Роза Мира и новое религиозное сознание
Воздушный Замок
Культурный поиск
Библиотека и фонотека
Г. Адамович. Избранные стихотворения
Чрез миллионы лет – о, хоть в эфирных волнах! –
Хоть раз – о, это всё равно! –
Померкшие черты среди теней безмолвных
Узнать мне будет суждено.
И как мне хочется – о, хоть бессильной тенью! –
Без упоения и мук,
Хоть только бы прильнуть – о, только к отраженью! –
Твоих давно истлевших рук.
И чтоб над всем, что здесь не понял ум беспечный,
Там разгорелся наконец
Огромный и простой, торжественный и вечный
Свет от слиянья двух сердец.
Тихим, темным, бесконечно-звездным,
Нет ему ни имени, ни слов,
Голосом небесным и морозным,
Из-за бесконечных облаков,
Из-за бесконечного эфира,
Из-за всех созвездий и орбит,
Легким голосом иного мира
Смерть со мной всё время говорит.
Я живу, как все: пишу, читаю,
Соблюдаю суету сует.
Но, прислушиваясь, умираю,
Голосу любимому в ответ.
Ни с кем не говори. Не пей вина.
Оставь свой дом. Оставь жену и брата.
Оставь людей. Твоя душа должна
Почувствовать – к былому нет возврата.
Былое надо разлюбить. Потом
Настанет время разлюбить природу,
И быть всё безразличней – день за днем,
Неделю за неделей, год от году.
И медленно умрут твои мечты.
И будет тьма кругом. И в жизни новой
Отчетливо тогда увидишь ты
Крест деревянный и венец терновый.
Без отдыха дни и недели,
Недели и дни без труда.
На синее небо глядели,
Влюблялись… И то не всегда.
И только. Но брезжил над нами
Какой-то божественный свет,
Какое-то легкое пламя,
Которому имени нет.
По широким мостам… Но ведь мы всё равно не успеем,
Этот ветер мешает, ведь мы заблудились в пути,
По безлюдным мостам, по широким и черным аллеям
Добежать хоть к рассвету, и остановить, и спасти.
Просыпаясь, дымит и вздыхает тревожно столица.
Окна призрачно светятся. Стынет дыханье в груди.
Отчего мне так страшно? Иль, может быть, всё это снится,
Ничего нет в прошедшем и нет ничего впереди?
Море близко. Светает. Шаги уже меряют где-то.
Будто скошены ноги, я больше бежать не могу.
О, еще б хоть минуту! Но щелкнул курок пистолета.
Не могу… Всё потеряно… Темная кровь на снегу.
Тишина, тишина. Поднимается солнце. Ни слова.
Тридцать градусов холода. Тускло сияет гранит.
И под черным вуалем у гроба стоит Гончарова,
Улыбается жалко и вдаль равнодушно глядит.
За слово, что помнил когда-то,
И после навеки забыл,
За всё, что в сгораньях заката
Искал ты и не находил,
И за безысходность мечтанья,
И холод растущий в груди,
И медленное умиранье
Без всяких надежд впереди,
За белое имя спасенья,
За темное имя любви
Прощаются все прегрешенья
И все преступленья твои.
Слушай – и в смутных догадках не лги.
Ночь настает, и какая: ни зги!
Надо безропотно встретить ее,
Как не сжималось бы сердце твое.
Слушай меня, но не слушай людей.
Музыка мира всё глуше, бедней.
Космос, планеты, восторги, война –
Жизнь, говорят, измениться должна.
(Да, это так… Но не поняли вы:
«Тише воды, ниже травы»).
Твоих озер, Норвегия, твоих лесов…
И оборвалась речь сама собою.
На камне женщина поет без слов,
Над нею небо льдисто-голубое.
О верности, терпении, любви,
О всех оставленных, о всех усталых…
(Я здесь, я близко, вспомни, назови!)
Сияет снег на озаренных скалах,
Сияют сосны красные в снегу.
Сон недоснившийся, неясный, о котором
Иначе рассказать я не могу…
Твоим лесам, Норвегия, твоим озерам.
Когда мы в Россию вернемся… о Гамлет восточный, когда? –
Пешком, по размытым дорогам, в стоградусные холода,
Без всяких коней и триумфов, без всяких там кликов, пешком,
Но только наверное знать бы, что вовремя мы добредем…
Больница. Когда мы в Россию… колышется счастье в бреду,
Как будто «Коль славен» играют в каком-то приморском саду,
Как будто сквозь белые стены, в морозной предутренней мгле
Колышатся тонкие свечи в морозном и спящем Кремле.
Когда мы… довольно, довольно. Он болен, измучен и наг,
Над нами трехцветным позором полощется нищенский флаг,
И слишком здесь пахнет эфиром, и душно, и слишком тепло.
Когда мы в Россию вернемся… но снегом ее замело.
Пора собираться. Светает. Пора бы и трогаться в путь.
Две медных монеты на веки. Скрещенные руки на грудь.
Что там было? Ширь закатов блеклых,
Золоченых шпилей легкий взлет,
Ледяные розаны на стеклах,
Лед на улицах и в душах лед.
Разговоры будто бы в могилах,
Тишина, которой не смутить…
Десять лет прошло, и мы не в силах
Этого ни вспомнить, ни забыть.
Тысяча пройдет, не повторится,
Не вернется это никогда.
На земле была одна столица,
Всё другое – просто города.
Наперекор бессмысленным законам,
Наперекор неправедной судьбе
Передаю навек я всем влюбленным
Мое воспоминанье о тебе.
Оно, как ветер, прошумит над ними,
Оно протянет между ними нить,
И никому не ведомое имя
Воскреснет в нем и будет вечно жить.
О, ангел мой, холодную заботу,
Сочувствие без страсти и огня
Как бы по ростовщическому счету
Бессмертием оплачиваю я.
Ночью он плакал. О чем, всё равно.
Многое спутано, затаено.
Ночью он плакал, и тихо над ним
Жизни сгоревшей развеялся дым.
Утром другие приходят слова,
Перебираю, но помню едва.
Ночью он плакал. И брезжил в ответ
Слабый, далекий, а всё-таки свет.
Но смерть была смертью. А ночь над холмом
Светилась каким-то нездешним огнем,
И разбежавшиеся ученики
Дышать не могли от стыда и тоски.
А после… Прозрачную тень увидал
Один. Будто имя свое услыхал
Другой… и почти уж две тысячи лет
Стоит над землею немеркнущий свет.
Пора печали, юность – вечный бред.
Лишь растеряв по свету всех друзей,
Едва дыша, без денег и любви,
И больше ни на что уж не надеясь,
Он понял, как прекрасна наша жизнь,
Какое торжество и счастье – жизнь,
За каждый час ее благодарит
И робко умоляет о прощеньи
За прежний ропот дерзкий…
Нет, ты не говори: поэзия – мечта,
Где мысль ленивая игрой перевита,
И где пленяет нас и дышит легкий гений
Быстротекущих снов и нежных утешений.
Нет, долго думай ты и долго ты живи,
Плач, и земную грусть, и отблески любви,
Дни хмурые, утра, тяжелое похмелье –
Всё в сердце береги, как медленное зелье,
И может, к старости тебе настанет срок
Пять-шесть произнести как бы случайных строк,
Чтоб их в полубреду потом твердил влюбленный,
Растерянно шептал на казнь приговоренный,
И чтобы музыкой глухой они прошли
По странам и морям тоскующей земли.
Как холодно в поле, как голо,
И как безотрадны очам
Убогие русские села
(Особенно по вечерам).
Изба под березкой. Болото.
По черным откосам ручьи.
Невесело жить здесь, но кто-то
Мне точно твердит – поживи!
Недели, и зимы, и годы,
Чтоб выплакать слезы тебе
И выучиться у природы
Ее безразличью к судьбе.
Ничего не забываю,
Ничего не предаю…
Тень несозданных созданий
По наследию храню.
Как иголкой в сердце, снова
Голос вещий услыхать,
С полувзгляда, с полуслова
Друга в недруге узнать,
Будто там, за далью дымной,
Сорок, тридцать, – сколько? – лет
Длится тот же слабый, зимний,
Фиолетовый рассвет,
И, как прежде, с прежней силой,
В той же звонкой тишине
Возникает призрак милый
На эмалевой стене.
Он говорил: «Я не люблю природы,
Я научу вас не любить ее.
И лес, и море, и отроги скал
Однообразны и унылы. Тот,
Кто в них однажды пристально вглядится,
От книги больше не поднимет глаз.
Один лишь раз, когда-то в сентябре,
Над темною, рябой и бедной речкой,
Над призрачными куполами Пскова,
Увидел мимоходом я закат,
Который мне напомнил отдаленно
Искусство человека…»
Ни музыки, ни мысли – ничего.
Тебе давно чистописанья мало,
Тебе давно игрой унылой стало,
Что для других – и путь, и торжество.
Но навсегда вплелся в напев твой сонный, –
Ты знаешь сам, – вошел в слова твои,
Бог весть откуда, голос приглушенный,
Быть может, смерти, может быть, любви.
Был вечер на пятой неделе
Поста. Было больно в груди.
Все жилы тянулись, болели,
Предчувствуя жизнь впереди.
Был зов золотых колоколен,
Был в воздухе звон, а с Невы
Был ветер весенен и волен,
И шляпу срывал с головы.
И вот, на глухом перекрестке
Был незабываемый взгляд,
Короткий, как молния, жесткий,
Сухой, словно кольта разряд,
Огромный, как небо, и синий,
Как небо… Вот, кажется, всё.
Ни красок, ни зданий, ни линий,
Но мертвое сердце мое.
Мне было шестнадцать, едва ли
Семнадцать… Вот, кажется, всё.
Ни оторопи, ни печали,
Но мертвое сердце мое.
Есть память, есть доля скитальцев,
Есть книги, стихи, суета,
А жизнь… жизнь прошла между пальцев
На пятой неделе поста.
Окно, рассвет… едва видны, как тени,
Два стула, книги, полка на стене.
Проснулся ль я? Иль неземной сирени
Мне свежесть чудится еще во сне?
Иль это сквозь могильную разлуку,
Сквозь тускло – дымчатые облака
Мне тень протягивает руку
И улыбается издалека?
Что за жизнь? никчемные затеи,
Скука споров, скука вечеров.
Только по ночам, и всё яснее,
Тихий, вкрадчивый, блаженный зов.
Не ищи другого новоселья.
Там найдешь ты истину и дом,
Где пустует, где тоскует келья
О забывчивом жильце своем.
Там солнца не будет… Мерцанье
Каких-то лучей во мгле,
Последнее напоминанье
О жизни и о земле.
Там солнца не будет… Но что-то
Заставит забыть о нем,
Сначала полудремота,
Полупробужденье потом.
Там ждет нас в дали туманной
Покой, и мир, торжество,
Там Вронский встретится с Анной,
И Анна простит его.
Последние примиренья,
Последние разъясненья
Судеб, неведомых нам.
Не знаю как будто храм
Немыслимо – совершенный,
Где век начнется нетленный,
Как знать? Быть может, блаженный…
Но солнца не будет там.
Поговорить бы хоть теперь, Марина!
При жизни не пришлось. Теперь вас нет.
Но слышится мне голос лебединый,
Как вестник торжества и вестник бед.
При жизни не пришлось. Не я виною.
Литература – приглашенье в ад,
Куда я радостно входил, не скрою,
Откуда никому – путей назад.
Не я виной. Как много в мире боли.
Но ведь и вас я не виню ни в чем.
Всё – по случайности, всё – поневоле.
Как чудно жить. Как плохо мы живем.
Ложится на рассвете легкий снег.
И медленно редеют острова,
И холодеет небо… Но хочу
Теперь я говорить слова такие,
Чтоб нежностью наполнился весь мир,
И долго, долго эхом безутешным
Мои стихи ложились бы… Хочу,
Чтоб через тысячи глухих веков,
Когда под крепким льдом уснет, быть может,
Наш опустелый край, в иной стране,
Иной влюбленный, тихо проходя
Над розовым, огромным, теплым морем
И глядя на закат, вдруг повторил
Твое двусложное, простое имя,
Произнося его с трудом…
И сразу
Бледнее неба, был бы он охвачен
Мучительным и непонятным счастьем,
И полной безнадежностью, и чувством
Бессмертия земной любви.
Источник
Стихотворение «Там солнца не будет» Адамович Георгий Викторович
Там солнца не будет… Мерцанье
Каких — то лучей во мгле,
Последнее напоминанье
О жизни и о земле.
Там солнца не будет… Но что — то
Заставит забыть о нем,
Сначала полудремота,
Полупробужденье потом.
Там ждет нас в дали туманной
Покой, и мир, торжество,
Там Вронский встретится с Анной,
И Анна простит его.
Последние примиренья,
Последние разъясненья
Судеб, неведомых нам.
Не знаю как будто храм
Немыслимо — совершенный,
Где век начнется нетленный,
Как знать? Быть может, блаженный…
Но солнца не будет там.
Еще стихотворения:
Два солнца стынут,- о Господи, пощади! Два солнца стынут,- о Господи, пощади!- Одно — на небе, другое — в моей груди. Как эти солнца,- прощу ли себе сама?- Как эти солнца сводили меня с ума! И.
Потомки Солнца Отец наш – Солнце. От него Когда-то отделился облак, Который в жизни для всего Нашел земной привычный облик. От Солнца – камни и трава, И вещий гром в небесной сфере.
Аромат Солнца Запах солнца? Что за вздор! Нет, не вздор. В солнце звуки и мечты, Ароматы и цветы Все слились в согласный хор, Все сплелись в один узор. Солнце пахнет травами, Свежими.
Луч солнца золотого Луч солнца золотого Тьмы скрыла пелена. И между нами снова Вдруг выросла стена. Hочь пройдет, наступит утро ясное, Знаю, счастье нас с тобою ждет. Hочь пройдет, пройдет пора ненастная. Солнце.
Я знаю: будет золотой и долгий Я знаю: будет золотой и долгий, Как мед густой, непроходимый полдень, И будут с гирями часы на кухне, В саду гудеть пчела и сливы пахнуть. Накроют к ужину, и будет.
В полях (Солнца контур старинный…) Солнца контур старинный, золотой, огневой, апельсинный и винный над червонной рекой. От воздушного пьянства онемела земля. Золотые пространства, золотые поля. Озаренный лучом, я спускаюсь в овраг. Чернопыльные комья замедляют мой.
Год спокойного солнца Этот год называется Годом спокойного солнца. Я не спорю с наукой, По сердцу мне это названье, Только в этом году Крылья бомбардировщиков наглых Над вьетнамской землей Заслоняли спокойное солнце. Только.
От солнца «Видишь, — иль мне это кажется, — Лед на реке голубей?» «Скоро весна нам расскажется Плеском разливных зыбей». «Слышишь ли зовы невнятные Там, высоко от земли?» «Это летят к нам.
Звезда (Я знаю — ты любишь меня…) Я знаю — ты любишь меня! Холодными песнями полный, Идет, паруса накреня, Норд-ост, разрывающий волны. Звезда небольшая горит, И меркнет, и снова сияет. Бессмертное тело зари На западе вновь умирает.
Пусть всегда будет солнце Солнечный круг, Небо вокруг — Это рисунок мальчишки. Нарисовал он на листке И подписал в уголке: Пусть всегда будет солнце, Пусть всегда будет небо, Пусть всегда будет мама, Пусть всегда.
Ты все еще тревожишься — что будет? Ты все еще тревожишься — что будет? А ничего. Все будет так, как есть. Поговорят, осудят, позабудут,- у каждого свои заботы есть. Не будет ничего… А что нам нужно? Уж.
Когда это будет, не знаю Когда это будет, не знаю: В краю белоногих берез Победу девятого мая Отпразднуют люди без слез. Поднимут старинные марши Армейские трубы страны, И выедет к армии маршал, Не видевший этой.
Солнца луч промеж лип Солнца луч промеж лип был и жгуч и высок, Пред скамьей ты чертила блестящий песок, Я мечтам золотым отдавался вполне,- Ничего ты на все не ответила мне. Я давно угадал.
Сколько будет дважды два Я когда-то мечтал инженером стать горным, В этом деле хотел получить я права. Но везде мне вопрос задавали упорно: – Сколько будет, товарищ Куклин, дважды два? – Пять! – всегда.
Стали улицы узкими после грохота солнца Стали улицы узкими после грохота солнца После ветра степей, после дыма станиц… Только грек мне кивнул площадная брань в переулке, Безволосая Лида бежит подбирая чулок. Я боюсь твоих губ и.
Песнь Да здравствует днесь императрикс Анна На престол седша увенчанна, Краснейше солнца и звезд сияюща ныне! Да здравствует на многа лета, Порфирою златой одета, В императорском чине. Се благодать всем от.
Затмение солнца Еще светло. Но смех я слышу истеричный. Еще светло. Но все истерзаны вниманьем. Затменье будет, говорят. И кто-то спичкой коптит себе кусок стекла, как в детстве раннем. Еще светло. Бегут.
И будет вскоре И будет вскоре весенний день, И мы поедем домой, в Россию… Ты шляпу шелковую надень: Ты в ней особенно красива… И будет праздник… большой, большой, Каких и не было, пожалуй.
А зима будет А зима будет большая… Вот, гляди-ка, за рекой Осень тихо умирает, Машет желтою рукой. Плачут мокрые осины, Плачет дедушка Арбат, Плачет синяя Россия, Превратившись в листопад. И, сугробы сокрушая, Солнце.
В пальмовой роще солнца сквозняк В пальмовой роще солнца сквозняк, Над пальмами веер облачных сфер… Железно-жилистый известняк… Черные арки кумранских пещер… На камне горячем сижу, и стрижи, Которых и вижу-то в первый раз, Делают быстрые.
Пусть будет эта повесть Пусть будет эта повесть Написана всерьез О людях тех, чья совесть Чиста, как Дед Мороз. Один из них пропойца, По пьянству богатырь, И светит ярче солнца Его душе бутыль. Чтоб.
Все будет ново для меня Все будет ново для меня – и волк, мелькнувший, как прохожий, и шея жаркого коня, где гладкий бугорок под кожей, И как во сне – букашка в лоб, костров чужих.
Это будет вот так Это будет вот так: будут звезды бесчисленно падать. Разбежится гроза, а закат еще жив в полумгле… Будешь ты повторять мне: «Не надо, не надо, не надо…» Я возьму тебя за.
«Все знаю, что будет. Все помню точь-в-точь…» Все знаю, что будет. Все помню точь-в-точь Как древо познанья раскинется ночь. Коснется твоей и моей головы И высь обозначит гуденьем листвы Мерцаньем прозрачных плодов ослепит, И мы безымянны, как.
Так было, так будет Так было, так будет в любом испытанье: кончаются силы, в глазах потемнело, уже исступленье, смятенье, метанье, свинцовою тяжестью смятое тело. Уже задыхается сердце слепое, колотится бешено и бестолково и вырваться.
А знаешь, все еще будет! А знаешь, все еще будет! Южный ветер еще подует, и весну еще наколдует, и память перелистает, и встретиться нас заставит, и еще меня на рассвете губы твои разбудят. Понимаешь, все.
Не всегда будет имя все то же Не всегда будет имя все то же — Мне другое дадут потом. Полнозвучней, сильнее, строже Начертается путь мой в нем. Оно будет в руке, как лампада. Я увижу, где тьма.
Год активного солнца Триптих 1. Есть последнее средство: отречься, уйти, догореть где-то в средней России на средне тошнотном участке производственной жизни… Осталось дыханья на треть в измочаленных легких. Слова барабанят по каске —.
Хуже, чем было, не будет Оставим в Москве разговоры, Возьмем всю наличность души, — Нам встречу назначили горы, И мы на свиданье спешим. Нас память терзает и судит, Но я говорю: «Не горюй! Ведь хуже.
Этот день будет первым Этот день будет первым всегда и везде — Пробил час, долгожданный серебряный час: Мы ушли по весенней высокой воде, Обещанием помнить и ждать заручась. По горячим следам мореходов живых и.
Все было — до, все будет — после Все было — до, Все будет — после. Всему во всем Своя пора. А Человек, Как искра, послан Надеждой В Завтра Из Вчера.
Что будет завтра Что будет завтра, через тыщу лет… И нет конца, и края мыслям нет. Иду и вижу рог луны, и свет родившейся Венеры. И мысли вновь устремлены в глухие, безответные пределы.
Доколе будет русская деревня Доколе будет русская деревня в ржаной соломе, в крышах набекрень? Что может быть обидней и плачевней, чем вдовья бедность русских деревень.
Увижу я, как будет погибать Увижу я, как будет погибать Вселенная, моя отчизна. Я буду одиноко ликовать Над бытия ужасной тризной. Пусть одинок, но радостен мой век, В уничтожение влюбленный. Да, я, как ни один.
Пусть будет небом верхняя строка Пусть будет небом верхняя строка, А во второй клубятся облака, На нижнюю сквозь третью дождик льется, И ловит капли детская рука.
Так будет Мы доживем свой век в квартире, Построенной при старом мире, Кладя заплаты там и тут На неприглядное наследство. Но наши внуки проведут Свое сверкающее детство Не так, как деды и.
Будет день — и свершится великое Будет день — и свершится великое, Чую в будущем подвиг души. Ты — другая, немая, безликая, Притаилась, колдуешь в тиши. Но во что обратишься — не ведаю, И не знаешь.
Когда меня не будет Когда меня не будет, когда все, что было мною, рассыплется прахом,- о ты, мой единственный друг, о ты, которую я любил так глубоко и так нежно, ты, которая наверно переживешь.
Шаги Командора Тяжкий, плотный занавес у входа, За ночным окном — туман. Что теперь твоя постылая свобода, Страх познавший Дон-Жуан? Холодно и пусто в пышной спальне, Слуги спят, и ночь глуха. Из.
Люблю я имя Анна Люблю я имя Анна, Оно звенит, как свет, Оно, как сон, пространно… Люблю его — и нет. И двойственно, и чудно Оно мелькает мне. И в ночи непробудной, И в.
Источник