами, задремывающими под таинственный шепот кузнечиков. Чтобы сократить путь, мы повернули от озера в длинный и широкий коридор вековых сосен. И, уже с трудом различая дорогу, пошли по глубокому песку к поляне, как вдруг что-то зашуршало в сухой перепутанной хвое и оттуда колом вынырнула большая головастая сова. Она метнулась на нас — я даже успел разглядеть ее серые штаники — и взвилась на своих широких круглых крыльях. Она отшатнулась и стала. А сова, беззвучно описав дугу, снова пала вниз и плавно потонула в чаще ветвей, во мраке.
— Не к добру, — сказала она, покачав головой. Я улыбнулся.
— Уверяю вас, не к добру, — повторила она просто и настойчиво.
— Ах, я не знаю! Впрочем, мне все равно. Эти дни с вами и особенно этот вечер я никогда не забуду. Дайте я на прощанье.
Не договорив, она обняла меня, грустно и нежно посмотрела в лицо, подумала и поцеловала один глаз, другой. И мы пошли через поляну на зеленый огонек семафора, мерцавший за деревьями. Совсем стемнело; тихо зашептался с лесом дождь. А когда мы вбежали на балкон дачи, под парусиновый навес, к чайному столу, освещенному свечами в колпачках, дождь уже лил как из ведра.
Мы отряхивались и притворно рассказывали, как мы заблудились, как искали дорогу. И вдруг смолкли: из темного угла балкона, с качалки, поднялся непомерно высокий, худой и широкоплечий человек лет тридцати, с голым черепом, чудесной черной бородой и блестящими глазами. Старики смутились, она побледнела. Я пожал его большую руку и шутливо сказал:
— Боже, какой вы высокий! Из вас вышел бы отличный средневековый латник.
— Да? — живо спросил он. — Что ж, могло быть. Меня зовут граф Маммуна.
Мне отыскали старый огромный зонт, надавали советов, где лучше пройти, и я спустился с мокрых ступеней балкона в непроглядную тьму.
Она стояла на пороге, в светлом треугольнике парусинового шатра. Когда я добрался до калитки, она, не повышая голоса, сказала:
И это было последнее слово, слышанное мною от нее.
«Дорогой мой, — писала она мне через четыре месяца после этого, — не вините меня, что я исчезла, даже не предупредив вас. Он был в тысячу раз сильнее меня. Я потеряла волю, упустила страшный момент, когда еще можно было все порвать. Теперь у меня нет уже почти никаких надежд на встречу с вами. Да и как бы мы встретились? Мне кажется, я нисколько, нисколько не обманываю себя насчет вашего чувства. Для вас это был неожиданный и маленький роман, только и всего. Но все равно; клянусь вам, — если я кого-нибудь любила за всю свою жизнь, то это вас.
Что такое эта мириады раз воспетая людьми любовь? Может быть, дело-то и не в самой любви. В письмах одного умершего писателя я недавно прочла: «Любовь — это когда хочется того, чего нет и не бывает». Да, да, никогда не бывает. Но все равно. Я вас любила и люблю.
Вспоминаю все чаще всего в сумерки. В сумерки мы простились, в сумерки и пишу я вам это первое и, верно, последнее письмо. А пишу бог знает откуда: из Альп, из ледяного, пустого отеля за облаками, в октябрьский вечер. У него начинается чахотка, и я бессовестно издеваюсь над его жизнью. Я не только держу его в Альпах в самую нелепую пору — я еще таскаю его в самые скверные туманные дни по озерам, в горы. Теперь он покорен мне.
Он молчит по целым дням, блестит глазами, но покорен. Молча шел и нынче. Когда мы вошли сюда, прислуга отеля, доживающая здесь последние дни простой крестьянской жизнью в кухне, ахнула от изумления: вот так гости! Но, может быть, и потому, что он был бледен и огромен, как смерть.
А пошла я сюда ради вас. Чтобы думать, вспоминать в тишине, в безнадежности.
Так хорошо, так задумчиво синеют поздней осенью эти долины, уходя друг за другом в горы. Небо равнодушно и низко висит над озерами, и неподвижно лежат темно-свинцовые озера, налитые между туманно-сизыми кряжами. Когда я гляжу в это облачное небо, меня всегда тянет уйти в его туманы, провести ночь в каком- нибудь пустом горном отеле. Я бы полжизни отдала, чтобы вы были здесь со мной.
Мы уехали из города на пароходе утром, а после полудня уже шли в гору. Как печальна была эта дорога! Низкорослый лес на обрывах и скатах был редок, дремал и скупо ронял мелкие желтые листья. Иногда из-за деревьев глядели тупые, изумленные морды больших красных коров. Иногда слышался птичий свист мальчишек- пастухов, собиравших по кустарникам хворост. В глубочайшей тишине мы шагали все выше и выше, а с гор, с круч, сумрачно синевших сосновыми лесами, серым дымом спускалась зима. Останавливаясь, чтобы передохнуть, я подолгу смотрела в долины, слабо лиловевшие в деревьях далеко внизу. Тогда слышно было падение каждого листика. Мокрые кустарники плакали — тихо, тихо.
Близ какого-то туннеля, черневшего своим жерлом в тумане, встретили какой- то поселок, пять-шесть сонных хижин на скате. Только не спеша можно было одолевать трудный подъем по грязным, скользким шпалам. Но очень скоро от поселка осталось одно пятно внизу, а с гор уже повеяло сыростью осеннего снега.
Тут он остановился и предложил вернуться.
Я, назло ему, отказалась.
— Не остроумно, — сказал он и, подумав, опять пошел.
Туман все густел и темнел, а мы шли ему навстречу, миновали черную, закопченную и гулкую дыру туннеля, прошли почти отвесный мост над дымным бездонным ущельем. Если мой невольный спутник отставал, он мгновенно расплывался в тумане. И когда мы перекликались, голоса наши были глухи и странны.
Раз он окликнул меня, — он все сзади шел, — и, когда я остановилась, подошел и протянул мне руку.
— Будь ласкова, — несмело сказал он, — заберись мне в рукав и вытяни фуфайку.
И мне стало жаль его. Он понял это, отпустил глаза и прибавил:
— И потом, поедем куда-нибудь, где тепло, и займемся оба каким-нибудь делом. А так очень тяжело. Это ад, а не свадебное путешествие.
— Разойтись нам надо, — ответила я.
Он помолчал. И пробормотал, сдвигая брови:
— Тогда я возьму на себя этот труд, — сказала я. Ты не смеешь делать меня жертвой своей нелепой любви.
— Я все смею, — сказал он, в упор глядя на меня. Мне терять нечего.
Я отвернулась и пошла.
Мокрые рельсы, покрытые тающим снегом, сбегали сверху, сосны и ели шли оттуда по обрывам. В сумерках, в тумане можно было скорее чувствовать, чем различать! их лиловые пятна. И надо всеми этими хмурыми горами стояла такая тяжкая тишина заоблачного царства, которая исключала малейший признак жизни. И вдруг в старой ели, стоявшей возле дороги, послышался шорох. Помните сову? Я именно здесь вспомнила ее и после этого решила непременно написать вам. Это была, конечно, не сова, это был королек, — кажется, самая маленькая из всех существующих птиц. Серенький, вспорхнул он с мокрого дерева, дымящегося рукава ели, сел было на дорогу — и тихо перелетел к обрывам налево, в туман.
Представляете себе этот вечер? Мглистые стены бора, мокрый, бледный снег вдоль дороги, дымные пропасти, где висит густая аспидная мгла. А королек спокоен. Его не пугает зимняя горная ночь. Он проведет ее где придется — предоставив себя чьей-то высшей защите. А вот у меня нет веры в эту защиту.
Сейчас лягу спать в этом пустом ледяном номере, пахнущем сосною, и, когда потушу огонь, буду думать о том, что я за облаками, в настоящем царстве смерти. Он лежит в соседнем номере и глухо кашляет. Это не человек, а какие-то погребальные дроги. Я ненавижу его всей душой!
Если встретимся и я буду свободна, поцелую ваши руки от радости — делайте тогда со мной, что хотите. Нет — так тому и быть. »
Но и это письмо дошло до меня бог знает когда. Из Москвы переслали его в деревню. Там оно провалялось чуть не три месяца, потом колесило по югу. И получил я его уже в начале марта, перед отъездом из Крыма.
Тронуло оно меня, взволновало — ужасно.
Но что написать в ответ, что сделать? Я долго думал над этим и придумал только одно, прости меня, боже:
«Поеду-ка и я через горы на лошадях».
На крымских горах тоже висел туман. Но была весна, мне было двадцать восемь лет.
На Ляй-лю, в грязной корчме на перевале, я пил кислое красное вино, пока перепрягали тройку. Все тонуло во мгле, проносившейся по ветру мимо окошечка корчмы. Я вынул письмо, перечитал его — и у меня забилось сердце.
«Ах, милая, чудесная! Но что сделать? Что сделать?»
В корчме не сиделось. Я вышел на воздух.
Туман розовел, таял. В мглистой вышине светлело, теплело. В небесах, в дыму облаков обозначилось что-то радостное, нежное. Оно росло, ширилось — и внезапно засияло лазурью.
Надо написать, — непременно!
Над горной пустыней, окружавшей меня, сиял легкий лазурный купол. Но еще долго курились зубчатые утесы над стремнинами, пока не блеснуло наконец солнце. И тогда от тумана не осталось и следа. Небо раскрылось над горами во всей своей необъятности, далеко зазеленело в чистом воздухе волнистое плоскогорье. Ветер тянул с севера, но он был ласков, мягок. И, опьяненный этим ветром, я пошел к обрывам, чтобы еще раз взглянуть на море.
Исполинская дымчатая тень в радужном ореоле пала от меня в густой зыбкий пар под обрывом. Бесконечная, изрытая равнина сгустившихся облаков — целая страна белых рыхлых холмов — развернулась перед моими глазами. Вместо бездонных стремнин и скал, вместо прибрежий и заливов, до самого горизонта простиралась подо мною эта равнина, необозримым слоем повисшая над морем. И вся сила моей души, вся печаль и радость — печаль о той, другой, которую я любил тогда, и безотчетная радость весны, молодости — все ушло туда, где, на самом горизонте, за южным краем облачного слоя, длинной яркой лентой синело море.
Колокольчик однообразным дорожным напевом говорил о долгом пути, о том, что прошлое отжито, что впереди — новая жизнь. Старая дорожная коляска, старая почтовая тройка, ушастый ямщик-татарин на высоких козлах рядом с увязанными чемоданами, дружный топот копыт, под несмолкающий плач колокольчиков, бесконечная лента шоссе. Долго я оборачивался и глядел на сизые зубцы скал, вырезывающихся на сини пустого неба. А тройка, мод заливающийся звон и топот, катилась и катилась все ниже и ниже, все глубже и глубже, в лесистые живописные пропасти, все дольше и дальше от перевала, вырастающего и уплывающего в небо.
Здесь, в этих молчаливых горных долинах, стояла прозрачная тишина первых весенних дней, красота бледно-ясной лазури, черных голых деревьев, прошлогодних коричневых листьев, слежавшихся в кустах, первых фиалок, диких тюльпанов.
Здесь еще только начинали зеленеть горные скаты, отдыхая от стужи и снега. Здесь хрустально чист и свеж был воздух, как бывает он чист и свеж только ранней весной.
И казалось мне тогда, что ничего не нужно в жизни, кроме этой весны и дум о счастье.
А в конце марта, будучи уже в деревне, на севере, я неожиданно получил — почтой, через Москву — телеграмму из Женевы:
«Исполняя волю покойной, сообщаю вам, что она скончалась 1 7 сего марта. Эль-Маммуна».
Иван Бунин — Маленький роман, читать текст
См. также Бунин Иван — Проза (рассказы, поэмы, романы . ) :
Марья
В избе, после сытного, праздничного обеда. Работники в сапогах, в чист.
Маска
Зимним вечером на Николаевском вокзале в Петербурге. Отходят поезда в .
Источник