Юлия кристева черное солнце депрессия меланхолия

Черное солнце. Депрессия и меланхолия

Книга выдающегося французского психоаналитика, философа и лингвиста Ю. Кристевой посвящена теоретическому и клиническому анализу депрессии и меланхолии. Наряду с магистральной линией психоаналитического исследования ей удается увязать в целостное концептуальное единство историко-философский анализ, символические, мистические и религиозные аллегории, подробный анализ живописи Гольбейна, богословско-теологические искания, поэзию Нерваля, мифические повествования, прозу Достоевского, особенности православного христианства, художественное творчество Дюрас.

Книга будете интересом прочитана не только специалистами-психологами, но и всеми, кто интересуется новейшими течениями в гуманитарных исследованиях.

Черное солнце. Депрессия и меланхолия 1

Глава 1. Психоанализ как контрдепрессант 1

Глава 2. Жизнь и смерть речи 8

Глава 3. Фигуры женской депрессии 16

Глава 4. Красота: иной мир больного депрессией 21

Глава 5. «Мертвый Христос» Гольбейна 22

Глава 6. «El Desdichado» Нерваля 30

Глава 7. Достоевский: письмо страдания и прощения 37

Глава 8. Болезнь боли: Дюрас 48

Мастер живого слова 56

Выходные данные 57

Юлия Кристева
Черное солнце. Депрессия и меланхолия

Черное солнце. Депрессия и меланхолия

Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься?

«Псалом Давида» 42:6

Величие человека в том, что он знает о своем ничтожестве.

Быть может, всю свою жизнь ищешь только его и ничего больше — наивеличайшее горе, дабы стать самим собой, прежде чем умрешь.

Селин. Путешествие на край ночи

Глава 1. Психоанализ как контрдепрессант

Писать о меланхолии для тех, кого меланхолия опустошает, имеет смысл, только если это идет от самой меланхолии. Я пытаюсь сказать вам о бездонной печали, той несообщаемой боли, которая порой поглощает нас — и зачастую на длительное время, — заставляя потерять вкус к любой речи, любому действию, вкус к самой жизни. Это отчаяние — не отвращение, которое предполагало бы, что я остаюсь способной к желанию и творению, пусть и негативным, но, несомненно, существующим. В депрессии, когда само мое существование готово рухнуть, его бессмыслица не трагична — она представляется мне очевидной, оглушающей и неизбежной.

Откуда поднимается это черное солнце? Из какой безумной галактики его тяжелые невидимые лучи доходят до меня, пригвождая к земле, к постели, обрекая на немоту и отказ?

Только что полученная мною травма — например, любовная или профессиональная неудача, какие-то горе или печаль, затрагивающие мои отношения с близкими, — все это часто оказывается лишь легко определимым спусковым крючком моего отчаяния. Предательство, смертельная болезнь, несчастный случай или увечье, внезапно отрывающие меня от той категории нормальных людей, которая представлялась мне нормальной, или же обрушивающиеся с тем же самым эффектом на дорогое мне существо, или наконец — что еще. Бесконечен список несчастий, гнетущих нас изо дня в день… Все это внезапно наделяет меня другой жизнью. Жизнью, жить которой нельзя, жизнью, нагруженной ежедневными заботами, проглоченными или пролитыми слезами, неразделенным отчаянием — порой жгучим, но иногда бесцветным и пустым. В общем, безжизненным существованием, которое, пере возбуждаясь из-за усилий, прилагаемых мною, чтобы просто длить его, в каждое мгновение готово соскользнуть в смерть. Смерть-отмщение или смерть-избавление — отныне внутренний порог моей подавленности, невозможный смысл этой жизни, чье бремя ежесекундно представляется мне невыносимым, за исключением тех моментов, когда я мобилизуюсь, дабы противостоять катастрофе. Я живу живым мертвецом, оторванным, кровоточащим, обращенным в труп куском плоти, в замедленном ритме или в промежутке, в стертом или раздутом времени, поглощенном болью… Непричастная чужому смыслу, чуждая и случайная для наивного счастья, я извлекаю из своей хандры высшую, метафизическую ясность. На границах жизни и смерти меня иногда охватывает горделивое ощущение, что я — свидетель бессмыслицы Бытия, откровения абсурдности всех связей и существ.

Моя скорбь — скрытая сторона моей философии, ее немая сестра. Кроме того, тезис «философствовать — это учиться умирать» нельзя было бы понять без меланхолического принятия боли и ненависти, кульминацией которого станет «забота» Хайдеггера и открытие нашего «бытия-к-смерти». Без предрасположенности к меланхолии не существует психики, отыгрывания или игры.

Однако сила событий, которые вызывают у меня депрессию, часто не соответствует тому ощущению бедствия, которое меня затопляет. Более того, кажется, что разочарование, которое я испытываю здесь и сейчас, каким бы жестоким оно ни было, входит в резонанс, вступает в связь с травмами, траур по которым, как я понимаю, я так и не сумела завершить. Предпосылки своего теперешнего крушения я могу найти в потере, смерти кого-то или чего-то, что я некогда любила, или же в трауре по ним. Исчезновение этого необходимого существа по-прежнему лишает меня наиболее ценной части меня самой: я живу как рана или лишение, дабы в какой-то момент открыть, что моя боль — лишь отсрочка ненависти или желания заполучить власть над теми, что покинули меня. Моя депрессия показывает, что я не умею терять: быть может, я не смогла найти для потери достойной замены? Отсюда следует, что всякая потеря влечет потерю моего существа — и самого Бытия. Депрессивный человек оказывается сумрачным радикальным атеистом.

Печальная чувственность, мрачное опьянение образуют заурядный фон, на котором подчас вырисовываются наши идеалы или наши эйфории, когда им не случается быть тем неуловимым прояснением, которое разрывает любовный гипноз, притягивающий двух людей друг к другу. Осознавая, что мы обречены терять своих возлюбленных, еще больше мы, возможно, опечалены тем, что замечаем в возлюбленном тень любимого и давно потерянного объекта. Депрессия — это скрытое лицо Нарцисса, то, что увлечет его к смерти и которое неведомо ему в тот момент, когда он любуется собой в отражении. Разговор о депрессии снова заведет нас в топкую страну нарциссического мифа . Но на этот раз мы увидим в нем не обескураживающую и хрупкую любовную идеализацию, но — напротив — тень, брошенную на неустойчивое Я, едва отделенное от другого именно потерей этого необходимого другого. Тень отчаяния.

Вместо того чтобы искать смысл отчаяния (он очевиден или метафизичен), признаем, что смысл есть только у отчаяния. Ребенок-король становится безутешно печальным, прежде чем произнесет свои первые слова: именно то, что теперь он безвозвратно, безнадежно отделен от собственной матери, подталкивает его к тому, чтобы попытаться обрести ее, как и другие объекты любви, — сначала в собственном воображении, а затем в словах. Семиология, занимающаяся нулевой степенью символизма, неминуемо приходит к вопросу не только о состоянии любви, но и о его бледной спутнице — меланхолии, дабы сразу же заметить, что если не существует письма, которое не было бы любовным, не существует и воображения, которое явно или тайно не было бы меланхоличным.

Источник

Черное солнце. Депрессия и меланхолия

Книга выдающегося французского психоаналитика, философа и лингвиста Ю. Кристевой посвящена теоретическому и клиническому анализу депрессии и меланхолии. Наряду с магистральной линией психоаналитического исследования ей удается увязать в целостное концептуальное единство историко-философский анализ, символические, мистические и религиозные аллегории, подробный анализ живописи Гольбейна, богословско-теологические искания, поэзию Нерваля, мифические повествования, прозу Достоевского, особенности православного христианства, художественное творчество Дюрас.

Книга будете интересом прочитана не только специалистами-психологами, но и всеми, кто интересуется новейшими течениями в гуманитарных исследованиях.

Писать о меланхолии для тех, кого меланхолия опустошает, имеет смысл, только если это идет от самой меланхолии. Я пытаюсь сказать вам о бездонной печали, той несообщаемой боли, которая порой поглощает нас — и зачастую на длительное время, — заставляя потерять вкус к любой речи, любому действию, вкус к самой жизни. Это отчаяние — не отвращение, которое предполагало бы, что я остаюсь способной к желанию и творению, пусть и негативным, но, несомненно, существующим. В депрессии, когда само мое существование готово рухнуть, его бессмыслица не трагична — она представляется мне очевидной, оглушающей и неизбежной.

Черное солнце. Депрессия и меланхолия скачать fb2, epub бесплатно

Восемь убийств потрясли маленький городок. Таинственный маньяк, которого пресса прозвала Чистильщиком, метит тела своих жертв знаком «бесконечность». По какому принципу он убивает? В чем смысл его «посланий»? Расследование ведут два блестящих интеллектуала — журналистка Стефани Делакур и комиссар Нортроп Рильски.

Постепенно они приходят к шокирующему выводу: кровавые деяния Чистильщика каким-то образом связаны с одним из самых загадочных периодов мировой истории — падением Константинополя под натиском участников Первого крестового похода.

Ключ к тайне происходящего следует искать на страницах знаменитой хроники, написанной византийской принцессой Анной Комниной…

Книга одной из самых известных современных французских философов Юлии Кристевой «Силы ужаса: эссе об отвращении» (1982) посвящается темам материальной семиотики, материнского и любви, занимающим ключевое место в ее творчестве и оказавшим исключительное влияние на развитие феминистской теории и философии. В книге на материале творчества Ф. Селина анализируется, каким образом искоренение низменного, грязного, отвратительного выступает необходимым условием формирования человеческой субъективности и социальности, и насколько, в то же время, оказывается невозможным их окончательное устранение.

Книга предназначена как для специалистов — философов, филологов, культурологов, так и для широкой читательской аудитории.

«По моему мнению, Майкл Гриндер изложил нечто экстраординар­ное в этой книге. Он прекрасно представил некоторые репрезента­тивные паттерны, смоделированные в НЛП – технологии, и существен­но усовершенствовал их для конкретного контекста образования. Читателю представлены точные описания техник активного и пассив­ного наблюдений, классификация стилей научения учеников и техники адаптации учителя к ученику. Результат – не только улучшение успеваемости, но и улучшение взаимоотношений с учениками. Поэтому я с удовольствием рекомендую всем, кто хочет самосовершенствоваться, овладеть паттернами, представленными в этой книге. Оказывая в написании книги минимальную помощь, я получил огромное удовольствие, и надеюсь, что представленная в этой книге информация будет доступна для большей части читателей. – Прекрасно, брат Майкл. Я отдаю должное тому, что эти паттерны могут сделать в образовании моих детей, твоих и всех желающих учиться!»

Исследуя человеческую жизнь, автор анализирует понятие духовности и состояние «жить в духовности»; определяет понятие духовной традиции, самосовершенствования. Вторая часть работы направлена на выявление различий между субъективной и объективной реальностями. В третьей части предложены пути активации внутренних ресурсов, трансформационные пути или пути преображения человеческой личности.

Игорь Калинаускас: «Человек создан для радости жизни». Может быть, стоит подумать, почему это счастье – жить – чувствуют лишь немногие? Если вы стремитесь к духовным вершинам или просто хотите встречать каждый день с неподдельным интересом и радостью «Школа игры» откроет вам новый взгляд на мир, даст неожиданные и порой парадоксальные ответы.

Есть возможность не просто быть не винтиком социальной машины, а превратить свою жизнь в захватывающее ежеминутное действо. Есть шанс стать хозяином своей судьбы и установить в ней те законы, которые нужны именно вам. Для Игоря Калинаускаса этот шанс – Жизнь. Она всегда на первом месте – это основной источник, смысл и урок, а дело человека осознать, любить ее и управлять ею.

Как странно мир устроен.

Если мужчина признался, что боится женщину-стерву, – он не лукавит! Ибо никакой тип женщины не возбуждает, не интригует, не манит, не ввергает в пучину страстей так, как стерва. Она же – женщина-вамп, она же – фатальная красотка, она же – грешница, она же – хищница, она же – светская львица, она же – гроза непохожих на нее женщин, она же… Тайна за Семью Печатями, приоткрыть которую и берется автор этой книги.

Эта книга заинтересует каждого, ведь она увлекательно рассказывает о самом удивительном, что создала природа, – о мозге. О том, как он развивался, какой его отдел чем заведует и как воспринимается, кодируется и передается информация обо всем, что происходит внутри и вокруг нас, а также о памяти, творчестве, речи. О социальном и биологическом, о врожденном и приобретенном в работе мозга, о различных проблемах, которые в связи с этим возникают.

Опыт учит нас, что психоаналитическая терапия – освобождение человека от его невротических симптомов, запретов и аномалий характера – требует много времени. Поэтому с самого начала предпринимались попытки сократить продолжительность анализа. Такие попытки не требовали особого обоснования; можно было заявить, что они основаны на очень веских доводах разумности и целесообразности. Но в них прослеживался и по-прежнему действовал тот род нетерпеливого высокомерия, с которым медицинская наука прежней эпохи относилась к неврозам как к неуместным последствиям невидимых повреждений. И если ей и приходилось уделять им внимание, то нужно было отделаться от них побыстрее.

Вполне понятно, что дети лгут, когда они этим подражают лжи взрослых. Но некоторые случаи лжи хорошо воспитанных, неиспорченных детей имеют особое значение, и воспитателям следует задуматься над ними вместо того, чтобы сердиться на такую ложь. Она совершается под влиянием очень сильной любви и становится пагубной, если вызывает недоразумения между ребенком и любимым им лицом.

Мне кажется нелишним постоянно повторять учащимся о тех глубоких изменениях, которые психоаналитическая техника испытала со времен первых попыток в этой области. Во-первых, это фаза катарсиса Брейера, непосредственная направленность на момент образования симптома, последовательно проводимое старание заставить воспроизвести психические процессы этой ситуации, чтобы дать им выход при помощи сознательной деятельности. Воспоминание и отреагирование были тогда целью, которая достигалась при помощи гипнотического состояния. Затем, после отказа от гипноза, выдвинулась задача угадать на основании мыслей, возникающих у анализируемого, то, что он отказывается вспомнить. Посредством работы толкования и сообщения ее результатов больному должно было быть обойдено сопротивление; направленность на ситуацию образования симптома и на другое положение, скрывающееся за моментом заболевания, осталась, а реагирование отошло на задний план и, как казалось, было заменено усилием, которое должен был совершить анализируемый при навязанном ему преодолении критики приходящих ему в голову мыслей (при выполнении основного психоаналитического правила). Наконец, выработалась последовательная теперешняя техника, при которой врач отказывается от направленности на определенный момент или проблему, довольствуется тем, что изучает психическую поверхность анализируемого в данный момент и искусством толкования пользуется преимущественно для того, чтобы распознать выступающие на этой поверхности сопротивления и помочь больному осознать их. Вырабатывается новый способ ведения работы: врач открывает не известные больному сопротивления; когда они преодолены, больной часто рассказывает без всякого труда забытые положения и связи. Цель, преследуемая этими техническими приемами, остается, разумеется, та же. Говоря описательно – выполнение изъянов воспоминания, говоря динамически – преодоление в сопротивлении вытеснения.

Данная книга не раз характеризовалась как «теологический бестселлер XX века». Ее читатели видели в ней прежде всего обоснование некой внеконфессиональной мистической доктрины. Однако было бы явной ошибкой сведение позиции Отто к мистике. Он специально оговаривает то, что иррациональное и рациональное неразрывно связаны в религии.

Книга оказала огромное влияние на религиоведение XX века, положив начало феноменологии религии. Хотя сам Рудольф Отто писал, что родилась эта книга во время семинаров со студентами-богословами из потребности разъяснить им, что такое грех вина, каков смысл «искупления грехов» в христианстве.

Автор — крупный американский экономист и социолог является представителем критического, буржуазно-реформистского направления в американской политической экономии. Взгляды Веблена противоречивы и сочетают критику многих сторон капиталистического способа производства с мелкобуржуазным прожектерством и утопизмом. В рамках капитализма Веблен противопоставлял две группы: бизнесменов, занятых в основном спекулятивными операциями, и технических специалистов, без которых невозможно функционирование «индустриальной системы». Первую группу Веблен рассматривал как реакционную и вредную для общества и считал необходимым отстранить ее от материального производства. Веблен предлагал передать руководство хозяйством и всем обществом производственно-технической интеллигенции. Автор выступал с резкой критикой капитализма, финансовой олигархии, праздного класса. В русском переводе публикуется впервые.

Рассчитана на научных работников, преподавателей общественных наук, специалистов в области буржуазных экономических теорий.

Источник