Учение о Вселенной Дж. Бруно.
Джордано Бруно(1548 — 1600) развил и углубил философские идеи Коперника: 1) Солнце является центром только по отношению к Земле, но не центром Вселенной; 2) Вселенная не имеет центра и бесконечна; 3) Вселенная состоит из галактик (скоплений звезд); 4) звезды — небесные тела, подобные Солнцу и имеющие свои планетные системы; 5) число миров во Вселенной бесконечно; 6) все небесные тела — планеты, звезды, а также все, что имеется на них, обладают свойством движения; 7) не существует Бога, отдельного от Вселенной, Вселенная и Бог — одно целое.
Вопреки расхожим мнениям, Бруно не первый задумывался о множественности миров и бесконечности Вселенной. До него такие идеи принадлежали Античным атомистам, эпикурейцам, Николаю Кузанскому. Джордано Бруно опираясь на их работы и на свои собственные изыскания впервые СОЗДАЕТ СИСТЕМУ, в которой бесконечность Вселенной и множественность миров выходят на первую позицию. Именно это является его важнейшим вкладом в мировую философскую мысль. Проведя подобную работу, Д.Бруно становится одним из основоположников мирового КОСМИЗМА, как мировоззрения, рассматривающего космос в единстве различных его аспектов.
Идея бесконечности Вселенной у Д.Бруно не является оторванной от других его философских изысканий. Развивая идеи Аристотеля, неоплатоников и средневековых авторов, он создает модель мироздания, в основе которого лежит ЕДИНОЕ, в которое входит как материальное начало, так и формальное – духовное начало. Подобный монодуализм позволяет Бруно прийти к выводу об одушевленности мироздания в целом и в частностях – согласно его взглядам, миры одушевлены также, как и одушевлена Вселенная в целом. И именно такая ЖИВАЯ ВСЕЛЕННАЯ является бесконечной, наполненной бесконечным числом живых миров, населенных обитателями. Но идеи Бруно не только сугубо онтологичны, а несут на себе определенную этическую нагрузку, излагая которою, он создает произведения, как обличающие пороки его времени, так и дающие весьма прогрессивную для того времени мораль.
Пантеистическая философия природы: Бог во всем, он тождествен природе. Проблема бесконечности мира, его динамическое единство и вечность. Основа – единое, материя — неразвернутая причинность сущего. В едином — внутренняя способность материи быть формой всех форм. «Душа мира» удерживает мир в единстве и разнообразии, господствует над материей, всеобщий разум, формирует материю изнутри. Материя не может существовать без формы, форма — внутренняя сторона материи. Материя — причина, возможность. Противоречивое единство: единое бесконечно, многосторонность и множественность единого. Космос состоит из дискретных частиц — атомов. Движение тождественно материи, природа — это мировая душа. Движение — внутренний принцип природы, Но целое неподвижно, нет внешнего источника движения. Цель разума — проникновение в глубину явлений. Закон природы — её божественность. Познание бесконечно, т.к. бесконечен его предмет. Познание: восприятие -> представление -> обработка разумом.
Идеи Джордано Бруно не были приняты католической Церковью, и он был сожжен на костре в 1600 г .
Пантеи́зм — учение о том, что всё есть Бог; учение, обожествляющееВселенную, природу (пантеизм как религиозный натурализм).
Источник
Джордано Бруно и теория бесконечности Вселенной
413 лет прошло с того времени, когда на площади Цветов в Риме был сожжен религиозный философ Джордано Бруно. Восемь лет он провел в тюрьмах инквизиции, но не отрекся от своих убеждений и сказал перед костром судьям: «Вы с большим страхом произносите свой приговор, чем я его выслушиваю. Сжечь — не значит победить».
«Отношение к науке в Средневековье у Церкви было теплым, даже очень теплым. Возьмем хотя бы Джордано Бруно. » Такой анекдот ходит уже не одно десятилетие среди противников веры. В советское время жизнь «великого Ноланца» (так называли Бруно по месту рождения в городе Нола) стала хрестоматийным примером в учебниках союза воинствующих безбожников и агитаторов общества «Знание». Многие до сих пор считают Джордано мучеником науки, пострадавшим за свои коперниканские убеждения. Однако это не так. Попытаемся дать суждениям Бруно научную и религиозную оценку, ведь знать правду о жизни и учении этого итальянца необходимо каждому современному православному миссионеру.
Ученый или маг?
Жизнь Бруно (1548-1600) пришлась на годы религиозного и военного противостояния протестантизма и католицизма. Это было время политических интриг и дворцовых переворотов, религиозной нетерпимости к инакомыслию: еретиков жгли и католики, и протестанты. И поэтому неудивительно, что Бруно, который в семнадцать лет принял постриг в доминиканском монастыре для получения образования, «преследовался за свои убеждения не только католической инквизицией, но и властями кальвинистской Швейцарии и лютеранской Германии. Но казнить Джордано пришлось все же «своим», которые около десяти лет вразумлениями и пытками пытались его обратить.
Труды Бруно было легко достать даже в советские годы. Но даже их поверхностного изучения достаточно, чтобы понять: автор отнюдь не великий ученый и не атеист, как утверждала атеистическая пропаганда. Если бы это было не так, то творения Ноланца изучали бы на естественнонаучных факультетах, а не только в курсах истории философии. Английская исследовательница Ф.А. Иейтс, отечественные апологеты о. Андрей Кураев и В. Ле-гойда считают, что метод Бруно отнюдь не научный. Это метод философской интуиции и магического управления, и цель философа, как и цель мага — достижение способности повелевать миром через постижение его тайн. В своей поэме «О безмерном» Бруно говорил, что человек — это смертный Бог, а Бог -это бессмертный человек, и человек чрез постижение мира может стать Богом и управлять всем. Чем же тогда это учение отличается от слов сатаны, сказанных им в раю прародителям: «Нет, не умрете . и вы будете, как боги, знающие добро и зло (Быт.3:4,5)»?
Это, по сути, первый призыв на Земле к магическому постижению мира с целью стать богом.
Свой метод Бруно соединял с учением Гермеса Трисмегиста — таинственного оккультного писателя, жившего, скорее всего, в II-III веках. Оккультисты и маги средневековья почитали его как бога и возводили его учения к седой египетской древности. В научном отношении Бруно был весьма слаб и, излагая теорию Николая Коперника (умершего в 1543 году), обильно соединял его с цитатами из Гермеса.
Так Коперник говорил только о гелиоцентризме — Солнце в центре Солнечной системы и сфере неподвижных звезд вокруг, что соответствовало канонам средневековой астрономии, опиравшейся на труды Аристотеля и Клавдия Птолемея. Бруно же считал, что вселенная бесконечна, а звезды — такие же светила, как и наше солнце. Вокруг многих из них есть планеты, на которых может быть жизнь. Отметим, что и это воззрение не отличается ни научной, ни философской новизной. Во втором веке до н.э. Тит Лукреций Кар в трактате «О природе вещей» высказывал подобную мысль. В третьем веке н.э. ее повторил Ориген. В его книге «О началах» написано, что Бог как существо всемогущее не мог использовать лишь часть своего могущества для творения мира, и поэтому только бесконечный мир соответствует бесконечной мощи Бога. А так как Бог-Творец, и вечный Творец, то должен быть вечный мир, вечная материя, потому что Бог не может не творить. Мысль о бесконечном мироздании через экспликацию (развертывание) высказывал за столетие до Коперника католический кардинал Николай Кузанский, но не был осужден за свои полуязыческие воззрения, ибо Церковь учит о творении мира «из ничего» и о его конечности.
В философско-религиозном отношении позицию Бруно можно охарактеризовать как пантеизм, так как для Бруно, в отличии от Оригена и Кузанского Бог и мироздание — одно и то же. «Бог во всем» — считали первые (панэнтеизм). «Все есть Бог» — считал Бруно (пантеизм).
Владимир Катасонов, д.ф.н., считает, что учение Бруно положило основание мощной традиции пантеизма, повлиявшей даже на современных ученых, к примеру, Альберта Эйнштейна и Виталия Гинзбурга, который считал себя не только атеистом, но и пантеистом(!). Если природа есть Бог, то нет ничего удивительного, что в ней заложена способность к саморазвитию, поэтому и глобальный эволюционизм, проникший во все сферы современного естествознания, есть порождение пантеистического мировоззрения.
Бесконечна ли Вселенная?
Как же быть с красивой идеей Ноланца о бесконечном мироздании, живой Вселенной, рождающей жизнь там, где это возможно? О жизни на планетах, о которых мы еще не знаем? Красивая мысль, достойная научной фантастики, действительно была использована во многих произведениях современной литературы и кинематографа. Наука до сих пор не знает, есть ли жизнь во Вселенной, кроме Земли. Однако вопрос о беспредельности Вселенной в пространстве и во времени, кажется, уже снят.
В 1880-е годы Иозеф Стефан и Людвиг Больцман показали, что в процессе поглощения звездного света межзвездная среда достигает температуры, достаточной для свечения. Сияние заливало бы весь небосвод со всех сторон, и ночное небо ничем бы не отличалось от дневного.
В это же время математик И.Ф. Цельнер доказал, что в бесконечной вселенной должна быть гравитация бесконечной силы в любой ее точке.
В 1895-96 годах Хуго Зелингер и Карл Нейман независимо друг от друга пришли к тому же выводу. Но нас не уничтожает гравитация бесконечной силы и сияние светил не ослепляет. Значит, вселенная не бесконечна ни во времени, ни в пространстве. Гравитометрический и фотометрический парадоксы строго математически доказали ограниченность Вселенной. Двадцатый век подарил человечеству новые открытия в области космологии: Вселенная расширяется. Известная теория Большого Взрыва говорит о том, что вся вселенная возникла из точки «сингулярности» чудовищной плотности и массы, которая, взорвавшись, дала начало мирозданию приблизительно 11,2 миллиарда лет назад (именно на такое расстояние в световых годах удалены самые далекие объекты Вселенной).
Эта теория напоминает происхождение мира из ничего с гакой ясностью, что в 1951 году папа Пий XII в речи «Доказательства бытия Божьего в свете современного знания» назвал ее блестящим под-гверждением библейской картины происхождения мира.
Суд истории
Бруно осудили не как ученого, а как мага и еретика. И это не был конфликт науки и науки — гелеоцентричеecкоii и геоцентрической, как в деле Галилео Галилея. Это был конфликт религии и религии — христианской и оккультно-магической.
Сожжение Бруно принесло Римо-католической Церкви больше вреда, чем пользы, хотя сожгли его не церковники, а светские власти Рима. История свидетельствует: когда Католическая Церковь пыталась победить своих эппонентов не силой аргументации или церковного отлучения, как это принято в каноническом праве Православной Церкви, а силой гражданкой власти, все больше людей отходило от нее. Так было после осуждения на сожжение по приговору инквизиции ректора Пражского университета Яна Гуса, освободительницы Франции Жанны д’Арк, обличителя папства Джироламо Савонаролы.
И когда атеисты говорят, что «крысы в церковных сутанах сожгли великого ученого Бруно», они лгут: жгли не церковники, и Бруно не был великим ученым. Конфликт науки и религии не может возникнуть в принципе, так как у них разные сферы бытия, а их «лобовое столкновение» — один из мифов, которыми так богата наша технократическая цивилизация.
Источник
Теория бесконечности вселенной джордано бруно
Джордано Бруно (1548-1600) О бесконечности, Вселенной и мирах.
Вступительное письмо, написанное знаменитейшему синьору Микелю ди Кастельново синьору ди Мoвисьеро, Конкресальто и ди Жанвилля, кавалеру ордена христианнейшего короля,
советнику его личного совета, капитану 50 солдат и послу светлейшей королевы Англии1
Если бы я, знаменитейший кавалер, владел плугом, пас стадо, обрабатывал сад или чинил одежду, то никто не обращал бы на меня внимания, немногие наблюдали бы за мной, редко кто упрекал бы меня, и я легко мог бы угодить всем. Но я измеряю поле природы, стремлюсь пасти души, мечтаю обработать ум и исправляю привычки интеллекта – вот почему кто на меня смотрит, угрожает мне, кто наблюдает за мной, нападает на меня, кто догоняет меня, кусает меня, и кто меня схватывает, пожирает меня; и это – не один или немногие, но многие и почти все. Если вы хотите понять, откуда это, то я вам скажу, что причиной этого окружение, которое мне не нравится, чернь, которую я ненавижу, толпа, которая не удовлетворяет меня; я влюблен в одну, и благодаря ей я свободен в подчинении, доволен в муках, богат в нужде и жив во смерти; благодаря ей я не завидую тем, которые являются рабами в свободе, мучаются в наслаждениях, бедны в богатствах и мертвы в жизни; ибо в теле они имеют цель, которая их связывает, в духе – ад, который их угнетает, в душе – заблуждение, которое их заражает, в мыслях – летаргию, которая их убивает; и нет великодушия, которое их освободило бы, долготерпения, которое их возвысило бы, сияния, которое их осветило бы, знания, которое их оживило бы. Отсюда происходит то, что я не отступаю, подобно тоскующим, не опускаю рук от дела, которое мне представляется; ни, подобно отчаявшимся, не поворачиваюсь спиной к неприятелю, который противостоит мне; ни, подобно ослепленным, не отворачиваю очей от божественного предмета; а между тем меня большей частью считают софистом, который больше стремится казаться тонким, чем быть правдивым; честолюбцем, который больше стремится основать новую и ложную секту, чем подтверждать старую и истинную; искусителем, который добывает блеск славы, распространяя тьму заблуждений; беспокойным умом, который опрокидывает здания здравых дисциплин и создает орудия разврата. Пусть святые божества, синьор, уничтожат всех тех, которые несправедливо ненавидят меня, пусть будет ко мне всегда благосклонным мое божество, пусть будут ко мне благоприятными все правители нашего мира, пусть звезды приготовят такой посев для поля и такое поле для посева, чтобы из моего труда выросли полезные и славные плоды для мира, которые раскрыли бы ум и пробудили бы чувства лишенных света; я же, конечно, не измышляю чего-либо и, если и заблуждаюсь, то не думаю на самом деле, что заблуждаюсь; когда я говорю или пишу, то спорю не из любви к победе самой по себе (ибо я считаю всякую репутацию и победу враждебными богу, презренными и лишенными вовсе чести, если в них нет истины), но из любви к истинной мудрости и из стремления к истинному созерцанию я утомляюсь. огорчаюсь и мучаюсь. Это докажут убедительные аргументы, которые зависят от крепких оснований, которые происходят от упорядоченных чувств, которые получают сведения не от ложных образов, а от истинных, определяющихся от природных предметов, подобно верным посланцам; они представляются наличными для тех, кто их ищет, открытыми для тех, кто на них смотрит, ясными для тех, кто их изучает, достоверными для тех, кто их понимает. И вот я вам представляю мои соображения о бесконечности, вселенной и бесчисленных мирах.
u Мой путь уединенный к тем селеньям,Куда ты помысл свой уже простер,
Уводит к бесконечности – с тех пор,Как жизнь сравнял с искусством и уменьем.
Там возродись; туда взлети пареньем
Двух резвых крыл, меж тем как, вперекор
Тебе, надменный рок закрыл простор
Пред целью, милой вновь твоим стремленьям.
Ступай отсель; да обретешь приют
Достойнейший; да будет твой водитель
Тот бог, кого слепым слепцы зовут.
Да будут духи, коими обитель
Небес полна, приветливы с тобой!
Не возвращайся лишь – коль ты не мой!
Уйдя из тесной, сумрачной пещеры,
Где заблужденье век меня томило,
Там оставляю цепи, что сдавила
На мне рука враждебная без меры.
Низвергнуть в ночь отныне вечер серый
Меня не сможет – мощь, что покорила
Пифона, чьею кровью окропила
Поверхность вод, попрала власть Мегеры.
Тебя благодарю, мой свет небесный;
К тебе стремлюсь, мой голос благородный;
Тебе вручаю сердце я с любовью,
Рука, исторгшая меня из бездны,
Приведшая меня в чертог свободный,
Больной мой дух вернушая здоровью.
Кто дух зажег, кто дал мне легкость крылий?
Кто устранил страх смерти или рока?
Кто цепь разбил, кто распахнул широко
Врата, что лишь немногие открыли?
Века ль, года, недели, дни ль, часы ли
(Твое оружье, время!) – их потока
Алмаз, ни сталь не сдержат, но жестокой
Отныне их я не подвластен силе.
Отсюда ввысь стремлюсь я, полон веры,
Кристалл небес мне не преграда боле,
Но, вскрывши их, подъемлюсь в бесконечность.
И между тем как все в другие сферы
Я проникаю сквозь эфира поле,
Внизу – другим – я оставляю Млечность *.
* Сонеты перевел В. А. Ещин.
Эльпин, Филотей, Фракасторий, Буркий2
Эльпин. Каким образом возможно, что вселенная бесконечна?
Филотей. Каким образом возможно, что вселенная конечна?
Эльпин. Думаете ли вы, что можно доказать эту бесконечность?
Филотей. Думаете ли вы, что можно доказать ее конечность?
Эльпин. Какова ее протяженность?
Филотей. Каков ее край?
Фракасторий. К делу, к делу, если хотите доставить удовольствие; вы слишком долго тянете.
Буркий. Начните скорей рассуждать, Филотей, потому что мне доставит развлечение выслушать эти басни или фантазии.
Фракасторий. Будь скромней, Буркий; что ты скажешь, если истина в конце победит тебя?
Буркий. Я не желаю верить, чтобы это оказалось истиной; ибо невозможно, чтобы моя голова поняла эту бесконечность, а мой желудок переварил ее; хотя, сказать правду, я бы желал, чтобы дело обстояло так, как говорит Филотей, ибо, если бы, к несчастью, я упал с этого мира, то я всегда попал бы на какое-либо место.
Эльпин. Конечно, Филотей, если мы хотим слелать чувство судьею или уступить ему то, что ему подобает, а именно, что всякое познание берет начало от него, то мы найдем, что нелегко найти средство доказать то, что ты говоришь, а скорее наоборот. Но пожалуйста приступите к объяснению.
Филотей. Чувство не видит бесконечности, и от чувства нельзя требовать этого заключения; ибо бесконечное не может быть объектом чувства; и поэтому тот, кто желает познавать бесконечность посредством чувств, подобен тому, кто пожелал бы видеть очами субстанцию и сущность; и кто отрицал бы эти вещи потому, что они не чувственны или невидимы, тот должен был бы отрицать собственную субстанцию и бытие. Поэтому должно быть известное правило относительно того, чего можно требовать от свидетельства чувств; мы их допускаем только в чувственных вещах, и то не без подозрения, если только они не входят в суждение, соединенное с разумом. Интеллекту подобает судить и отдавать отчет об отсутствующих вещах и отдаленных от нас как по времени, так и по пространству. А относительно их мы имеем достаточно убедительные свидетельства чувства, что оно неспособно противоречить разуму, и кроме того оно очевидным образом сознается в своей слабости и неспособности судить о них ввиду ограниченности своего горизонта, в образовании которого чувство оказывается непостоянным. И вот, поскольку мы знаем по опыту, что оно нас обманывает относительно поверхности этого шара, на котором мы находимся, то тем более мы должны относиться к нему с подозрением, когда вопрос идет о пределе этого звездного свода.
Эльпин. К чему же нам служит чувства? Скажите.
Филотей. Только для того, чтобы возбуждать разум, подтверждать, указывать и свидетельствовать о нем частично; но они не могут подтверждать его целиком, а тем более судить или осуждать его. Ибо чувства, какими бы совершенными они ни были, не бывают без некоторой мутной примеси. Вот почему истина происходит от чувств только в малой части как от слабого начала, но она не заключается в них.
Эльпин. А в чем же?
Филотей. Истина заключается в чувственном объекте, как в зеркале, в разуме – посредством аргументов и рассуждений, в интеллекте – посредством принципов и заключений, в духе – в собственной и живой форме.
Эльпин. Скажите ваши основания.
Филотей. Я это сделаю. Если бы мир был конечным, а вне мира не было бы ничего, то я спрашиваю: где же мир? где вселенная? Аристотель отвечает: мир в себе самом. Выпуклость первого неба есть место вселенной; а оно, как первое содержащее, не заключается в другом объемлющем, ибо место есть не что иное, как поверхность и край объемлющего тела3; вот почему то, что не заключается в объемлющем его теле, не имеет и места. Но что ты хочешь сказать, Аристотель, говоря об этом “месте в самом себе”? Что ты подразумеваешь под “вещью вне мира”? Если ты скажешь, что там нет ничего, тогда небо, мир, конечно, не находятся ни в какой части.
Фракасторий. Мир, следовательно, не будет нигде. Ничего не будет ни в чем.
Филотей. И мир будет некоторой вещью, которой нет. Если ты скажешь (ибо мне кажется достоверным, что ты хочешь иметь некоторую вещь для того, чтобы избежать пустоты и небытия), что вне мира имеется разумное и божественное существо4, так что бог есть место всех вещей, то ты сам сильно запутаешься, чтобы заставить нас понять, каким образом бестелесная, умопостигаемая и не имеющая измерений вещь может быть местом измеримой вещи. Если ты скажешь, что она охватывает мир как форма, подобно тому как душа охватывает тело, то ты не ответишь на вопрос относительно “вне мира” и о том, что находится по ту сторону вселенной и вне ее пределов. Если ты хочешь извинить себя, сказав, что там, где нет ничего, нет и никакой вещи, нет также и места “по ту сторону” и “вне”, то ты меня этим не удовлетворишь, ибо это слова и извинения, которые не могут быть понятны. Ибо действительно невозможно, чтобы, опираясь на какое-либо чувство или фантазию (если бы даже оказались другие чувства и другие фантазии), ты мог заставить меня утверждать с действительным разумением, что имеется некоторая поверхность, некоторый край, некоторая конечность, за пределами которой нет ни тела, ни пустоты; также и бог, поскольку божество не существует для пустоты и, следовательно, не имеет отношения к ней, не может каким-либо образом ограничивать тело; ибо все, что ограничивает тело, есть или внешняя форма или содержащее его тело. И во всех смыслах приходилось бы считать, что вы наносите ущерб достоинству божественной и вселенской природы.
Буркий. Конечно, я думаю, следовало бы сказать ему, что, если кто-либо протянет свою руку за пределы этой выпуклости5, то она не будет в каком-либо месте или в какой-либо части
Источник