Анализ стихотворения Жираф. Николай Гумилев
Николай Гумилев – русский поэт конца 19-начала 20 века, основатель литературного модернистского направления «Акмеизм». Стихотворение «Жираф» поэт написал в 1907г. Опубликовано в сборнике стихов 1908г. «Романтические цветы» , изданном в Париже. Стихотворение посвящено возлюбленной Гумилева, Анне Горенко более известная как Анна Ахматова. Долгое время поэтесса не отвечала взаимностью на чувства Николая, отвергнув не одно предложения руки и сердца, Гумилев два раза предпринимал попытки свести счеты с жизнью, но судьба была к нему благосклонна и его попытки завершились не удачей. После сердце поэтессы оттаяло, и она дала согласие на замужество.
Гумилев много путешествовал, его притягивали экзотические и далекие места. Поэта не интересует посредственность, у него не приземлённое восприятие мира.
Стихотворение поэта наполнено романтикой и экзотичностью, именно в этом отображается новаторство в его творчестве.
В стихе отображается жанровая сценка (разговор с печальной женщиной), в которою включен экзотический пейзаж, и портрет изысканного жирафа. Но жанр закрепляется на отношениях мужчины и женщины, основная мысль заключается в том, что у влюбленных разные ценности, и взгляды на жизнь. И между ними проглядывается непонимание.
В данном стихе существует два пространства, первый это – реальность, диалог с грустной женщиной, а второй мир сказочный и экзотический.
Лирический герой вначале обращается к женщине:
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
В первых строках сразу отображается печальный образ и томное настроение его собеседницы. В голове вырисовывается девушка, сидящая так, что руки обнимали её же ноги, обычно так сидят замкнутые люди, находящиеся в раздумье, или задумчиво-печальном образе.
После вступительных двух строк, поэт переносит внимание читателя сразу в прекрасную сказку. Словно хочет успокоить свою возлюбленную дивной историей.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Вокруг нас сказочно-красивое место «озеро Чад», возле которого бродит жираф, главный эпитет «Изысканный». Этим словом и характеризуется жираф. Сразу ясно, что поэт хочет переключить внимание читателя на удивительно совершенное животное. Так как слово «Изысканный» сразу вызывает у человека образ чего-то экзотического, элегантного, грациозного и волшебного существа.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
В следующих строчках поэт описывает жирафа, сравнивая его с луной, это сразу идеализирует жирафа в подсознании читателя, так как луна это солнце ночи, дивный и таинственный спутник нашей планеты. Мы видим зеркальное отображение луны на озере.
Этот по романтически идеальный пейзаж он сравнивает с узором на шкуре жирафа, придавая ему совершенства.
От внешности идет переход к образу жирафа, поэт сравнивает жирафа с цветными парусами корабля. Паруса символизируют восхищению, так как пейзаж корабля, который находится вдали, и только начинают прорисовываться его цветные паруса, именно слово «цветные» придает сроке особую колоритность и подразумевает расположенность читателя, захватывая его настроение.
После идет переход на грациозность жирафа, бег сравнивается с птичьим полетом. Этим он поэт еще один раз идеализирует образ животного.
Совершенство не покидает нас и в то время когда описывается закат и мраморный грот.
Гумилев предпринял три сравнения, вырисовав нечто волшебное и не приземлённое в подсознании читателя.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.
Лирический герой предпринимает якобы все, что только можно, чтобы утешить и отвлечь возлюбленную, он готов рассказывать ей другие сказки, но он наталкивается на непонимание со страны его спутницы, в его словах подчеркивается её заурядность и реальность, эти черты так свойственны приземлённым людям.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.
Ты плачешь? Послушай. далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Лирический герой не понимает грусти и печали девушки, его влечет только нечто отдаленное и прекрасное, он будто находится в сказочном тропическом мире. Мы понимаем, что у героев разные ценности и взгляды на жизнь. Поэтому и плачет девушка. В данном стихе девушка отображает реальность и повседневный мир с его прямотой и сложностью, а лирический герой словно живет в своем пространстве витая в облаках. В данном стихотворении Гумилев проектировал личную жизнь с Ахматовой, между ними действительно было непонимание, Анна была равнодушна к путешествиям и сказочным историям Гумилева. Героине свойственна действительность, а мужчина не может жить здесь и сейчас, он убегает в вымышленный и прекрасный мир, тем самым отдаляясь от действительности.
Стихотворение написано пятистопным амфибрахием, перекрестная рифмовка, резкие мужские рифмы, и обращение, все вместе порождает характер лирического героя.
Стихотворение «Жираф» считается одним из известных произведений Николая Гумилева. Главная идея достигнута, поэту удалось выйти за обыденные рамки. Он показал, что кроме реальности и действительности существует и внутренний фантастический мир, который может украсить и разнообразит пространство вокруг. И тем самым он подчеркнул, теоретически людей можно разделить на две категории — приземленные и не приземлённые люди, которым свойственно в голове иметь свой таинственный и волшебный мир.
Гумилев оставил большое наследие в русской литературе, и его творчество будут почитать еще не один век.
Источник
Жираф, съевший луну
С благодарностью автору этой картины (увы, я его не знаю) — за вдохновение.
Подъезд, самый обычный – не тот, ухоженный, с пестрым махровым ковриком у каждой двери, лимонными деревьями в кадках и аляповатыми картинами неизвестных живописцев нашего столетия на стенах.. Нет, здесь как обычно — грязновато, зябко, в нос бьет запах кошек, табака и — почему-то — каких-то женских духов.
Лифт не работает, что, впрочем, и к лучшему. Все равно невозможно заставить себя втиснуться в его узкое, как гроб, тело – кажется, что он вот-вот сожмет тебя в объятиях анаконды и никогда больше не выпустит.
Пальцы рассеянно теребят короткий ежик волос. Что же, придется идти на пятый этаж пешком. Один пролет, два, три… а, какая разница…
«Вот если бы чердак не был заколочен, то я бы могла туда подняться и через оконце увидеть квадрат ночного неба с приколотыми к нему звездами…Звезды будто игрушечные, из фольги. А если вылезу на крышу – увижу маленькое игрушечное шоссе с маленькими машинками. И дома поменьше, одинаковые, как коробки с игрушками – герметичные, не пропускающие свет и влагу. И ты, Ксана, тоже игрушка. Кукла в уже не очень-то нарядной упаковкее.»
Три ступеньки наверх. Соседская кошка прыснула из-под ног, коротко и возмущенно мявкнув.
«Здесь все какое-то ненастоящее. И враждебное.. Город как будто ощетинился и всем своим видом говорит: «Зачем ты сюда приехала? Кто тебя ждал?» Зачем бросила свой Город, зачем тебе Столица? Карьеру делать, деньги зарабатывать? Сделала? Заработала? Стала художником? Эх ты…»
Третий пролет.
«И не бросишь ведь ничего, не бросишь.. Работа, квартира.. Все-таки подписалась, снимаю.. Ну куда все это денешь? Но ничего, когда-то все кончится.»
Две ступеньки.. Три.. Пять..
«Я знаю когда.. Там, на небе- Луна… Ненатурально-белого цвета, похожая на плавленный сыр. И однажды, из ниоткуда, придет Лунный Жираф. У него гладкая, бело-молочная шерсть в темных кратерах пятнышек и черные, влажно-печальные глаза. Он съест эту Луну-самозванку, вместо нее появится настоящая – как в нашем Городе.. Тогда я смогу уйти, бросить всю эту никому не нужную ерунду и стать художником. Надо только чтобы произошло чудо …»
Пальцы шарят в темной пещере кармана, пытаясь найти связку ключей. А. Вот она.. Ключей всего три- от входной двери, непосредственно от квартиры и какой-то старый, даже слегка тронутый ржавчиной ключ. Девушка давно забыла, что он открывает. Наверное, надо его выкинуть, но она все время забывает.
“Welcome home, Ксана…»
Связка небрежно брошена на тумбочку, рядом со шкатулкой, чье содержимое тоже позабыто. И даже временной хозяйке квартиры вряд ли придет в голову приглядеться и увидеть, что третий ключ подходит к замку шкатулки, внутри которой – самые обычные акварельные краски. Эка невидаль, скажете вы, подумаешь, удивили… Но это для вас они ничем не примечательны. А Ксана, возможно, возьмет кисть, банку с водой, и, обмакнув кисточку в желтую краску, нарисует настоящую луну на настоящем небе — желтоватый шарик мимозы в зарослях синевато-серого ковыля. И тогда она упакует свой чемоданчик, положит туда краски и уедет, не дожидаясь своего жирафа, не цепляясь больше за окаменелости вроде «надо», «неудобно» и «привыкла». Зачем они нужны? И зачем нужно ждать чуда, если можно самой его нарисовать?
Однажды она обязательно откроет коробку, увидит краски, и тогда.. Но это будет еще нескоро. А пока Ксана спит, и в ее снах белый жираф с грустными и добрыми глазами доедает краюшку Луны.
Источник
Николай Гумилев — Жираф: Стих
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
— Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Анализ стихотворения «Жираф» Гумилева
Н. Гумилев вошел в историю прежде всего не как поэт, а как путешественник. Он сам признавался, что занятия литературой для него отступают на второй план перед далекими экспедициями. Тем не менее Гумилев оставил богатое литературное наследство, он являлся одним из основателей течения акмеистов. В 1907 г. поэт вернулся из очередного путешествия в Африку. Свои яркие впечатления он отразил в стихотворении «Жираф».
Акмеистам было свойственно отражение действительности в максимально кратких и емких словах. Это отчетливо проявляется в произведении Гумилева. Он обращается к своей неизвестной собеседнице, которая находится в грустном и подавленном состоянии. Для того чтобы развеселить и порадовать женщину, поэт рассказывает ей о своем таинственном путешествии. Этот рассказ сразу же создает волшебную сказочную атмосферу. Гумилев избегает утомительных и скучных подробностей и деталей. Начальные строки рассказа напоминают древнее сказание: «далеко, далеко». В центре рассказа появляется главный герой – жираф. Для холодной и несчастной России это животное представляется невиданным сказочным зверем, в существование которого даже трудно поверить. Поэт не скупится на красочные характеристики. «Волшебный узор» на шкуре жирафа можно сравнить разве что с луной. Животное напоминает «цветные паруса кораблей», его бег – «птичий полет». Даже его вечернее шествие в убежище – чудесное зрелище, которое никому не дано увидеть.
Рассказ о жирафе – всего лишь вступление автора. Он утверждает, что привез из Африки множество волшебных историй, которые никому в России неизвестны. Они насыщены чудесами и увлекательными приключениями. Но его спутница никогда не покидала своей страны. Она «слишком долго вдыхала тяжелый туман», который символизирует русское отчаяние и безнадежность. Это убило в женщине веру и мечты в волшебные страны. Автор начинает рассуждать о безнадежности своей попытки передать собеседнице свои впечатления, так как она даже не способна себе их представить. Этим он доводит ее до горьких слез.
Стихотворение заканчивается тем, с чего и началось. Гумилев начинает свой чудесный рассказ о жирафе заново.
Произведение «Жираф» показывает, насколько Гумилев был оторван от России. В родной стране он проводил очень мало времени, которое было занято подготовкой к очередному путешествию. Неудивительно, что все его мечты были связаны с далекими странами, в них попросту не находилось место для своей страны. Его рассказ о жирафе очень красив и своеобразен, но он не может встретить понимания в человеке, который привык к своей природе.
Источник
«Послушай: далёко, далёко, на озере Чад…». Ко дню рождения знаменитого стихотворения Николая Гумилёва
9 октября 1907 года молодой, почти неизвестный в Петербурге поэт Николай Гумилёв послал В. Я Брюсову — своему учителю и гиду в литературных кругах столицы вполне деловое письмо, в конце которого была такая милая приписка:
«За последнее время по еженедельному количеству производимых стихотворений я начинаю приближаться к Виктору Гюго. Кажется, попадаются недурные (для меня, конечно). Я посылаю Вам два.
Одно стихотворение — «Царица, иль, может быть, только печальный ребенок» — дивный пример задумчивой лирики раннего Гумилёва.
Вторым был «Жираф».
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад
Со временем это стихотворение стало едва ли не самым знаменитым не только из африканских стихов Гумилёва, но и вообще из его произведений.
Однако первоначально оно было встречено довольно холодно, недоуменно, как и весь «экзотический маскарад» нового автора.
Первый раз стихотворение было напечатано в сборнике «Романтические цветы» (1908 год) и вызвало, как и все стихи, вошедшие в него, разноречивые, но большей частью нетеплые отклики критиков и коллег по перу.
Даже Брюсов назвал их «красивыми, изящными и по больше части интересными по форме» (с оговоркой, что это всего лишь «ученическая книга» ).
А Николай Пунин откровенно признавался, что Гумилёв многих пугал своим стремлением к экзотике — жирафами, попугаями, озером Чад, странными рифмами, дикими мыслями:
«Он пугал… но не потому, что хотел пугать, а от того, что сам был напуган бесконечной игрой воображения в глухие ночи, среди морей, на фрегатах, с Лаперузом, да Гамой, Колумбом» .
Критик Левинсон через год после выхода сборника дал подробный его анализ, в котором указывалось, что «поэтический мирок» автора уходит корнями во французскую поэзию, а стихотворение «Жираф» не способно увлечь ни читателя, ни его героиню.
Писатель Юрий Либединский вспоминал об оценке, которую дал стихотворению Сергей Есенин. Строчка «И руки особенно тонки, колени обняв», по словам Есенина, была написана с «прямым нарушением грамматики» , однако отступление от литературной нормы не разрушило структуру стиха, а, напротив, стало демонстрацией мастерства автора:
«„обнявшие колени“ — ничего не видно, а „колени обняв“ — сразу видишь позу» .
Вообще этот жираф не давал покоя критикам и коллегам литераторам.
Через 12 лет после выхода «Романтических цветов» (1908 год) Иванов-Разумник язвительно замечал, что в ту пору, когда мир сотрясается от глобальных событий, «по садам российской словесности размеренным шагом „изысканный бродит жираф“» , а сын Корнея Чуковского Николай вспоминал, ссылаясь на отца, что в редколлегии «Всемирной литературы» Гумилёва за глаза называли Изысканным Жирафом.
А уж сколько пародий на него написано!
Сегодня особенно как-то умаслен твой кок
И когти особенно длинны, вонзаясь в меня.
В тени баобаба, призывною лаской маня,
Вдали он подобен бесформенной груде тряпья,
И чресла ему украшают такие цветы,
Каких бы в порыве экстаза не выдумал я,
Увидев которые пала бы в обморок ты.
Я знаю веселые сказки про страсть обезьян,
Про двух англичанок, зажаренных хмурым вождем,
Но в платье твоем я сегодня заметил изъян,
Ты вымокла вся под холодным осенним дождем.
И как я тебе расскажу про дымящихся мисс,
Про то, как безумные негры плясали кэк-уок.
Ты плачешь. Послушай! где цепко лианы сплелись,
Вот такая очаровательная пародия Дмитрия Коковцева (очень неплохого поэта-сатирика) появилась 2 октября 1909 года в 40-м номере газеты «Царскосельское дело». Это стихотворение входило в пародийную пьесу «ОСТОВ» или АКАДЕМИЯ НА ГЛАЗОВСКОЙ УЛИЦЕ /4/», сочиненную в связи с выпуском группой литераторов во главе с Николаем Гумилёвым журнала «Остров».
Вот еще одна, уже 1914 года, написанная Александром Финкелем:
Сегодня ты как-то печально глядишь на ковры и обои
И слушать не хочешь про страны, где вечно ласкающий май
Послушай, огни погасим, и пригрезится пусть нам обоим,
Как жрец, разозлившись на пса, смертоносный схватил ассегай.
Помчалось копье, загудя, убегавшей собаке вдогонку,
И, кровью песок обагрив, повалился наказанный пес.
Послушай, — на озере Ньянца, под звуки гудящего гонга,
Жил сеттер голодный и быстрый, и мясо жреца он унес.
Это уже современная:
Сегодня, я вижу, особенно странен твой взор,
Но вдруг понимаю, что, собственно, я ни при чем:
Ты видишь, что где-то далёко, по кромке озёр
Вздыхает он тяжко – ему неуклюжесть дана,
Рисуют копытца волшебный узор на песке.
И бег его нервный с небес освещает луна,
Наверное, он слишком долго в тумане плутал,
Мерещились странные сказки таинственных стран,
Он очень боится упасть. Это страшный финал.
Вот это — почти философское осмысление «Жирафа» и эпохи:
Руками объяв твою тонкую шею — не рад,
Строением тела пора обратиться к врачу;
Косяк обезьян поселился на озере Чад,
Порядки свои учинили, подобны бичу.
Какие там сказки, от них не осталось и сна.
Тропический сад превратили в вакхический ад.
Я знаю, что меньше разрухи приносит война,
Готов головой своей биться с тобой об заклад.
Мой взгляд нынче мутен, а сердце сжимает тоска,
Как вспомню жирафа изысканных в прошлом манер;
Пунцовы зрачки, недосып, исхудал как доска
И бегает вяло, «не к шубе рукав» в интерьер.
И как я тебе расскажу про тропический сад.
Очень интересную оценку стихотворению дал в своем позднем, уже посмертном эссе о Гумилёве Корней Чуковский, знавший его более 12 лет:
«. все его гимны экзотическим ягуарам, носорогам, — самумам, пустыням, слонам показались мне на первый взгляд слишком экзотическими, слишком искусственными, хотя я и признавал изощренность их поэтической формы. О том, что эти стихи неспособны, говоря по-старинному, эмоционально воздействовать на душу читателя, Гумилёв и сам заявил с огорчением в одном из своих лучших стихотворений того давнего времени — в щемяще-поэтичном “Жирафе”, где он безуспешно пытается успокоить, обрадовать, утешить тоскующую петербургскую женщину своим восторженным рассказом о том, что на свете существует красавец жираф, бродящий в дебрях Африки, близ озера Чад:
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Но страдающей женщине нет дела до гумилёвских жирафов. Взгляд ее по-прежнему грустен. И поэт, не зная других утешений, по-прежнему тщетно пытается очаровать ее той же экзотикой:
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав?
Ты плачешь? Послушай. далеко, на озере Чад
Но женщина продолжает рыдать. Меньше всего на земле ей необходимы жирафы. Это стихотворение, где поэт сокрушается о своем литературном бессилии — одно из самых сильных во всей его ранней лирике. Оно предвещало того Гумилёва, каким он открылся нам в последний год своей жизни: проникновенного, свободного от всяких посторонних влияний, и наконец-то обретшего свой собственный чаруюший голос. И странно было думать, что “Жираф” — стихотворение, написанное чуть ли не двадцатилетним юнцом — такое оно зрелое и крепкое».
Корней Иванович прав — для совсем молодого человека (Гумилёву в момент написания был 21 год) стихотворение очень зрелое и по форме, и по содержанию. В нем угадывается будущий великолепный Мастер Стиха, каким Николай Гумилёв станет через несколько лет.
Источник