«Послушай: далёко, далёко, на озере Чад…». Ко дню рождения знаменитого стихотворения Николая Гумилёва
9 октября 1907 года молодой, почти неизвестный в Петербурге поэт Николай Гумилёв послал В. Я Брюсову — своему учителю и гиду в литературных кругах столицы вполне деловое письмо, в конце которого была такая милая приписка:
«За последнее время по еженедельному количеству производимых стихотворений я начинаю приближаться к Виктору Гюго. Кажется, попадаются недурные (для меня, конечно). Я посылаю Вам два.
Одно стихотворение — «Царица, иль, может быть, только печальный ребенок» — дивный пример задумчивой лирики раннего Гумилёва.
Вторым был «Жираф».
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад
Со временем это стихотворение стало едва ли не самым знаменитым не только из африканских стихов Гумилёва, но и вообще из его произведений.
Однако первоначально оно было встречено довольно холодно, недоуменно, как и весь «экзотический маскарад» нового автора.
Первый раз стихотворение было напечатано в сборнике «Романтические цветы» (1908 год) и вызвало, как и все стихи, вошедшие в него, разноречивые, но большей частью нетеплые отклики критиков и коллег по перу.
Даже Брюсов назвал их «красивыми, изящными и по больше части интересными по форме» (с оговоркой, что это всего лишь «ученическая книга» ).
А Николай Пунин откровенно признавался, что Гумилёв многих пугал своим стремлением к экзотике — жирафами, попугаями, озером Чад, странными рифмами, дикими мыслями:
«Он пугал… но не потому, что хотел пугать, а от того, что сам был напуган бесконечной игрой воображения в глухие ночи, среди морей, на фрегатах, с Лаперузом, да Гамой, Колумбом» .
Критик Левинсон через год после выхода сборника дал подробный его анализ, в котором указывалось, что «поэтический мирок» автора уходит корнями во французскую поэзию, а стихотворение «Жираф» не способно увлечь ни читателя, ни его героиню.
Писатель Юрий Либединский вспоминал об оценке, которую дал стихотворению Сергей Есенин. Строчка «И руки особенно тонки, колени обняв», по словам Есенина, была написана с «прямым нарушением грамматики» , однако отступление от литературной нормы не разрушило структуру стиха, а, напротив, стало демонстрацией мастерства автора:
«„обнявшие колени“ — ничего не видно, а „колени обняв“ — сразу видишь позу» .
Вообще этот жираф не давал покоя критикам и коллегам литераторам.
Через 12 лет после выхода «Романтических цветов» (1908 год) Иванов-Разумник язвительно замечал, что в ту пору, когда мир сотрясается от глобальных событий, «по садам российской словесности размеренным шагом „изысканный бродит жираф“» , а сын Корнея Чуковского Николай вспоминал, ссылаясь на отца, что в редколлегии «Всемирной литературы» Гумилёва за глаза называли Изысканным Жирафом.
А уж сколько пародий на него написано!
Сегодня особенно как-то умаслен твой кок
И когти особенно длинны, вонзаясь в меня.
В тени баобаба, призывною лаской маня,
Вдали он подобен бесформенной груде тряпья,
И чресла ему украшают такие цветы,
Каких бы в порыве экстаза не выдумал я,
Увидев которые пала бы в обморок ты.
Я знаю веселые сказки про страсть обезьян,
Про двух англичанок, зажаренных хмурым вождем,
Но в платье твоем я сегодня заметил изъян,
Ты вымокла вся под холодным осенним дождем.
И как я тебе расскажу про дымящихся мисс,
Про то, как безумные негры плясали кэк-уок.
Ты плачешь. Послушай! где цепко лианы сплелись,
Вот такая очаровательная пародия Дмитрия Коковцева (очень неплохого поэта-сатирика) появилась 2 октября 1909 года в 40-м номере газеты «Царскосельское дело». Это стихотворение входило в пародийную пьесу «ОСТОВ» или АКАДЕМИЯ НА ГЛАЗОВСКОЙ УЛИЦЕ /4/», сочиненную в связи с выпуском группой литераторов во главе с Николаем Гумилёвым журнала «Остров».
Вот еще одна, уже 1914 года, написанная Александром Финкелем:
Сегодня ты как-то печально глядишь на ковры и обои
И слушать не хочешь про страны, где вечно ласкающий май
Послушай, огни погасим, и пригрезится пусть нам обоим,
Как жрец, разозлившись на пса, смертоносный схватил ассегай.
Помчалось копье, загудя, убегавшей собаке вдогонку,
И, кровью песок обагрив, повалился наказанный пес.
Послушай, — на озере Ньянца, под звуки гудящего гонга,
Жил сеттер голодный и быстрый, и мясо жреца он унес.
Это уже современная:
Сегодня, я вижу, особенно странен твой взор,
Но вдруг понимаю, что, собственно, я ни при чем:
Ты видишь, что где-то далёко, по кромке озёр
Вздыхает он тяжко – ему неуклюжесть дана,
Рисуют копытца волшебный узор на песке.
И бег его нервный с небес освещает луна,
Наверное, он слишком долго в тумане плутал,
Мерещились странные сказки таинственных стран,
Он очень боится упасть. Это страшный финал.
Вот это — почти философское осмысление «Жирафа» и эпохи:
Руками объяв твою тонкую шею — не рад,
Строением тела пора обратиться к врачу;
Косяк обезьян поселился на озере Чад,
Порядки свои учинили, подобны бичу.
Какие там сказки, от них не осталось и сна.
Тропический сад превратили в вакхический ад.
Я знаю, что меньше разрухи приносит война,
Готов головой своей биться с тобой об заклад.
Мой взгляд нынче мутен, а сердце сжимает тоска,
Как вспомню жирафа изысканных в прошлом манер;
Пунцовы зрачки, недосып, исхудал как доска
И бегает вяло, «не к шубе рукав» в интерьер.
И как я тебе расскажу про тропический сад.
Очень интересную оценку стихотворению дал в своем позднем, уже посмертном эссе о Гумилёве Корней Чуковский, знавший его более 12 лет:
«. все его гимны экзотическим ягуарам, носорогам, — самумам, пустыням, слонам показались мне на первый взгляд слишком экзотическими, слишком искусственными, хотя я и признавал изощренность их поэтической формы. О том, что эти стихи неспособны, говоря по-старинному, эмоционально воздействовать на душу читателя, Гумилёв и сам заявил с огорчением в одном из своих лучших стихотворений того давнего времени — в щемяще-поэтичном “Жирафе”, где он безуспешно пытается успокоить, обрадовать, утешить тоскующую петербургскую женщину своим восторженным рассказом о том, что на свете существует красавец жираф, бродящий в дебрях Африки, близ озера Чад:
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Но страдающей женщине нет дела до гумилёвских жирафов. Взгляд ее по-прежнему грустен. И поэт, не зная других утешений, по-прежнему тщетно пытается очаровать ее той же экзотикой:
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав?
Ты плачешь? Послушай. далеко, на озере Чад
Но женщина продолжает рыдать. Меньше всего на земле ей необходимы жирафы. Это стихотворение, где поэт сокрушается о своем литературном бессилии — одно из самых сильных во всей его ранней лирике. Оно предвещало того Гумилёва, каким он открылся нам в последний год своей жизни: проникновенного, свободного от всяких посторонних влияний, и наконец-то обретшего свой собственный чаруюший голос. И странно было думать, что “Жираф” — стихотворение, написанное чуть ли не двадцатилетним юнцом — такое оно зрелое и крепкое».
Корней Иванович прав — для совсем молодого человека (Гумилёву в момент написания был 21 год) стихотворение очень зрелое и по форме, и по содержанию. В нем угадывается будущий великолепный Мастер Стиха, каким Николай Гумилёв станет через несколько лет.
Источник
Жираф — слушать стихотворение Гумилёва онлайн
Слушать онлайн стихотворение «Жираф»:
Здесь вы можете слушать онлайн стихотворение Николая Гумилёва «Жираф». Рассказчик видит грустную собеседницу и решает поднять ей настроение своим рассказом о поездке в Африку и обитающего возле озера Чад жирафа.
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.
Ты плачешь? Послушай. далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Источник
5 лучших стихотворений Николая Гумилева
Николай Гумилев – настоящая легенда Серебряного века. Ранимый и высокочувствительный, он верил, что слово способно исцелять, что слово может изменить реальность. Николай Степанович специально вводил себя в состояние тупиковой безысходности и отчаяния, ибо, как виделось ему, только в такие моменты муза поэзии благосклонно взглядывала на него.
Жираф
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
— Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Безумно любящий путешествия, Гумилев исколесил большую часть Африки, бывал в Египте. Пятнистый герой этого, без сомнения, известнейшего стихотворения, олицетворяет собой буйное экзотическое воображение поэта. Неоднократно переложенный на музыку «Жираф» и поныне поселяет в слушателе тоску по заморским странам, тягу к чудесным приключениям и волшебным встречам. Прототипом главной героини явилась Ахматова, вначале не отвечавшая взаимностью на пылкие чувства Гумилева.
Христос
Он идёт путём жемчужным
По садам береговым,
Люди заняты ненужным,
Люди заняты земным.
«Здравствуй, пастырь! Рыбарь,
здравствуй!
Вас зову я навсегда,
Чтоб блюсти иную паству
И иные невода.
«Лучше ль рыбы или овцы
Человеческой души?
Вы, небесные торговцы,
Не считайте барыши!
Ведь не домик в Галилее
Вам награда за труды, —
Светлый рай, что розовее
Самой розовой звезды.
Солнце близится к притину,
Слышно веянье конца,
Но отрадно будет Сыну
В Доме Нежного Отца».
Не томит, не мучит выбор,
Что пленительней чудес?!
И идут пастух и рыбарь
За искателем небес.
Вечный евангельский сюжет, вечная тема смысла жизни человеческой. Гумилев был воспитан в верующей среде, и его, как человека думающего, волновали вопросы бытия после смерти бренного тела. Это стихотворение с изысканной простотой и любовно подобранными эпитетами демонстрирует трепетное отношение автора к этому вопросу.
Баллада
Пять коней подарил мне мой друг Люцифер
И одно золотое с рубином кольцо,
Чтобы мог я спускаться в глубины пещер
И увидел небес молодое лицо.
Кони фыркали, били копытом, маня
Понестись на широком пространстве земном,
И я верил, что солнце зажглось для меня,
Просияв, как рубин на кольце золотом.
Много звездных ночей, много огненных дней
Я скитался, не зная скитанью конца,
Я смеялся порывам могучих коней
И игре моего золотого кольца.
Там, на высях сознанья — безумье и снег,
Но коней я ударил свистящим бичем,
Я на выси сознанья направил их бег
И увидел там деву с печальным лицом.
В тихом голосе слышались звоны струны,
В странном взоре сливался с ответом вопрос,
И я отдал кольцо этой деве луны
За неверный оттенок разбросанных кос.
И, смеясь надо мной, презирая меня,
Люцифер распахнул мне ворота во тьму,
Люцифер подарил мне шестого коня —
И Отчаянье было названье ему.
И снова эта волнующая тема о вере, жизни и запредельности. «Балладу» Гумилев написал в 20 лет. Темы печали, отчаяния бередили его душу, неудержимо влекли. И что удивительно, зная о силе слова, интересуясь его воздействием на судьбу человека, Гумилев как будто нарочно поддразнивая смерть, то играючи протягивая к ней руку, то отдергивая ее, предрекал свою собственную леденящую кровь кончину. И тот самый «щедрый» подарок падшего ангела – шестой конь – унесет поэта туда, где случатся ответы на все вопросы.
Мне снилось: мы умерли оба,
Лежим с успокоенным взглядом,
Два белые, белые гроба
Поставлены рядом.
Когда мы сказали — довольно?
Давно ли, и что это значит?
Но странно, что сердцу не больно,
Что сердце не плачет.
Бессильные чувства так странны,
Застывшие мысли так ясны,
И губы твои не желанны,
Хоть вечно прекрасны.
Свершилось: мы умерли оба,
Лежим с успокоенным взглядом,
Два белые, белые гроба
Поставлены рядом.
Гумилев был страстно влюблен в Ахматову. Но ее первоначальная холодность заставляла его искать ответные чувства у других женщин. Это стихотворение посвящено одной из них – поэтессе Елизавете Дмитриевой. Но, как мы можем увидеть в строках «…и губы твои не желанны…», поэт осознал, что другие женщины ему не интересны, ему нужна только Ахматова.
Людям будущего
Издавна люди уважали
Одно старинное звено,
На их написано скрижали:
«Любовь и Жизнь — одно».
Но вы не люди, вы живете,
Стрелой мечты вонзаясь в твердь,
Вы слейте в радостном полете
Любовь и Смерть.
Издавна люди говорили,
Что все они рабы земли
И что они, созданья пыли,
Родились и умрут в пыли.
Но ваша светлая беспечность
Зажглась безумным пеньем лир,
Невестой вашей будет Вечность,
А храмом — мир.
Все люди верили глубоко,
Что надо жить, любить шутя
И что жена — дитя порока,
Стократ нечистое дитя.
Но вам бегущие годины
Несли иной нездешний звук,
И вы возьмете на Вершины
Своих подруг.
Это стихотворение – поэтическое завещание Гумилева нам, его потомкам. Завещание, которое смогли прочитать лишь через 60 лет после безвременной кончины его автора. Задумайтесь, люди, туда ли мы идем. Услышан ли призыв автора этих строк, призыв жить, выкарабкавшись из лицемерия и ханжества.
Источник