Солнце уже высоко уходит

Пантелеймон Сергеевич Романов
«НА ВОЛГЕ»

«НА ВОЛГЕ»

Солнце уже опустилось за высокий берег Волги, и половина широкой водяной глади была в тени. А дальше, к другому берегу, она розовела и на гладких изгибах волны отливала темно-красным и лиловым цветом.

Березки на низком левом берегу надули свои тройчатые почки, которые краснели на закате, четко вырисовываясь в чистом весеннем воздухе.

Было самое начало весны, когда река, еще мутная, плавно катила вниз свои полные воды, и только у островов и прибрежных каменных кос были видны перевивавшиеся струи, окрашенные тихими красками заката.

С высокого каменистого берега по извилистой тропинке спускались четыре человека: три военных и одна женщина, скорее девушка, тоненькая, в коричневомх платьице, похожем на гимназическое, с длинным шарфом, обмотанным вокруг шеи.

У двух передних были на плечах лопатки, а шедший сзади них военный, с серебряными офицерскими погонами и желтой кобурой револьвера на боку, держал в руках сломленную палку, которой беззаботно сбивал по дороге камешки.

Когда стали спускаться с крутого места, он, опираясь на палку, протянул было галантно -девушке руку, чтобы помочь ей. Но она, с мелъннувшей на ее лице едва заметной болезненной судорогой, отдернула свою руку.

— Вы так ненавидите меня? — спросил, улыбнувшись, ее спутник.

— Нет, — ответила девушка, — это не имеет практического смысла.

— А если бы имело, вы сделали бы все возможное.

— За меня сделают уже другие. Вы только не дотрагивайтесь до меня.

Лучше дайте палку.

И она, опираясь на палку, ставила ноги в туфлях боком и спускалась, переставляя все одну ногу вперед.

Ее тонкое нервное личико постоянна менялось в своем выражении. Она то улыбалась своему испугу при спуске, то поднимала голову и, задержавшись на секунду, обводила взглядом необъятный горизонт сидеющих на том берегу лесов и песчаных отмелей, на которых уже зажигались боровшиеся с зарей красные и белые огоньки баканов, отсвечивавшие зигзагообразной черточкой в спокойной воде широкой реки.

При этом у девушки появлялось странное выражение какой-то ненасытности, с каким она оглядывала бесконечный простор реки, небо и далекие леса.

Ее руки делали движение сжаться на груди, и на глазах навертывались слезинки. Но страшным усилием воли она давила в себе эти слезы и до боли стискивала зубы.

Когда офицер оглядывался на нее, она начинала улыбаться, как улыбается человек, которому жгут руку, но он не хочет показать своей слабости:

— Меня мучает, — сказала девушка, — что я не написала письма.

— Не все ли равно теперь? — проговорил офицер. — А вот вы оделись очень легко, сейчас на дворе сыро, пока доедем, продрогнете.

Это был человек лет тридцати, блондин, с острой бородкой.

Его разделяемые ложбинкой плечи, высоко сидящий на тонкой талии кожаный пояс и сапоги из тонкой мягкой скрипучей кожи делали его фигуру красивой, легкой и жизнерадостной.

Иногда он снимал свою офицерскую фуражку с кокардой и, оглядывая весенний простор, проводил рукой по коротким волосам. И этот жест напоминал о теплых днях весны, когда голова на быстрой ходьбе делается влажной от жаркого пота под фуражкой и хочется снять фуражку и пройти с непокрытой головой, подставляя свежему ветру разгоряченный лоб с выдавившимся на нем красным кругом.

Спустились к реке. Солдаты, гремя цепью, отвязали большую широкобокую лодку, окрашенную в защитный военный цвет.

Офицер закурил толстую желтую папиросу и несколько времени, не бросая, держал горящую спичку, пламя которой, совсем не колебалось в неподвижном вечернем воздухе.

— Как тихо. — сказала девушка, задумчиво глядя на спичку.

— Да, дивный вечер.

Солдаты отвязали лодку и подвели ее нос к каменистой косе, на которой стояли девушка и офицер.

Девушка как-то замялась, когда офицер подал ей руку, чтобы помочь войти в лодку. У нее на секунду мелькнуло на лице выражение ужаса. Она даже отшатнулась от офицера, но сейчас же оправилась и без его помощи вошла в лодку, закачав ее на воде.

Солдаты, спихнув лодку с хрящеватого берега, прыгнули в нее, и она, глубоко и мягко осев, поплыла боком по течению, уносимая быстрой водой, пока они, сев на весла, не выправили ее.

Лопатки были положены на нос, где села девушка, и мешали ей. Она старалась их отодвинуть.

— Они мешают вам, давайте их сюда, — сказал офицер и прибавил, очевидно, по адресу солдат: — Ну что за неделикатный народ.

— А где же остальные? — спросила девушка.

— Остальные там,- ответил офицер, показав рукой вперед.

— Вот на том острове, видите — кусты и песок посередине.

— А сколько времени до него ехать.

— Минут двадцать,- сказал офицер, остро и коротко взглянув на девушку.

— Вы говорите, что там и следователь f — Да, конечно, там.

Девушка, сидевшая на носу лодки лицом к офицеру, который поместился на передней скамеечке, замолчала и, повернувшись, несколько времени со странным выражением смотрела на узкую полоску песка с ивняком, чуть видневшуюся вдали.

Потом обвела взглядом широкий разлив реки, чуть тронутый на середине румянцем заката, взглянула на чистое весеннее небо, остановилась взглядом на красневшей точке костра на противоположном берегу и сказала:

— Как странно, что это будет всегда.

Она сощурила при этом глаза и крепко закусила губы,

— Что будет всегда?

— А вот это. — она с блеснувшими на секунду в глазах слезинками широко обвела рукой реку, небо и далекий туманный горизонт лесов.

Оба солдата мерно гребли, направляя лодку вкось против течения, чтобы ее не сносило.

Один из них был рыжий с белыми ресницами и с руками, покрытыми веснушками и белыми волосами. У него было широкое мясистое лицо и широкие плечи. Он чего-то добродушно улыбался, поплевывая на руки, работавшие веслами, досадливо крякал, когда они срывались с уключин и лодка брала неверное направление.

Видно было, что в негм кипят жизненные силы и здоровье.

Он часто оглядывался на девушку и смотрел на ее шарф, котортй ему, очевидно, очень нравился.

Другой, в противоположность первому, был молчалив. Он был худой, черный, и от переносицы через весь лоб шел шрам, который придавал ему суровый и замкнутый вид.

— Зачем вы это сделали, вы — така» яростная большевичка? — спросил офицер у девушки.

— Я не хотела убить: я выстрелила в ногу, чтобы любимый человек мог убежать.

— А попали в голову?

— Довольно удачный промах, — сказал офицер, пристально посмотрев на девушку.

— Как это все-таки нехорошо, что я не написала письма, — проговорила девушка, как бы уклоняясь от разговора.

— Но насколько нам известно, он перебежал фронт и теперь, вероятно, находится в Москве, — сказал офицер, продолжая пристально и испытующе смотреть на девушку.

— Это все равно. Письмо нашло бы его.

— Какой теперь в этом смысл!

— Да, это верно, — сказала девушка, опустив голову, как бы задумавшись.

Потом решительно подняла ее и опять с прежним выражением какого-то удивления обвела взглядом горизонт. — Чувствуете ли вы, как пахнет весенней водой, какой живой теплый воздух и как просыпается опять с весной жизнь?

Жизнь. — сказала она, точно по-новому как-то вслушиваясь в это слово, причем ее сцепленные в пальцах руки сжались так сильно, что хрустнули пальцы в суставах.

Офицер потянул носом воздух и, доставая портсигар, оглянулся по сторонам.

— Да, апрель месяц, — проговорил он, — земля отходит.

Тонкое и нервное личико девушки было обращено вперед в сторону узкой песчаной полосы острова, к которой лодка медленно приближалась. Глаза ее горели каким-то особенным блеском, и она часто и жадно переводила их с одного предмета на другой, как бы отмечая каждую подробность пробуждающейся жизни.

— Вон майский жук летит, смотрите! — вырвалось у нее, Она показала пальцем вверх и даже сама засмеялась на неожиданную детскость своего восклицания. — Я в детстве любила их ловить.

Потом с каким-то странным выражением прибавила:

— Какое же это счастье ловить майских жуков!

Офицер, держа в углу рта папиросу, улыбнулся и пытливо посмотрел на девушку.

— А ведь вы, между нами, совсем еще дитя.

— Тут дело не в этом. Когда вы будете в моем положении, тогда вы вспомните и поймете меня.

— А вы таки думаете, что я когда-нибудь буду в вашем положении.

— Непременно! — сказала девушка, выпрямившись, и какой-то огонь блеснул на секунду в ее глазах.

— И когда же это может случиться? — спросил офицер, тонко улыбнувшись одними губами и как-то вдруг неожиданно хищно прищуриваясь.

— Не больше чем через месяц, если хотите знать!

— Ого. Да вы прелюбопытный. зверек, чтобы не сказать больше.

И глаза его уже открыто-нагло посмотрели на девушку, причем он жевал размочаленный конец мундштука папиросы.

Но это продолжалось одну секунду. Затем, как бы пересиливая себя, он прибавил:

— Все-таки я отдаю вам должное: в жизнь свою не видел ничего подобного.

Обыкновенно люди мечутся, рвутся. и вообще, нехорошо. Не зс-те-тич-но. А вы — прелесть.

— Как странно — сказала девушка, — для меня сейчас, при очень определенном к вам отношении (офицер иронически поклонился), большое значение имеет то, что вы «отдаете должное» тому, как я держусь. Это помогает держаться, потому что я на один волосок от того, чтобы начать делать то же, что и те, о которых вы говорите.

— Но все-таки это у вас напускное, навинченный героизм?

— Нет, — сказала девушка просто, — я сама не пойму. П бы пе поверила, если бы мне кто-нибудь сказал, что я в таком положении буду так себя держать. Я как-то не могу себе представить. зот мы сейчас плывем, все обыкновенно, как тысячу раз бывало в жизни, когда не думала совсем.

капли стекают с весел. Странно подумать, что через час на обратном пути весла будут точно так же опускаться в воду, лодка причалит к берегу, ее спокойно привяжут. Вот это почему-то страшно и непонятно.

Она содрогнулась спиной.

— Ну вот и приехали. — сказал офицер, когда лодка мягко и тупо ткнулась в песок острова, поросшего ивняком.

Он встал, легко выпрыгнул из лодки и подал девушке руку, как подают, когда приезжают на пикник и какой-нибудь молодой человек, придерживая лодку за нос, помогает женщинам выходить, подавая им по очереди руку.

Девушка побледнела и на секунду как-то сжалась, потом, обойдя протянутую руку, решительно выпрыгнула из лодки.

Башмаки ее утонули в сыром песке, и он засыпался в дырочки шнуровки.

Она отряхнула его концом шарфа.

Рыжий солдат с сожалением посмотрел на шарф.

Девушка заметила это, сняла шарф и сказала солдату:

— Возьмите его себе, он мне больше не нужен.

Офицер вдруг с изменившимся лицом вырвал шарф из рук солдата и как-то неожиданно грубо сказал:

— Не полагается. Возьмите его.

Потом, обращаясь к солдатам, прибавил:

— Вы останетесь пока здесь, а мы пройдем туда, поищем остальных.

И при этом значительно посмотрел на них.

— А нам далеко идти? — спросила девушка.

— Минут десять, а пожалуй, и пятнадцать. Запахнитесь шарфом, здесь сыро, — сказал офицер, — еще схватите бронхит.

Он застрелил ее в затылок тут же за кустом, не пройдя и двадцати шагов.

Он два раза отводил руку назад, чтобы, идя сзади нее, незаметно вынуть револьвер из кобуры, но всякий раз отдергивал руку. И только в третий раз, когда девушка взглянула на вечернее небо и сказала: «Какое же оно в самом деле бесконечное, я никогда прежде не чувствовала этого», он успел быстро и незаметно поднести ствол к самому ее затылку с худенькой девичьей шеей.

Выстрела было почти не слышно. Это был резкий сухой звук. Точно пастух на вечерней заре где-то хлопнул кнутом.

Ее зарыли привезенными лопатами в пропитанный весенней влагой песок вместе с шарфом, на который рыжий солдат все время смотрел и даже пробовал попросить его себе. Но начальник только посмотрел на него, и солдат сконфуженно замолчал.

Когда ехали обратно, вечер уже догорал. Весла со стекающими каплями так же мерно гребли, так же изредка в разных направлениях пролетали над водой майские жуки.

А вдали на берегу еще краснела точка костра, на который десять минут назад указывала девушка.

Все было, как всегда.

И только на носу лодки была какая-то странная, непривычная пустота.

Пантелеймон Сергеевич Романов — НА ВОЛГЕ, читать текст

См. также Романов Пантелеймон Сергеевич — Проза (рассказы, поэмы, романы . ) :

НАРОДНЫЕ ДЕНЬГИ
В одном из промышленных советских учреждений был поставлен вопрос о ка.

НАСЛЕДСТВО
Поезд медленно взбирался на подъем. В стороне от полотна дороги виднел.

Источник

Рудин 5

Было тихое летнее утро. Солнце уже довольно высоко стояло на чистом небе; но поля еще блестели росой, из недавно проснувшихся долин веяло душистой свежестью, и в лесу, еще сыром и не шумном, весело распевали ранние птички. На вершине пологого холма, сверху донизу покрытого только что зацветшею рожью, виднелась небольшая деревенька. К этой деревеньке, по узкой проселочной дорожке, шла молодая женщина, в белом кисейном платье, круглой соломенной шляпе и с зонтиком в руке. Казачок издали следовал за ней.

Она шла не торопясь и как бы наслаждаясь прогулкой. Кругом, по высокой, зыбкой ржи, переливаясь то серебристо-зеленой, то красноватой рябью, с мягким шелестом бежали длинные волны; в вышине звенели жаворонки. Молодая женщина шла из собственного своего села, отстоявшего не более версты от деревеньки, куда она направляла путь; звали ее Александрой Павловной Липиной. Она была вдова, бездетна и довольно богата, жила вместе с своим братом, отставным штаб-ротмистром Сергеем Павлычем Волынцевым. Он не был женат . . .

(это как бы эпиграф)

КАЗАЧОК | Большой Энциклопедический словарь (БЭС). — — в России у украинских и русских помещиков мальчик-слуга, одетый в казакин или черкеску.

Сияло солнце в небе лихо.
Блестела на полях роса.
В лесу ещё сыром и тихом
Звенели птичьи голоса.
А по просёлочной дорожке
Среди полей с цветущей рожью
Шла Саша Липина. Она
Была красива и стройна.
Вдова. Бездетна и богата,
Пешком из своего села
Она к больной старушке шла,
А проживала вместе с братом.
Сергеем звался Сашин брат.
Он был покамест не женат.

Стояла рожь во всей красе,
Ласкало солнышко макушку,
Шла Саша бодро по шоссе
И втихаря сосала сушку)

Сестра Серёжина — вдова,
Надев на плечи кружева,
Шла через лес к больной старушке,
А по пути зашла к подружке
И засиделась за вином,
Её искали всем селом

Галина Лифанова 2

Брат Саши ротмистр Волынцев
Любил взбодрить себя с утра
Передевался сразу в джинсы
Как шла сеструха со двора

Куда-то в рожь попёрлась дура
За нею крался казачок
Одета была на смех курам
Чесала зад и свой бочок

Всё ближе к ней неясный тип
Он пригибается во ржи
Возник внезапно мать ети
Давай мол будем тут дружить.

Евгений Прохоров 6

Хорошо у них там — среди ржи и жаворонков,
а у нас на морском берегу вместо чаек одни вороны — жуть!
И о словах добрых и ласковых люди уже забыли.
И в глазах — зеркале души, души не разглядеть.

Неся в кармане медный грош,
одетый бедно, как Гаврош,
и ощущая телом дрожь,
я встретил пару пьяных рож.
Пришлось отдать им грош и брошь.
Одно просил я — фейс не трожь.
. цвели вовсю овёс и рожь.

Вздёрнутый носик, карие глазки,
довериться можно и без опаски.
Быть равнодушной, без дел отсидеться
ей не давало добрейшее сердце.

И что же этот казачок?,
Влюбился в Сашу безнадежно.
Какой же право дурачок,
Любить богачку невозможно.
Лишь так смотреть издалека,
Брат может дать ему пинка.

Всё как всегда в бездонном мире —
И Толина строфа в стихире,
И Пушкин Саша не забыт,
И шик природы красит быт.

Красива женщина в лесу.
Да русская, в России.
Нет, не увидеть мне красу,
Такую же хоть. в Сирии!

Одев костюм Наполеона,
в монокль следил за ней Лежнёв,
не веря рудинской персоне,
считал блудливейшим котом.
Дождался. В поле между ржи
Димитрий с Сашей, как моржи
на лежбище под стоны Саши,
адьюльтер строят для Наташи!
Лежнёва лопнули лосины,
упав в рассветную росу,
писать подробно не рискну.
на волю вышли апельсины!
Иван Сергеич в стих вгляделся,
юлой в могиле завертелся.

Среди полей с цветущей рожей
Шла Сашенька и пела тихо.
А Рудина всего, похоже,
Зарифмовал наш Толик лихо!
:)))
Раз, два, три, четыре, пять.
Рудина иду читать.

За ней брёл тощий казачок,
ворча, зевая в кулачок:
«И что ей дома не сидится?
Меня тащИт. Вот важна птица!
Уж лучше бы взяла пролётку,
я — кучером, на козлах, с плёткой.
Погнал крутёхонько кобылу.
Видать гужом не вышла рылом.
Таперя топает пешком,
и я, по сыри, босиком.
Да, каждый сам себе варнак. »
И брёл, ловя зевок в кулак.
А с неба солнышко слепило.
И было сыро, тихо, мило.